Кандидатский минимум
Практически никто в стране не верит, что Путин может проиграть на грядущих выборах. БГ выяснил, чем в отсутствие политики и при едва ли не полном отсутствии шансов на победу занимаются в предвыборных штабах других кандидатов в президенты — и зачем они это делают
Штаб Виктора Черепкова
Московский спальный район Тушино. Среди обшарпанных пятиэтажек затерялся небольшой элитный дом. Консьерж в подъезде недоумевает, когда я говорю, что иду в штаб кандидата в президенты России Виктора Черепкова.
— Да, это теперь в четвертой квартире штаб устроили, — поясняет его коллега.
— Что за дом! — ворчит тот. — Белогвардейцы, репрессированные предприниматели, теперь еще и штаб.
При входе в предвыборный штаб кандидата в президенты необходимо снимать обувь. На деле штаб оказывается квартирой детей бывшего мэра Владивостока и депутата Госдумы Виктора Черепкова. Сам Черепков, как обычно, энергичен и импозантен. Кричащую бирюзовую рубашку дополняют мягкие домашние тапочки. Сердце штаба — большая гостиная, в которой полки с хрусталем перемежаются фотографиями Владивостока и картинами художника Андрея Будаева. На одной из картин Виктор Черепков изображен на коне, как Медный всадник, а у его ног расположились обнаженные политики и общественные деятели: Владимир Путин, Юрий Лужков, глава Сбербанка Герман Греф, совершающий неприличные действия в отношении бывшего министра финансов Алексея Кудрина… За столом ведется прием новых членов в партию Виктора Черепкова «Свобода и народовластие», в углу на диване юрист консультирует члена партии по его личным жилищным вопросам, периодически откуда-то выбегают молодые люди с криками «Екатеринбург на связи», по ковру ползает внучка Виктора Черепкова, она возит паровозик между ногами участников политического процесса. Большая часть работников предвыборного штаба сидит на застекленном балконе — рабочие столы они устроили прямо на подоконниках, выселив оттуда горшки с геранью и узамбарской фиалкой.
Глава предвыборного штаба Александр Оболенский, пожилой мужчина в трениках и клетчатой турецкой рубашке (такие были популярны в 1990-х годах), не является членом партии, но имеет большой опыт политической работы — еще в 1986 году в Мурманске он создал «Добровольное общество содействия перестройке». Оболенский рассказывает, что на 13 января они собрали 1,35 млн подписей в поддержку Черепкова. «Кандидаты, выдвинутые парламентскими партиями, и самовыдвиженцы находятся в неравных условиях, что нарушает Конституцию РФ». Оболенский подробно рассказывает, как сложно собирать подписи и что законодательство о выборах затрудняет выдвижение независимого кандидата. 11 января предвыборный штаб Черепкова написал в Верховный суд РФ заявление о восстановлении равенства прав кандидатов — в надежде, что Верховный суд РФ отменит статью закона о необходимости сбора подписей. Суд обязан рассмотреть жалобу в течение пяти дней, но они уже почти прошли, а ответа от суда нет, волнуется Оболенский. То, что иск не был подан раньше, Оболенский объясняет традиционной склонностью откладывать решение проблем до последнего момента.
В этот момент к нам подходит Черепков, который хочет обсудить свою статью для какого-то журнала. Между кандидатом в президенты и главой его предвыборного штаба завязывается спор о том, с какого возраста государство должно бесплатно выделять каждому гражданину 25 м2 жилья — с 18 лет или с рождения.
Не найдя компромисса, Черепков уводит меня на интервью в спальню. Там он так увлеченно рассказывает о проблемах Владивостока, связанных с подготовкой форума АТЭС-2012, что я спрашиваю, почему он не участвовал в выборах депутатов Законодательного собрания Приморского края (они прошли в декабре 2011 года). «Что мне делать среди этих бандерлогов Дарькина?! У них все схвачено, да и не мой это уровень, я уже даже депутатом Госдумы быть не хочу». Кандидат говорит, что его активно поддерживают на Дальнем Востоке и Северном Кавказе, но там столь массовые фальсификации на выборах, что победить невозможно. Рассказывает о 230 000 членах его партии «Свобода и народовластие», напоминает, что возглавляет более 50 общественных организаций. Никаких агиттуров по стране Черепков не планирует, поскольку считает, что его не допустят до этого этапа избирательной кампании: «Я запрещен на телевидении. Ведь стоит только мне выступить по телевизору, и я стану одним из лидеров. Я не питаю иллюзий о своем участии в предвыборной гонке, меня снимут на этапе сдачи подписей», — говорит Черепков.
