Женщину с пуделем за оцепление не пустили. Женщина остановилась, пудель сделал вид, что его это не касается. Он пристроился к колесу «ГАЗели» и поднял лапу.
– Марк, – крикнула женщина, – не делай этого! – Она испугалась, что военные будут ругаться. – Марк, мальчик мой, отойди от машины.
Марк хладнокровно завершил свой туалет.
– Захватили кого-нибудь? – женщина обратилась к ближайшему офицеру.
– Нет, – коротко сказал офицер.
– Взорвали?
– Нет.
– Может быть, убили?
– Женщина! – офицер повысил голос. – Обойдите с другой стороны.
Пудель был дурной и не слушался хозяйки. Он пробежал вперед, задрал морду вверх и смотрел, как в машине открылась дверь, как оттуда один за другим вынырнули люди с мятыми пакетами и побежали к зданию, опустив голову, не глядя по сторонам, на ходу складывая руки за спиной.
Ни пес, ни женщина не могли и представить, что таким образом в Государственный музыкальный театр национального искусства в Олимпийской деревне привезли артистов на генеральную репетицию концерта Всероссийского конкурса песни среди осужденных «Калина красная».
Конвой я ждал с восьми утра. В это время только хмурые мусорщики ходили вокруг здания с черными мешками, да одинокий милицейский майор без машины бродил у главного входа. Он спросил у меня спички.
Конвой прибыл в 9.00. К удивлению, без автоматов и собак. Даже то, что осужденных привезли не в автозаках, а в «ГАЗелях», было необычно. С полчаса артисты сидели в машинах, а затем их по очереди – четверых женщин, восемнадцать мужчин – провели в театр.
Афиши у касс оповещали москвичей о продаже билетов на шоу «Смешные люди» и концерт «Круто ты попал». Фойе служебного входа заполнялось чинами в погонах. Худой полковник возмущался, что до сих пор не установили какого-то поста. Вахтер приказывал вихрастому мужичку в куртке не вылезать сегодня из подвала:
– Сиди и носа не кажи. Не ешь, не пей, не кури. Сегодня – ситуация!
– А в туалет как? – интересовался мужичок.
– Про запас сходи, – говорил вахтер.
ГУИНовцы скрывались за дверью с табличкой «1–4». Там, в коридоре, сорок офицеров спецназа охраняли артистические уборные.
В одной из костюмерных готовился к выступлению человек по имени Ваис Галеев. Мы учились с ним вместе в музыкальном училище. Теперь же он отбывал наказание в волгоградской колонии №26 и организовал там единственный в России тюремный джазовый оркестр. Вместе с оркестром Галеев выбился в финалисты конкурса.
Начала репетиции пришлось ждать еще два часа. Фойе, впрочем, опустело, у двери выставили охрану. Возмущенная буфетчица с авоськами долго не могла проникнуть на рабочее место. Наконец появился строгий худой полковник и объявил:
– Ближе двадцати пяти метров к сцене не подходить, с офицерами беседы не заводить, крупные вещи предъявлять на досмотр.
Аккредитации у меня не было. Я прибился к группе телевизионщиков: по лицу полковника было видно, что ему не до выяснения наших личностей. Портфель у меня так и не проверили, и выдали бейдж с пропуском. За дверью «1–4» нас повели по лестнице вниз на сцену. На каждом этаже стояла охрана. А на сцене, кроме дюжих ребят с шевронами спецназа Минюста, вообще никого не было видно.
За кулисами раздался голос:
– Пушку ему в лицо направь!
Сцена вспыхнула голубым светом, и по ней пополз белый дым.
– Проходите, не задерживайтесь, – сказал кто-то сзади.
И я очутился в зале. Декорации представляли собой крупное панно с изображением русского пейзажа. Река, лес, поле. На переднем плане справа цвела рябина с красными ягодками и зелеными листьями. Слева высилась береза. Почему-то голая, как зимой. В центре задника – арка с лестницей в виде поднимающихся железнодорожных рельсов.
На стенах висели логотипы спонсоров. Особенно выделялся герб Москвы с подписью: «Комиссия здорового образа жизни».
– Я прошу выйти на эту сцену следующего участника нашего концерта, Александра Злотарева, Рязанская область! – хорошо поставленным голосом произнес ведущий в черном костюме. – На этих словах оркестровка должна пойти сразу! Сразу! Вы меня слышите? – нервно крикнул в зал ведущий. – Еще разѕ Я прошу выйти на эту сценуѕ
Из мрака по шпалам-ступенькам спустился мужчина в мятом спортивном костюме и саксофоном на груди. Он робко подошел к микрофону и, пока звучал проигрыш, старательно двигал губами. То ли слова песни повторял, то ли молился, отбивая ритм ногой, как школьник.
