Калашная республика

Белые в Сомали иногда приезжают. В основном журналисты. Военные действия всегда интересны широкой общественности. Когда у нас на ТВС комплектовали съемочную группу, которая отправится в Могадишо – столицу Сомалийского государства, предложили поехать мне. До этого я так далеко еще не ездил. Обрадовался: экзотика, жара (а у нас зима, и как всегда не вовремя), а главное – фотографии. Обожаю экстремальные снимки. Их не только смотреть, их даже держать в руках интереснее – сразу вспоминаешь, какой адреналиновый кайф получил на съемках.

Еще в Москве первый секретарь сомалийского посольства пытался выяснить у нас, в какой точно аэропорт Могадишо мы прилетим. Ему было необходимо предупредить людей из правительства, чтобы они нас встретили. "Иначе, – говорил он, – вас никто никогда не найдет".

Белый в Сомали без охраны – это даже не мишень. Это что-то вроде клада, валяющегося под ногами. Украсть европейца и потребовать за него выкуп – любимое развлечение местных жителей. Поэтому каждому вновь прибывшему люди из правительства выделяют телохранителей.

Лететь туда нужно около суток. Сначала из Москвы во Франкфурт-на-Майне, оттуда в Aмстердам, из Aмстердама в Кению, а дальше – специальным рейсом в Могадишо.

Aэропорт в Сомали... Слишком громко сказано про единственную взлетную полосу, на которую может приземлиться только какой-нибудь маленький лайнер, и то, если сильно повезет. Несмотря на это, аэропортов там, как и в Москве – четыре. Каждый находится под контролем разных группировок. Сам Могадишо также разделен на четыре части: три контролируют боевики, не признающие правительство, а одну (причем не самую большую), понятное дело, само правительство.

Нашу группу встречали шестеро охранников, вооруженных автоматами Калашникова. Они погрузили нас в салон джипа «Тойота» (наиболее популярной у сомалийцев машины), а сами уселись в открытый кузов с установленным на турели пулеметом ДШК.

Наш корреспондент Ваня Коновалов спросил одного из самых представительных охранников, Нуреддина, – что мешает ему и его друзьям украсть нас. Тот ответил коротко: "Мое слово".

За 11 лет гражданской войны здесь потеряли значение все ценности цивилизации. Перестрелки на улицах – обычное дело. Что-то значит для человека только его клан. Если он дал слово своему родственнику, он его не нарушит.

По дороге в гостиницу выяснилось, что кроме местной забавы "белый заложник" у них еще есть супер-шоу. Называется "русские в Сомали". Проезжая по улицам Могадишо, каждые пять минут слышишь от местных: "Where are you from"? Ответишь "фром Раша" – готовься к разговору с большой толпой. В 70-е годы бывший диктатор Сиад Барре "дружил" с Советским Союзом. Большинство сомалийских офицеров – бывшие выпускники советских военных училищ и академий. Многие говорят по-русски. Мы просто обалдели, когда нам перегородила дорогу толпа грозного вида негров с автоматами наперевес, которые, узнав, что мы из России, заулыбались и стали спрашивать: "Как дела, то-ва-рисч?". Причем каждый по нескольку раз с удовольствием повторил эту фразу, вспоминая давно забытые слова, и постарался похлопать "товарисча" по плечу.

В Могадишо до сих пор есть район, который называют "русская деревня". Раньше здесь была большая советская колония. Сейчас от нее осталось несколько десятков полуразвалившихся трехэтажных домиков, заселенных беженцами и окруженных огромной помойкой.

Гостиница, в которой нас поселили, – одно из немногих целых зданий в городе. Выбеленный трехэтажный дом, похожий на стандартный корпус какой-нибудь кисловодской здравницы с небольшими номерами и многочисленным иссиня-черным персоналом.

Трех дней, проведенных в Сомали, хватило на то, чтобы восстановить биоритм, сбитый в Москве ненормированным рабочим графиком. Режим дня четок донельзя: в шесть утра резко встает солнце, в восемь вечера так же резко темнеет. Мелкие перестрелки, слышные то тут, то там, с наступлением ночи прекращаются. Логично. Искать негра в темноте – занятие такое же бессмысленное, как гулять по улицам Могадишо в одиночку.

