Константин Михайлов

— Вам Ресин звонил?

— Мне, конечно, сам Ресин не звонил, мы с ним знакомы не были. Вряд ли он нас до этого отличал от прочих жителей Москвы. Я присутствовал на каких-то совещаниях, где он был в президиуме, а я сидел в зале. Позвонили из Москомнаследия, позвали. Защищая исторические дома, мы никогда не отказывались ни от какого диалога.

— Зачем вам эти дома? У вас нет других дел?

— Все началось с куска старых обоев, когда мне было лет пять. У меня закатился мячик под батарею, я туда полез и с удивлением обнаружил, что кусочек обоев под батареей не похож на все остальные обои в комнате. Был такой явный непорядок. Тогда мне ­объяснили, что раньше были такие обои, а потом сделали ремонт. И я узнал о том, что есть слово «раньше», и это «раньше» было совсем не таким, как сейчас. Так появился интерес к истории. Тем более я рос в историческом районе Москвы, на Преображенке, — старообрядческие монастыри, Преображенское кладбище. Когда ходишь каждый день мимо чего-то такого, то рано или поздно этим заинтересуешься.

— Что это за комитет, куда вас пригласили?

— Комиссия по вопросам сохранения зданий в исторически сложившихся районах г. Москвы при правительстве Москвы. Каждый раз, когда я слышу это определение, мне хочется добавить «в исторически разложившихся». Речь шла о том, ­чтобы представители «Архнадзора» вошли в состав комиссий на обоих уровнях — и городской комиссии при Ресине, и рабочей группы, разбирающей вопро­сы о сносе домов. Глупо не соглашаться. Тем самым повысится информированность горожан о происходящем, во-вторых, мы получим инструмент влияния.

— «Архнадзор» пытались когда-нибудь склонить на свою сторону политические партии?

— Пока нет. Но чем ближе к выборам, тем больше партии стремятся подобрать под себя все, что движется, и вы­дать это за свое. У нас уже бывали кон­такты — в защите домов в районе Малой Грузинской улицы принимал участие господин Митрохин. Во время прохождения Генплана сквозь Мосгордуму на нас вышла коммунистическая партия, мы с ними составили несколько сотен поправок к Генплану. Мы стоим на том, что «Архнадзор» — движение не политическое и готовое сотрудничать с каждым, кто работает на благо исторической Москвы. Люди могут думать, что они используют нас, мы можем думать, что мы используем их. Если с помощью этого использования мы добиваемся перемен в судьбе домов, кварталов или проектов, то и слава богу.

И вообще, мне бы хотелось со временем посадить представителей всех цивилизованных партий за круглый стол и подписать программную хартию об охране исторического наследия.

— Как вам кажется, честны ли намерения власти? С чего вдруг?

— В чужую голову заглянуть очень сложно, в голову Ресина тем более. Пока мы там сидели, у меня возникла мысль, что ему было просто по-человечески интересно посмотреть, кто мы такие, что мы за люди. То, что временная городская власть начала с отказа большим проектам прежней эпохи, — это симптоматично. И разговоры о переносе памятника Петру, и Боровицкая площадь. Думаю, наверху там, в мэрии, понимают, что вопрос сохранности города достиг не то что точки кипения, а он излишне перекален. И хотят градус кипения понизить.

— Не боитесь, что войдете в комитет, и вам начнут объяснять, что этот дом сохранить невозможно, или деньги начнут предлагать?

— Не боюсь — нам и сейчас все время пытаются объяснить, что все разваливается. Мы находим аргументы в составе этой комиссии, будем находить и другие. Никто, приглашая нас туда, не обольщается, что мы себя станем вести иначе.

— Что означает понятие «старая Москва», за которым вы хотите закрепить юридический статус?

— Этого никто не знает. Это понятие культурологическое. Спроси любого ­краеведа, что такое «старая Москва» — у него в голове есть некий образ. Но у этого образа нет никакой границы, и административной тоже. Смысл в чем? Есть зеленый домик — это памятник архитектуры, он охраняется законом, его нельзя уничтожить. Это «старая Москва». Участок рядом — здесь ничего не охраняется, поэтому что-то строится. Осталась ли «старая Москва» на этом участке? Не ос­талась, потому что к дому-памятнику пристроена новостройка, превосходящая размерами все окружающее, убившая этот кусок города. Что такое новая Москва мы все знаем — ее прообраз — район Остоженки. Поэтому надо переходить от охраны отдельных памятников к комплексной охране всего исторического города.

— Хорошо, Остоженка — это, считай, «новая Москва». Где старая?

— «Старой Москвой» надо объявлять все пространство города в границах Камер-Коллежского Вала, то есть официальной городской границы до марта 1917 года. И вводить там особый градостроительный режим. Масштаб уничтожения ста­рого города зашкаливает — речь идет о тысячах зданий. Поэтому мы и предлагаем историческую Москву очертить границей, придать статус внутри города, полностью запретить снос историчес­ких домов.

— И все-таки — для чего вам все это?

— Во многом это похоже на экологию. У большинства людей не возникает вопросов, надо ли асфальтировать газоны. Считается, что люди имеют право на жизнь в нормальной природной среде. Исторический город — это такая же природная среда. Причин ее рушить и заменять новой я не вижу. Исторический город в Москве занимает 7% от территории мегаполиса. Есть 93%, куда «Архнадзор» не заглядывает, свободные для творчества, для реализации любых амбиций — денежных, архитекторских. А ядро, которое мы получили, надо сохранить и передать дальше.