Клиент всегда мертв

Иллюстрация: Miriam Ivanoff

Две недели я отсутствовал в Москве — ездил по России по всяким журналистским делам. Могу засвидетельствовать: ощущение кризиса стало проникать вглубь России. По телевизору, конечно, по-прежнему запрещено само это слово, и в новостях молчат, что фондовый рынок упал — точнее, упал, упал и еще раз упал. Но самая понятная и самая доходчивая иллюстрация — желтые вывески обменных пунктов, на которых доллар отчаянно ползет к планке 29 рублей, — убедила даже самых рассеянных. Даже уборщи­цы теперь обсуждают, как спасти деньги. По идее, иностранцы вроде меня должны быть счастливы: ведь если доллар растет, значит, мы получаем больше. Лично моя зарплата должна была, по идее, вырасти на 9% по сравнению с прошлым годом. Но увы: мне, как и многим моим коллегам, давно платят в рублях. Реальность 1998 года, когда человек с долларовой зарплатой мог чувствовать себя королем, едва ли повторится.

Как бы то ни было, появление новой реальности очевидно если не всем, то очень многим. Денег становится меньше, бороться за них все сложнее. Депрессивная мысль о деньгах подтолкнула меня к тому, чтобы провести небольшой эксперимент. Москва славится своим пренебрежительным отношением к баблу — его было здесь слишком много, чтобы типа унижаться. Изменится ли что-то теперь? Заставит ли москвичей ужесточившаяся финансовая ситуация быть более благодарными каждому кровно заработанному рублю? Станут ли кассирши улыбаться покупателям? Будут ли официантки чуть более приветливы? Начнут ли бомбилы по собственной воле приглушать радио «Шансон»?

Я прошел своим обычным маршрутом: сходил в гастроном, в пару ресторанов, в Coffee Bean, заплатил арендную плату за квартиру. Ну что сказать вам, москвичи… Нет такой силы, которая заставила бы жестокосердного работника столичного обслуживания поменять свои привычки.

В тайском ресторане на Покровке, куда я время от времени захаживаю, все было более-менее как обычно. Это, в общем, ­неплохое место, если не считать того, что они ко всем блюдам в качестве гарнира кладут петрушку — таково, видимо, ­русское влияние на тайскую кухню. Мы с приятелем знали, что оно закрывается в 11 вечера, и пришли в 9.30 — мягко говоря, с запасом. Но после пары пива и пары карри у нас отказались принять заказ — хотя на часах было всего 10.15. «Кухня, — сказала официантка мрачно, — уже закрыта. Она в начале 11-го закрывается». «То есть, — уточнили мы, — человек идет по улице, видит, что ресторан закрывается в 23.00, заходит, времени у него еще до фига — но заказать он уже ничего не может?» «Типа того, — нервно сказала официант­ка. — Могу еще пива принести».

На лице у нее было написано, что всю эту ерунду она выдумала на ходу. Про­сто ей хотелось уйти домой пораньше, а не обслуживать до ночи двух америкосов. Правда, она останется без чаевых — но московским официанткам на это наплевать: найдутся щедрые люди и в дневное время.

В тот же день в аптеке мне отказались продать тюбик зубной пасты, потому что у меня не было купюры мельче 1 000 рублей. «Еще крупнее не нашли?» — сказала провизор голосом советской продавщицы. «Я вам че, банк? Я че, деньги печатаю, что ли?» В стерильных интерьерах новенькой евроаптеки это звучало бы анахронизмом, если бы не лицо дамы-провизора, на котором, казалось, было навсегда отпечатано вечное «вас много, а я одна». Немотивированная грубость в России прилагается к покупкам бесплатно, как бесплатная улыбка — в «Макдоналдсе». Ни один финансовый кризис не может это поменять.

Я отключил свой обычный режим «не обращаю внимание на всякую херню», без которого в Москве жить несколько сложновато, и на неделю притворил­ся гиперчувствительной, обидчивой дамой, которая все запоминает и ничего не оставляет без внимания. Увы, нигде не было ни малейшего просвета. ­Офи­циантки хамили, как раньше. Девочки-­бариста в кофейнях не скрывали раздражения, когда я их отрывал от болтовни нелепой просьбой налить все-таки кофе. Бомбилы врубали свое «бодрячком, пацанчики» и дымили в лицо. Продавцы даже не трудились подойти.

В довершение ко всему владелец моей квартиры объявил, что повышает квартплату на 15 процентов. Что может быть красноречивее? Рынок недвижимости рушится, земля продается с дисконтом, банки пачками всплывают брюхом кверху — а этот чудесный человек ­реа­гирует повышением цены. Логика здесь и не ночевала — точнее, здесь работает только одна логика: живи сегодняшним днем. К черту будущее. К черту клиента. К черту долгосрочное планирование. Не надо думать хотя бы на шаг вперед. Умри ты сегодня, а я завтра. (Притом понятно, что его требование — это про­сто истерический шантаж, который ­сдулся, как только я сказал, что платить не буду и лучше съеду: через день он отыграл все назад.)

Наверное, 70 лет советской торговли — это куда более серьезный фундамент, чем 15 лет капитализма. Если даже эпоха путинского преуспевания не научила сферу обслуживания максиме «клиент всегда прав», наивно надеяться, что этому ее научит кризис. Катись подальше, милый: вас много, а я одна.