– Он и на концерте останется в этой олимпийке? – спросил я.
– Нет, – ответил председатель оргкомитета конкурса Вячеслав Николаевич Клименков. – Каждому выступающему мы приобрели сценический костюм.
– А потом?
– Потом они их заберут, на память.
– А призы?
– Все получат по телевизору, мужчины по спортивному костюму, женщины – косметический набор.
Следующим выступающим оказался белобрысый, с прилизанной челкой мужчина в очках. Тень человека в военной форме скользнула и пропала в арке, как только мужчина встал за клавиши. Ведущий сказал:
– Этот номер у нас с радиомикрофоном, запишите себеѕ На сцене Александр Демченко, Волгоградская область.
Александр спел песню со словами «Не обещай вечного маяѕ». Его было очень плохо слышно. Ведущий нервничал, злился на звукорежиссеров и требовал «выставить мониторы».
– Когда закончите петь, не уходите сразу, – кричал ведущий. – Девушки с почетными дипломамиѕ Где девушки с почетными дипломами?!
Из партера поднялись два эфемерно тонких создания, похожие на стрекоз, и тихо прошелестели на сцену.
– Пришли, отдали и красиво ушли, – сказал ведущий. – А вы, Саша, следуйте за нимиѕ следуйте, не так далекоѕ правильно ориентируемся, Сашаѕ девушек глазами буравить не надоѕ Следующий номерѕ
Из темноты показались две девушки, маленькая и большая.
– Приветствуем Ларису Шлыкову и Елену Маслову! – возгласил ведущий.
Девушки спустились с лестницы, за их спинами привычно мелькнули тени людей в погонах. Зазвучала музыка.
– В России 900 тысяч заключенных, – тихо сказал Клименков. – И талантов среди них море. Оргкомитету пришлось сотни кассет выслушать, чтобы отобрать этих финалистов.
– А по какому принципу?
– Наличие художественного вкуса и живое исполнение. Конкурс длился больше года. Выбрали двадцать семь человек.
– А здесь почему не все? – спросил я.
– Пятерых не пустили из режимных соображений.
Девушки на сцене чувствовали себя неважно. Обе двигались с какой-то мучительной неловкостью.
– Видите маленькую девушку? – сказал Клименков. – Лариса Шлыкова. И слова, и музыку она сама написала. А вторая, Маслова, тоже очень талантливая. За сбыт наркотиков сидят.
В какой-то момент прожектор высветил левый край сцены. Там за черными динамиками, забыв обо всем на свете, танцевал лысый спецназовец. Он думал, что его никто не видит. Но тень на стене, под ярким светом, корчилась и плясала как сумасшедшая. И о службе в эту минуту офицер с удовольствием забыл. А девчонки так и не справились с волнением. Как ни умолял ведущий, глаза у Лены Масловой не оттаяли, остались испуганными, словно у застигнутой врасплох кошки.
Девушки отдали микрофоны и, еще не сойдя со сцены, привычно сложили руки за спиной.
Следующим пел Руслан Ануфриев. Вот уж кто чувствовал себя у рампы, словно на собственном дворе. И отличался особенным лоском: лысый, в черном костюме-тройке, ботинках на толстой подошве и кепке-хулиганке. Пел он незатейливую песню про зиму, пел манерно, как будто издеваясь:
«В этот вечи-и-р мне ни нада-а.
Ни тиятра-ав, ни кино-о...»
Руки Руслан держал в карманах, дергая при этом плечами, словно Майкл Джексон. На его выступлении даже массивный товарищ в штатском, дремавший всю репетицию в первом ряду, проснулся, вскинул голову и зааплодировал. Этот образ, видимо, был ему наиболее близок.
А своего знакомого Галеева мне удалось увидеть лишь мельком. Когда через два часа худой полковник приказал вывести всех посторонних из зала, и нас вывели, проходя по коридору, я видел, как открылась дверь в уборной и он появился в сопровождении двух контролеров.
– Ваис! – успел сказать я.
Он обернулся, узнал меня, крикнул:
– Спасибо за ноты! – и скрылся за углом.
«Не за что», – подумал я. Тем более, что ноты для оркестра ему высылал совсем другой человек.
В сумерках всех финалистов погрузили в «ГАЗели» и увезли в «Матросскую тишину». Они еще не знали, что завтра, во время концерта, прямо на сцене пятерых из них досрочно выпустят на свободу.