И тогда я спрашиваю, почему же он решил стать кандидатом в президенты и зачем подает иски в Верховный суд. «Когда-нибудь Россия должна дозреть до перемен. Сейчас мы боремся не для того, чтобы победить на этих выборах, а для того, чтобы будущим независимым кандидатам было легче преодолеть все препоны, организованные властью», — отвечает Черепков.
Штаб Михаила Прохорова
Штаб Григория Явлинского
Штаб Михаила Прохорова
Вероятно, это была последняя попытка Антона Красовского сделать так, чтобы штаб кандидата Прохорова базировался на «Красном Октябре», на первом этаже офиса «Сноба», где Владимир Яковлев хотел устроить клуб «Сноб». В чем заключается интрига — Красовский хочет, чтобы штаб сидел в модном, красивом месте, но Прохоров, во-первых, вообще не любит это помещение и, во-вторых, не любит выезжать без нужды из своего офиса на Тверском бульваре (штабной летописец Наталья Осипова, известная также как Наталия Осс, писала о посещении Прохоровым «Красного Октября»: «Опоздал на 20 минут. И это меня даже как-то обнадежило. Значит, пошла работа. Где-то по делу был», — оказалось, не по делу, просто ехать не хотел). В итоге собрания членов штаба в какой-то момент стали выглядеть так: Красовский назначает всем встречу на «Октябре», люди собираются, Красовский звонит и говорит, что Михаил не успевает. Подгоняют штабную «газель» и везут всех в «ОНЭКСИМ». И там в переговорной, в которой, как сказал однажды Прохоров, обычно заседают биатлонные правления (Прохоров это сказал, и члены штаба наперебой начали: «Сейчас винтовки раздадим!», «Сейчас лыжи смажем, Михаил Дмитриевич!» — дословно), начинается заседание штаба. И вот последней попыткой Антона Красовского осесть со штабом на «Красном Октябре» было обсуждение интервью каналу Russia Today — Красовский настаивал, чтобы Прохоров встречался там с ведущей канала Софико Шеварднадзе, потому что там модно и красиво, но прохоровоцентричные сотрудники штаба хором ответили ему, что зритель этого канала не знает, что такое «Красный Октябрь», и не сможет отличить его от офиса «ОНЭКСИМа» — ну и все, закрыли вопрос, перешли, раз уж об этом интервью зашла речь, к тому, на каком языке надо общаться с Шеварднадзе — она хочет говорить по-английски, но штабу нужно хорошее видеоинтервью на русском языке, поэтому пускай Прохоров говорит по-русски, а Russia Today потом переведет. По этому вопросу расхождений не было; вообще, неправильно говорить, что по каким-то вопросам у членов штаба Прохорова бывают расхождения. Здесь собрались люди, которые умеют и, что важнее, любят разговаривать, и (дело совсем не в телевизионной карьере Красовского!) заседания штаба больше похожи на телевизионные ток-шоу. Вот приглашенная звезда Евгений Ройзман из Екатеринбурга. Он дарит пиарщице Прохорова Юлиане Слащевой серебряного зайчика (у Ройзмана в Екатеринбурге не только борьба с наркотиками, но и ювелирный бизнес), а потом садится в кожаное кресло в стороне от общего стола и шутит: мол, это кресло и есть мой штаб. Прохоров придет через полчаса — это известно заранее, но когда он появится, все будут вести себя так, будто не ждали, и Прохоров подхватит игру: выйдет в коридор со словами, что сейчас сходит за своим собственным стулом, но когда все закричат, что стулья в комнате есть, вернется и сядет рядом с Красовским.
