Захожу на полвторого (место, где живет дирекция прайма в «Останкино»). Совсем еще пацан. Курс третий журфака. Секретарша Оля попросила подождать. Подождал. Из-за двери грубое мужское: «Заходи». Захожу. Сидит огромный человек, дико ссутулившись, наморщив нос, каждые три секунды поправляет очки в черной роговой оправе. «Погоди секунду, сейчас допишу, погоди». Даже не взглянул на меня.
В комнате длинный стол. На стене вместо Путина портрет обезьяны. На столе большой стакан (0,5) из-под колы. В стакане, разумеется, виски.
15 лайков.
— Ну вот, привет, я Коля. Прости, мне надо было тут переписать кое-что. Привет, ты человек с фамилией Супер? Приходи работать к нам…
Тогда что-то не срослось. Работать в дирекции я буду через пару лет. И совсем чуть-чуть. Но это знакомство, простите за пафос, оставило приятный, украшающий любого мужчину шрам на всю жизнь.
Во-первых, мы ужасно напились. Что в этом кабинете тогда случалось часто. Во-вторых, Коля за пару часов рассказал про тележурналистику больше, чем родной журфак за 5 лет. В-третьих, Картозия — удивительно интересный собеседник. Самый интересный в «Останкино» уж точно. Рассказал, например, как они с Леней Парфеновым, повышая квалификацию в каком-то зарубежье, поссали то ли в Темзу, то ли в Сену… Но самое главное, что сделал Картозия, — вместе с виски он влил тогда в меня уверенность в себя, в профессиональном смысле.
И это ощущение, как потом выяснится, преследовало всех, кто с ним работал. Да, цензура, ну и что? Делай. Что-нибудь придумаем. Придумывал. Да, х...евые цифры это соберет. В следующий раз только попробуй собрать такие же, сука, — убью. И собирали больше. Что ты в стендапах выглядишь как какающий сенбернар? Давай попроще лицо. Старались давать попроще.
19.
Летучки, которые проводил Картоз, обязательно экранизирует Вуди Аллен. Хотя Картоз сам почти как Вуди Аллен. Только ростом два метра в разложенном виде. Человек-метафора. Человек–давай попробуем. Человек–не ссы. Человек–а что если так? Человек–когда, б...дь, мастер будет готов? Если стенографировать за ним его же летучки, можно снимать кино. И оно будет интереснее его же «Пиночетов», и «НТВшников», и даже «ЦТ». Он вообще интереснее всего того, что потом показывал нам. В сто миллионов раз. Хотя то, как и сколько он работал, говорило, что за своим куском эфира он следит покруче, чем за своим, например, здоровьем.
Какой-то получается некролог. Но, вообще-то, Коля Картозия поживее многих-многих телезомби в красивых рубашках. Особенно теперь. Он вообще ребенок. Подросток. В самом нежном и лучшем возрасте. Это касается всего. Его отношения к жизни, к профессии, к словам-текстам. Я никогда не встречал такого живого и молодого мозга. Он, вообще, спит хоть когда-нибудь?
Николя Картози ужасно ругался на своих коллег. Ужасно. Даже страшно от этого становилось. Но вы видели, какие он пишет тексты? Из полного говна за корреспондента он переписывал так, что сюжеты можно было бы легко смотреть с закрытыми глазами. Как аудиокнигу.
Картон швырялся в подчиненных клавиатурой и брызгал в них кофе, как внесистемная оппозиция в прокурора. Но вы видели его недавний сюжет на смерть Стива Джобса? Он сентиментальнее, чем финал «Титаника», в нем больше любви и чистоты, чем в декабристке Ольге Романовой к своему мужу.
Николай Борисович болезненно зацикливался на рейтингах и подвергал критике все, что потенциально имело малую долю. Но вы можете по-честному назвать две-три передачи не его производства, ради которой откладывали свои дела и усаживались перед ящиком? Едва ли.
25.
В своем интервью Коля сказал, что уперся в незримый энтэвэшный потолок. Что дальше там расти некуда. И тут Коля поскромничал. За одиннадцать лет двухметровый дядя с детским лицом не уперся, а пробил все потолки телецентра и при желании мог бы давно надеть вишенку на острый конец ненавистной всем башни… По-моему, он и надел. Каждый доведенный до эфира (а не до ютуба) сюжет «ЦТ» и был такой вишенкой. Самое ценное во всех вонючих коктейлях.
32.
Неужели вы и правда думаете, что слон победит?