Кто людям помогает

Иллюстрация: Тимофей Яржомбек/KunstGroup Pictures

Заниматься благотворительностью уже не только не ново, но и почти не модно. Заниматься благотворительностью теперь нормально. Ваши друзья и знакомые собирают деньги на операции детям с врожденным пороком сердца, на химиотерапию детям, больным раком, на пересадку печени в уникальной бельгийской клинике, которая проводит такую операцию для детей, а также на памперсы для детских домов и оборудование для хосписов. Спрашивается: почему люди, начав зарабатывать деньги, готовы ими делиться и как направить это удивительное человеческое качество в правильное русло?

Альтруизм — явление удивительное и труднообъяснимое. Статьи на эту тему появляются в научных журналах примерно раз в две недели. Проблема проста: все типичные человеческие свойства так или иначе объясняются эволюцией. Например, гласит научная мудрость, северные народы отличаются коренастостью, потому что подобное телосложение позволяет лучше сохранять тепло; соответственно, в каждом поколении выживают преимущественно низкорослые крепыши, у которых рождаются похожие на них дети. Но каково преимущество альтруизма? Казалось бы, выживать должны те, кто оставляет накопленное богатство себе и своему потомству, а не раздает другим.

Тем не менее склонность к альтруизму для людей именно что типична. Израильский ученый Ричард Эбстейн недавно обнаружил ген альтруизма, то есть вариант гена, который как-то связан со склонностью помогать другим. Этот вариант свойственен 80% людей (оставшиеся 20% его не имеют, зато отличаются повышенным сексуальным желанием и любовью к новизне). Объяснить это открытие Эбстейн затрудняется: возможно, говорит он, склонность к альтруизму вытекает из некоторой привычки социального обмена. То, что хорошо выразил дон Корлеоне из «Крестного отца»: «Когда-нибудь и я попрошу тебя об одной услуге — и ты не сможешь мне отказать». Правда, это никак не объясняет склонность помогать незнакомым людям. Есть и другая версия: возможно, людям свойственно стремиться зарабатывать репутационный капитал. На эту тему, говорит Эбстейн, есть даже еврейская пословица: «Хорошее имя стоит дороже, чем хорошее вино».

Есть мнение, что именно альтруизм отличает человека от животных. Десятки ученых придумали сотни экспериментов, чтобы проверить, способны ли на альтруизм обезьяны. Как правило, обезьяне предлагается возможность накормить ближнего своего. Например, в недавнем немецком исследовании шимпанзе должны были выбрать одну из двух веревочек: потянув за одну, шимпанзе опускал поднос с едой в клетку другого шимпанзе; потянув за другую, опускал еду в пустую клетку. В любом случае сам тестируемый еды не получал. Обезьяны вели себя индифферентно: в клетку с шимпанзе еду опускали примерно так же часто, как и в пустую. То есть не занимались благотворительностью, но и не вредничали, что тоже, конечно, отличает их поведение от человеческого.

Прошлогоднее американское исследование поставило задачу несколько иначе: шимпанзе снова предлагался выбор — накормить собрата или обеспечить кормом пустую клетку, но в обоих случаях тестируемый автоматически обеспечивал кормом и самого себя. Это и было все, что его интересовало: сколько другие шимпанзе ни умоляли его, ни кричали, ни скреблись о стены своих клеток, хозяин ситуации с равной вероятностью поставлял еду в клетку пустующую или обитаемую.

С другой стороны, в природе вполне можно обнаружить примеры альтруистичного поведения: обезьяны, которые предупреждают других об опасности криком, таким образом обнаруживая себя и рискуя жизнью, или летучие мыши, которые срыгивают добытую кровь, чтобы накормить сородичей. Именно что сородичей: общепринятая теория гласит, что в животном мире благотворительность распространяется только на членов стаи или по крайней мере на представителей того же вида, обитающих в непосредственной близости от филантропа. Эта теория хороша тем, что позволяет объяснить альтруизм с точки зрения эволюции: возможно, милосердное поведение предназначено для выживания вида, а не индивидуума.

Есть подозрение, что люди в этом смысле все же мало чем отличаются от летучих мышей. Катя Бермант, директор фонда «Детские сердца», привыкшая обивать пороги российских корпораций в поисках денег на операции детям с пороком сердца, говорит, что неудобство работы с компаниями заключается в том, что все они готовы помогать исключительно детям, проживающим в их «регионах присутствия», — то есть абсолютно все.

С точки зрения бизнеса такая политика не выдерживает никакой критики: поскольку невозможно предсказать, сколько именно больных детей обнаружится в том или ином регионе в данном году, установка на «регион присутствия» осложняет бухгалтерию и повышает риск потратить больше, чем хотелось бы. Куда проще было бы давать «Детским сердцам» раз в год фиксированную сумму денег. Проще было бы и «Детским сердцам», и подобным фондам, которые хотели бы работать там, где в них есть потребность, а не там, где есть нефть, газ или алюминий. Однако для российских компаний тратиться только на свой регион при очевидной неэффективности стратегии так же естественно, как для моей бабушки — обойти три магазина, чтобы сэкономить 2 рубля на батоне хлеба. Единственное исключение — видные благотворительные акции федерального масштаба, на которые корпорации готовы потратиться ради накопления репутационного капитала.

Что же делать, если человек или, во всяком случае, крупный российский предприниматель способен к милосердию исключительно по отношению к собственной стае? Ответ ясен: найти такую корпорацию, регион присутствия которой — это вся Россия. Следуя этой стратегии, Катя Бермант обратилась в компанию, которая тянет оптоволоконные сети буквально по всей стране. Корпорация эта теперь оплачивает диагностику и лечение для детей из любого региона. Все довольны.