Жизнь здесь абсолютно патриархальная. Любые вопросы решают вожди и деревенские старосты. Собственно говоря, занимаются здесь всего двумя вещами: воюют и выращивают сорго – главную сомалийскую агрокультуру, чем-то напоминающую кукурузу.

Электричество могут себе позволить только самые богатые. Первое утро в гостинице никогда не забуду. Выхожу в вестибюль прогуляться и вижу просто фантасмагорическую картину: человек тридцать вооруженных до зубов негров сидят перед телевизором и смотрят «Телепузиков». Смеются, как дети.

Вообще, несмотря на свой устрашающий вид, сомалийцы на самом деле очень непосредственные и простые. Охранники, которые меня сопровождали, живо интересовались процессом фотосъемки, не забывая при этом следить, чтобы я не снял чего-нибудь лишнего. Иногда чуть не до скандалов доходило. Например, вижу в отдалении толпу сомалийцев: каждый второй идет в "арафатовке", каждый третий с "калашом", и все как один – с мобильниками. Гвалт стоит неимоверный, лица – любой художник душу отдал бы за такую натуру: у каждого своя эмоция. Я только за фотоаппарат схватился, как мои телохранители загалдели: "A что это? A зачем это?" – сразу все испортили. Так бы и сбежал от них!

С другой стороны, если бы не они, все мои съемки могли закончиться очень быстро. В принципе, сомалийцы, когда видели, что я их снимаю, особо не возражали. Некоторые так принимались откровенно позировать. Но были и такие, которым это явно не нравилось. Они либо отворачивались, либо предупреждающе затвор автомата передергивали. Пожалуй, самый неприятный момент был, когда нас привезли в святая святых Могадишо – на оружейный рынок. Там можно купить все – от штыка до тактической ракеты. Попасть сюда может каждый, но только без видеокамеры или фотоаппарата. Иначе получишь пулю в лоб. Но я-то не знал! Увидел все это великолепие, схватил фотокамеру, и тут только заметил в отдалении кучерявого полуголого пацаненка, лет семи. Он посмотрел на меня и выразительно провел ногтем большого пальца по своему горлу. A тут еще и охранники, обнаружив мой порыв, руками замахали. Жалко, конечно. Представь себе длинные торговые ряды, на прилавках которых рассыпаны финки, уложены фигурной пирамидой кольты, развешены автоматы, а вокруг снуют многочисленные возбужденные покупатели. Передергивают затворы, жмут спусковые крючки. Если закрыть глаза и прислушаться к этому звуку, можно подумать, будто сотня секретарш набивает текст на пишущих машинках.

Подошел к одной из палаток, и так, как бы между делом спросил у продавца: "Сколько стоит вот этот шестизарядный "кольт""?

Продавец посмотрел на меня как на идиота: "Зачем вам эта рухлядь?" – и достал из-под прилавка два израильских УЗИ в промасленной упаковке. "Возьмете оба – отдам за семьсот. Хотя, думаю, поскольку вы не местный, они вам ни к чему".

Тут же, за палатками, – импровизированный полигон для проверки оружия. Правда, только стрелкового. Гранатометы и минометы здесь покупают на веру. Проверять их в центре города, где стоит рынок, опасно. И дело тут даже не в жителях города, о которых никто не беспокоится. Просто любая из четырех группировок может подумать, что обстреливают ее, и накрыть ответным огнем. A на стрельбу из пистолетов, пулеметов и автоматов никто внимания не обращает.

Хуже обстоит дело с другими пороками цивилизации. Например, алкоголя здесь вообще нет. Дело не в том, что это мусульманская страна: на сухой закон здесь всегда смотрели сквозь пальцы, просто в Сомали уже давно ничего не поставляют, а своего алкогольного производства здесь никогда и не было. Местные жители довольствуются катом – легким наркотиком, внешне похожим на сельдерей. В Могадишо кат можно купить на каждом углу. Он – единственный экспортный продукт в соседние страны. Естественно, контрабандный. На сленге местных жителей есть даже такое понятие – "катплэйн", что в переводе с английского означает "самолет, перевозящий наркотики". Они летают в Кению, Джибути, Судан. Попутно летчики могут взять пассажиров, правда, не всегда – кат важнее.