Прохоров вошел, сел. Говорит Слащева: «Вы пришли на самой неприятной для вас части, давайте ее отложим» — штаб выбирает фотографии Прохорова для наружной рекламы. Красовский возражает: «Не надо откладывать, с Прохоровым даже смешнее» — и достает две черно-белые фотографии странно улыбающегося Прохорова. Разницы между ними, в общем, нет, но Красовский объясняет: «На первой фотографии — такой открытый Обама, на второй — более понятный русскому народу тип сдержанного добродушия». «А как же грусть?» — спрашивает Прохоров. Он, очевидно, шутит. Фотографию передают из рук в руки вокруг стола. Красовский комментирует: «Только не надо думать, как это будет смотреться на щитах в деревне Гадюкино. В деревне Гадюкино это висеть не будет. Это будет висеть в Москве, в Петербурге, в Самаре — только в очень больших городах. Там же будут висеть Путин, Зюганов, Явлинский, Миронов с одинаковым выражением лица. Нам нужен портрет, который привлечет их внимание». Прохоров говорит, что он ничего не понимает в продаже картинок, но понимает задачу: «Путину противостоят старцы и я. Надо играть на контрасте — им всем за 60, а мне нет и полтишка». Тем временем фотография попадает в руки какого-то мрачного небритого мужчины (не Ройзмана). Он говорит: «Есть один нюанс, если мы делаем улыбающегося, то ассоциация одна — «Жизнь удалась!» И мы получаем множество вирусных негативных фотожаб. Вирус — это хорошо, но негатив — это плохо».
Красовский не согласен: «Мы считаем, что знаем, чего хочет народ. «Мне нравится, но народ не поймет». Мы всегда умнее народа, ага. Да поймет нас народ! Как Дедушка завещал — голосуй сердцем». Сходятся на том, что «улыбка быть должна, но не слишком широкая, не во весь рот». Дальше обсуждают слоган — скорее всего, оставят «Если не я, то кто?», хотя всем фокус-группам понравилось «Не человек для власти, а власть для человека» — Слащева цитирует этот слоган с пояснением, что его утверждать нельзя, потому что он звучит по-коммунистически. Еще был вариант «Настоящее будущее», но он у фокус-групп ассоциировался с «Единой Россией» и почему-то с «Газпромом». Наверное, слоганы обсуждали бы и дальше, но у Ройзмана самолет, а ему нужно высказаться. Обсуждение прервано (видимо, до следующего заседания), Ройзман говорит: «Мы каждый день общаемся с улицей, и все говорят одно и то же — все, кроме Зюганыча, работают против себя, все сговорились. Люди говорят: это блевотина, а не выборы. И все ждут Прохорова. Отношение доброе, хорошее, и малейшая активизация будет очень добро встречена». Ройзмана поддерживает Слащева: «Я говорила с людьми с Болотной и Сахарова, они просят, не наделайте очевидных глупостей». Ройзман кивает, но видно — сейчас перейдет к конструктивной критике: «Но когда люди слышат фамилию Прохорова, они начинают думать, что сейчас им начнут раздавать деньги. И идут поэтому — жук да жаба». Обсуждение переключается на волонтерскую тему — все с удовольствием говорят о людях, которые что-то делают для штаба бесплатно. Слащева говорит, не называя имен, о своем друге, владельце крупного бизнеса, который однажды сел и написал пять страниц экономической программы для Прохорова — «и мы оттуда много чего надергали». Потом говорят о видеороликах — за Прохорова согласились агитировать Галина Польских, Виктор Ерофеев, Леонид Ярмольник, Евгений Маргулис, Игорь Верник и Игорь Ясулович, «ну и есть наши близкие — Усков, Соколова, которые тоже как-то запишутся». Неожиданно говорит Прохоров: «Я с Андреем Кириленко (форвард баскетбольного клуба ЦСКА. — БГ) договорился, он снимется. — На Прохорова все молча смотрят. Он продолжает. — И практика звонков. Я дошел до пяти звонков в день». Не выдерживает Наталия Осс — какие звонки? Оказывается, Прохоров обзванивает людей, которые оставляют сообщения на его предвыборном сайте. Просто звонит, говорит: «Здравствуйте, я Прохоров, как дела?» Наталия Осс на правах летописца просится поприсутствовать при очередном звонке. Прохоров, кажется, не хочет и мнется. Кто-то советует Наталии — а вы напишите на сайт, может, вам повезет, и Прохоров позвонит именно вам. Все опять смеются.
Через два дня весь штаб в полном составе уедет в Казань, где Прохоров сначала огласит краткую версию своей программы, а потом сыграет с местными студентами в баскетбол. До выборов еще больше месяца, и у этих милых людей будет достаточно времени на приятные разговоры, поездки и прочее.
