Крэкс, пэкс, секс

Последнее время почему-то особенно стал раздражать этот постоянный вопрос во всех интервью: «Вы так много работаете, у вас трое детей, как вы все успеваете?» И такая скорбная гримаса у вопрошающего. Есть у меня два ответа. Во-первых, у людей и побольше детей бывает, и их кормить надо, а следовательно — работать. А во вторых, с чего это вы взяли, что я все успеваю? Ни фига я не успеваю. Тут лето грянуло, а дети у меня так в сапогах и ходили, пока сами не догадались сменку из школы притащить. Ну ладно, одежда, здоровье — это еще туда-сюда, это из насущного. Когда проблемы видно невооруженным глазом, то меры принимаются. А как быть с тонкой душевной организацией подростка, которую вообще не видно в отличие от прыщей на носу?

Ну возьмем хотя бы это самое половое воспитание, будь оно трижды неладно. Я оттого на него так злюсь, что действительно не знаю, как этим воспитанием заниматься. Хотя злюсь на себя, конечно. Потому что понимаю, что вопрос это очень важный, требующий тонкого ­под­хода и, соответственно, времени, чтобы найти подходящий момент, поговорить по душам, — а времени-то и нету. А с другой стороны, даже если будет время, то как рассказать? И что? Пытаюсь вспомнить, как и кто говорил в свое время с нами, — и не могу. Даже опыта такого нет, модели, чтобы опереться. Наверное, с кем-то родители в детстве вели доверительные беседы, наверное, из таких детей выросли прекрасные гармоничные взрослые, у которых сейчас со своими детьми нет никаких проблем. Я, правда, таких не знаю. И со мной никто из взрослых в детстве не говорил. Значит ли это, что и я не должна сейчас как-то вмешиваться в самостоятельное взросление моих старших, которым 10 и 13 лет?

Самое ужасное, что и раньше и сейчас была одна и та же фраза в ответ на жалкие и неуклюжие попытки смущенного родителя как-то вмешаться: «Да ладно, мам, пап, ну я же все понимаю». Но что они понимают сейчас, вот вопрос. Что у них вообще в голове, чего там намешано, какое количество и качество информации? Нам и не снилось! Мы по сравнению с ними вообще, по-моему, ничего не знали. А сейчас я смотрю на своего прекрасного старшего гадкого утенка и понимаю, что если бы я, например, так выглядела в его годы, то, наверное, до своих бы уже не дожила. Этот полностью железный рот, в котором все застревает — и пища и слова, несоразмерно огромный носяра, по­крытый прямо какими-то вулканическими образованиями, которые возникают буквально на тво­их глазах… И никакого уныния у облада­теля такой внешности! Я пы­таюсь в оче­редной раз взывать к какой-то ­гиги­ене и уважению к окружающим, говорю, дружочек, ну ты же ведь интересный парень, на тебя же ведь уже девчонки, поди, заглядываются, так ты хоть последи за собой не­много! А он мне спокойно так говорит: «А что девчонки, у них сейчас те же проблемы, они все понимают, они же знают, что прыщи со временем пройдут, а брекеты мне через три месяца снимут».

Интересно мне, что еще эти девчонки знают и понимают. Возьмем, например, мою дочь, которая по вечерам частенько смотрит телевизор и является поклонницей сериалов про всевозможных подростков-переростков. При всей той безжизненности и картонности, которую там можно наблюдать, она, так же как и я ког­да-то в свои десять лет, смущается и за­кры­вает лицо руками, когда на экране начинается что-то действительно эротическое, с поцелуями и объятиями. Причем когда что-то подобное происходит в каком-нибудь юмористическом скетч-шоу, то она смотрит и ржет.

Был такой благословенный период, когда лет в пять сын одолевал меня какими-то физиологическими вопросами типа, откуда дети берутся и как это все устроено, я ему даже книжки покупала, и он их даже просматривал. Потом помню, как мы смеялись, когда примерно в том же возрасте дочь зашла на кухню, а мы с мужем стоим в обнимку, и она говорит: «Опять вы своим сексом занимаетесь». Когда были возможности об этом говорить — нам казалось, что рано еще, да так оно и было, наверное. Но тогда хотя бы были вопросы, а сейчас их нет! И чего я полезу со своими советами, ког­да меня уже давно никто ни о чем не спрашивает? Недавно вот был случай: поехал сын со школой на три дня в какую-то по­ездку, приезжает — с таким распухшим и обветренным ртом, что у меня, естест­венно, первый вопрос: «Ты что там целовался, что ли, с утра до вечера?» «Бу-бу-бу» — было мне ответом и закрытая перед но­сом дверь в его комнату. Потом, правда, когда перед сном смазывала его гигиенической помадой, он спросил: «А что, если бы я там целовался, ты бы что сказала?» Я как-то от растерянности затормозила с ответом, а он вздохнул и говорит: «Ну понятно, нежелательно, значит». Я тут же спохватилась, говорю: «Не то чтобы я этого сильно желала, но когда-то, конечно, уже надо и начинать». Сама мысленно разворачиваю конспект подготовленной речи о контрацепции, а он говорит: «Ладно, проехали, спокойной ночи». Я по инерции еще что-то пытаюсь сказать, мол, целуйся ты на здоровье, толь­ко смотри… «Не с мальчиками», — до­бавляет он и гадко хихикает в темноте. Это что, разговор? Смех один.