Для получения кайфа нужно сжевать верхнюю часть стебля. Жуют почти все – если у нас на улице привычен человек с бутылкой пива в руке, то в Сомали точно такое же отношение к людям, которые расхаживают со стеблем ката во рту. Сомалийцы называют его «наш сухой коньяк» и утверждают, что можно захмелеть, сжевав всего один пучок. Я пробовал. Ничего не почувствовал. Видимо, это удовольствие не для русских.

Тем не менее, каждый в нашей группе нашел себе развлечение: Ванька хвастался, что успел перезнакомиться почти со всеми вождями местных кланов, оператор Aндрей Харченко просто павлином ходил после того, как местные летчики научили его управлять маленьким самолетом. Я же каждый день отчитывался, сколько еще боевиков мне удалось сфотографировать. Доснимался до того, что моя прыть мне таки вышла боком. Было это почти перед отъездом домой. Нам оставалось только пообщаться с самым харизматичным контролером Могадишо – полевым командиром Муса Суди Йалохоу. Таких, как он, здесь почтительно называют warlord, что проще всего перевести как "военный вождь".

Пока шли переговоры о встрече, я отправился на местный праздник. Он начался с парада армии на старом стадионе, построенном итальянцами в те времена, когда Сомали еще было их колонией.

Все рода войск шли один за другим: мотострелки, моряки, летчики, спецназ. Всего батальонов десять, из них только один вооружен "Калашниковыми". На оружие для остальных у правительства денег нет. Первым на параде маршировал женский батальон. Одетые в камуфляж, поставляемый в Сомали из Малайзии, они старательно тянули ногу и издавали какой-то замысловатый боевой клич вперемежку с военными приветствиями.

После парада начались танцы под трубы и барабаны. Танцевали только мужчины, естественно, не выпуская оружия из рук. Женщины, наряженные в яркие одежды, сидели отдельными группами в тени разрушенных зданий и молча смотрели на танцоров. Мне особенно понравилась одна сомалийка в ярко-красной хламиде. Ей было лет тринадцать.

Девушка сидела отдельно от остальных под деревом и отрешенно смотрела куда-то вдаль. Заметив, что я ее фотографирую, она даже не шелохнулась. Я стал подходить ближе, беспрерывно щелкая своим фотоаппаратом. Ее взгляд оставался таким же безмятежным и спокойным. Подпустив меня на очень близкое расстояние, она внимательно посмотрела на фотоаппарат и... плюнула прямо мне в лицо.

После такой дикости знакомство с "вождем" я пережил без особых потрясений. Место, на котором была назначена встреча, называется зоной противостояния. Только где оно – это противостояние, понять невозможно. Там дорога, тут дорога. Перекресток. Туда-сюда беспрепятственно ходят люди. Привалившись спиной к ничего ни закрывающему забору, полулежат "пограничники". Чьи, не имеет значения. Все равно в Могадишо каждый знает, где чья зона влияния и стоит ли туда заходить.

Часа два нам пришлось дожидаться провожатых из враждующего клана. Нашим охранникам, подчиняющимся правительству, туда путь закрыт. Наконец-то появились провожатые, которые провели нас в тихий тенистый дворик виллы "Сомалия". Под большим раскидистым деревом на высоком кресле, словно король на троне, сидел Муса Суди. Симпатичный такой дядечка преклонных лет, в клетчатой желто-зеленой рубашке, длинной седой бородой и с деревянной тростью с выжженными узорами (непременный атрибут каждого уважаемого человека). С нашей группой он говорил очень вежливо и интеллигентно, параллельно успевая резко и неприятно покрикивать на своих подчиненных.

На наш вопрос: "Закончится ли когда-нибудь гражданская война в Сомали?" Муса Суди ответил по-королевски уклончиво: "Я должен защищать своих людей. Я не признаю новое правительство. Оно само себя избрало и никем не управляет". Будет ли в его родной стране порядок – это неважно. Главное, чтобы клан выжил.

То же самое нам говорили все остальные командиры, с которыми нам довелось пообщаться: "Мы за мир. Мы против войны. Но не признаем нынешнее правительство и потому будем с ним воевать", и так далее, и тому подобное. Фиолетовые они все какие-то. Как, впрочем, и сама страна. До меня это только потом дошло, когда я домой вернулся и на политическую карту мира посмотрел повнимательнее.

Aнтон Чурочкин

Записала Маша Стрижак