Айфон Юлианы Слащевой упакован в футляр с придуманной по заказу Прохорова символикой «Правого дела» с черно-желтой супрематической композицией. Тогда все это не пригодилось, сейчас — вторая попытка. Приятные люди несокрушимы в своей готовности приятно провести время до выборов, и все-таки жаль, что Прохоров не согласился на «Красный Октябрь». Можно было бы после заседаний всем штабом ходить в «Бонтемпи».
Штаб Григория Явлинского
Штаб Виктора Черепкова
Фотография: EPА/ ИТАР-ТАСС
Штаб Григория Явлинского
Признаюсь, раньше бывать в штабе «Яблока» мне не доводилось. Разглядывая невзрачный квадратик на «Яндекс.Картах», я представлял себе что-то вроде набитого офисной техникой полуподвала, населенного развязными пиарщиками, нечесаными активистами и парочкой анемичных секретарш. Действительность посрамила мои фантазии. Для начала — дом по адресу Пятницкая, 31/2, оказался могучим купеческим особняком
ХVIII века. С пилястрами. Вдобавок выяснилось, что «Яблоко» не ютится во флигеле или погребе, как можно было бы предположить, исходя из политического веса партии, — оно занимает особняк целиком.
Впрочем, несмотря на столь буржуазный антураж, внутри все вполне демократично. Политика наваливается на посетителя с порога: в застекленном предбанничке прямо на полу разложены чистые подписные листы — стопками, по областям, — на случай если поддержать выдвижение Явлинского придет кто-то с региональной пропиской. В холле первого этажа поставлено несколько столов, за которыми идет сбор подписей. Любезный и румяный пресс-секретарь «Яблока» Игорь Яковлев ведет меня вверх по широкой лестнице. Вслед за нами в образованную пролетами акустическую трубу взмывает перепалка сборщиков подписей:
— Послушайте, так ведь тоже нельзя — почему Москва все столы заняла? Мне же совершенно некуда посадить область! — увещевает энергичное контральто.
— Ну что вы, все поместимся, я вас умоляю! — мягко успокаивает баритон.
«Я вас умоляю». Круто.
На втором этаже информационный стенд «Навсегда в «Яблоке» — портреты и биографии погибших от рук убийц членов партии: Лариса Юдина, Александр Карасев, Юрий Щекочихин, Фарид Бабаев. Чуть ниже разложены буклетики с последним словом Ходорковского и высказываниями общественных деятелей в его защиту. Остальное — «кабинеты руководства». На третьем этаже — чей-то забытый на подоконнике обед, несколько фикусов и вновь пустынные коридоры, ведущие к таинственным каби-нетам.
Многолюдно лишь под самой крышей. Надо полагать, при купце Матвееве это и этажом-то не считалось, так, склад для ненужного барахла. Зато теперь здесь сердце предвыборного штаба и вовсю кипит жизнь.
— А правда ли, что за отведенное время собрать два миллиона подписей без огрехов и брака практически невозможно? — спрашиваю я у Игоря.
— Совершенно верно. Однако это не так уж и важно, поскольку решение о регистрации партий или кандидатов — вопрос исключительно политический. Мы знаем множество примеров того, как ЦИК регистрирует махровых нарушителей и в то же время выбраковывает самых добросовестных кандидатов. Однако таковы сегодня правила игры, и мы вынуждены по ним играть.
— То есть эти люди вокруг нас сейчас так стараются, осознавая, что их рвение может быть перечеркнуто волей одного-двух человек?
— А что им остается? Мало того, полагаю, что те два миллиона россиян, которые поставили за нас свои подписи, также прекрасно это понимают…
— Многие считают, что к этим выборам «Кремль достал Явлинского из нафталина» и использует в своих целях. Не будет ли подтверждением такой теории вариант, при котором Григория Алексеевича легко и без придирок допустят до выборов — несмотря на то что, как вы сами подтвердили, подписи будут небезупречны?
— Наоборот, это будет подтверждением нашей силы: значит, власть признает нашу политическую самостоятельность и опасается, что снятие Явлинского с выборов повлечет за собой серьезное противостояние с гражданским обществом.
Игорь отбывает проводить пресс-конференцию, посвященную окончанию сбора подписей, а я остаюсь наблюдать за работой штаба. На превращенном в опен-спейс чердаке все поверхности покрыты толстым слоем заполненных подписных листов. Между столами снуют сотрудники, которые перекладывают стопки с места на место и передают их друг другу, руководствуясь каким-то недоступным непосвященному наблюдателю алгоритмом. Со стороны похоже на танец пчел: ясно, что все взаимодействия в улье логичны и подчинены какому-то высшему закону, понять который чужаку не дано.
Тщетно пытаясь разобраться, брожу между столами.
— Надо бороться за каждый голос, за каждую подпись, — по-видимому, в преддверии похода в ЦИК увещевает дама в красном даму в синем. — Они говорят: «Мы вычеркиваем», а вы не соглашайтесь, возражайте всеми возможными аргументами.
Сидящий неподалеку от меня мужчина громко чихает.
— Будьте здоровы, — говорю я.
— Премного благодарен, — кивает он.
«Премного благодарен».
Круто.
Присаживаюсь за «питерский» стол, увенчанный папкой с надписью «Другие хорошие регионы». Проверяющих здесь двое, оба видные партийцы: Майя Завьялова из Москвы и Кирилл Страхов из Петербурга. Кирилл рассказывает, что во время прошедших думских выборов он защищал наблюдателей от произвола избирательных комиссий и пришел к выводу, что некоторые члены избиркомов были рады возможности обойтись без фальсификаций.
— Для многих из них настойчивость наблюдателя оказывалась хорошим поводом саботировать предписания начальства. Они звонили «наверх» и, подняв глаза к потолку, прочувствованно объясняли, что не могут фальсифицировать, — «смотрят», мол. В этом смысле они хоть и разбойники, но все же благородные. Жаль, не все там такие.
— Да, власти мало кто от души симпатизирует. Я уж не говорю про интеллигенцию — вон у нас подписи Басилашвили, Стругацкого, Горбачева, Шевчука, жены Солженицына. Но даже когда меня на днях после митинга забрали в отделение милиции — оштрафовали как организатора за превышение заявленной численности, — так я и там умудрилась две подписи за Явлинского собрать.
Майя усердно изучает подписные листы — говорит, что это уже третья проверка. Рефлекторно умножаю два с лишним миллиона подписей на три проверки и делю на девять (максимальное число подписей на одном листе). Получается чуть меньше семисот тысяч страниц — почти полторы тысячи стандартных офисных пачек! И это притом что изучается все подробно — не дай бог пропустишь описку или помарку.
— ЦИК такую подпись запросто может признать недействительной, и она увеличит процент брака, — объясняет Майя. — Так что «неблагонадежные» автографы лучше вычеркивать собственноручно, хотя то, к чему они там придираются, — это просто немыслимо. Например, не должно быть сокращений: никаких «пр-т», «пр-д», «ул.», «пер.». Даже из-за города «СПб», случалось, забраковывали.
В этот момент Майя обнаруживает в подписном листе строку «Михаил Алексеевич Ходорковский». После краткого совещания с коллегами «неправильную» фамилию мужчины 1949 года рождения все-таки вычеркивают.
— От греха. Кто их знает в этом ЦИКе, — неуверенно говорит Майя.
— А мне кажется, в этот раз можно было бы коробки со старыми газетами вместо подписных листов сдать, как Прохоров сделал, — все равно приняли бы. Такая сейчас ситуация, — задумчиво оппонирует Кирилл, но, впрочем, немедленно погружается в подписные листы в поисках клякс и сокращений.
Вообще, похоже, что «яблочники» живут, руководствуясь логикой просвещенного фатализма: «Делай что можешь — и будь что будет». Судя по всему, не чужды им и обывательские споры о том, каковы отношения между Кремлем и руководством «Яблока», и о том, на какие пожертвования существуют многочисленные отделения партии, многие годы не попадающей не только в Госдуму, но и в подавляющее большинство региональных парламентов. Бесспорно только одно: «Яблоко» — самая хорошо воспитанная партия в России. Даже в штабном туалете висит замечательно куртуазное объявление:
«Уважаемые господа! Поведение некоторых из вас, а именно создание засора раковин путем выливания в них отходов от благородных напитков (чай, кофе), приведет к затоплению, что недопустимо. (…) Благодарю за понимание и сохранение памятника архитектуры. В.Н.Слесарев».
Ну ведь круто же, правда?
Штаб Виктора Черепкова
