Как устроен московский ОМОН

— Как давно вы на пенсии?

— Четыре года. Я служил 14 лет — с 1994 по 2008 год.

— Вы уволились по собственному желанию?

— Да, были определенные причины личного характера. Плюс я 8 лет был замполитом и понимал, что улица — это уже не мое. Служба на улице — целая наука, и если ты все время сидишь в кабинете, то потом снова нужно учиться. Плюс я немного устал.

— У вас есть высшее образование?

— Нет, и я никогда не страдал от отсутствия диплома...

До армии я никуда поступать не стал, но не из-за интеллектуальных способностей. В школе мне официально разрешали просыпать все первые уроки, потому что я один тогда в 10-м классе мог решить городскую контрольную работу за 15 минут, оба варианта. Поступить я мог куда угодно, но в то время все равно приходилось прерывать учебу, чтобы служить в армии. Ну а после советской армии, в 20 лет, человек приходил абсолютно взрослым. После советской армии, по крайней мере.

Сейчас у меня среднее специальное, я дипломированный фотограф. Я увлекаюсь фотографией с детства — первый фотоаппарат «Смена-8»  я купил, насобирав бутылок.  А учился я в Московском политехническом колледже уже параллельно со службой в ОМОНе.

— Как вы попали в ОМОН?

— После армии я какое-то время работал на заводах, потом занимался бизнесом. А в 1993 году стал охранником в парке Горького. Руководство той замечательной конторки вовсю дружило с ОМОНом. И нам как-то сказали:«Ребята, а что вы здесь паритесь? Давайте к нам в отряд». У них тогда и зарплата была неплохая, а нам уже семьи надо было кормить.

— Какие люди служили с вами?

— Бывшие хиппи, мелкие бизнесмены, даже рок-звезды…У нас служил фронтмен одной рок-группы, они у группы Helloween играли на разогреве и даже обходили Guns’n’Roses в немецких хит-парадах. Он шел и увидел объявление о приеме на работу в полк метрополитена. Волосы отстриг и поступил на службу, а потом перевелся к нам. Я узнал случайно — ребята кассеты показали. А еще у меня в роте был член партии «Справедливая Россия».

— Какие у вас были проблемы во время службы?

— Связанных со службой проблем не было. Конечно, тяжело, когда нет выходных и спать хочется. У нас основная проблема в семьях, когда папа не видит детей, потому что все время на работе. Плюс командировки, они сейчас по 6 месяцев. У геологов и моряков то же самое. Не всякая женщина готова принять такое. Это не милицейская проблема, а общечеловеческая.

Когда кризис жахнул, зарплата была такая маленькая, что приходилось выбирать — ботинки купить или колбасу. Но на гражданке было еще хуже, у нас хотя бы зарплата стабильно каждый месяц.

— Вы участвовали в разгоне демонстраций?

— Разные были вещи. И в «Лужниках» мы лупились с товарищами фанатами, и на Черкизоне, и где только не были… Это моя работа — гонять людей, которые нарушают общественный порядок, не подчиняются законным требованиям. Задерживать, препровождать в участок.

— Вы помните, кого вам приходилось бить в рабочее время?

— Представьте, в машине сидят 15 задержанных болельщиков, которые устраивают полный беспредел. И ведь они не в браслетах, их интеллигентно посадили, никто их пальцем не тронул. Когда машина раскачивается, выбиваются стекла — по-другому реально нельзя. Ну, или когда бьют меня, я же не могу…  Но я стараюсь все делать, как написано в законе о милиции, с минимальным ущербом.

Я согласен, пусть люди протестуют, это правильно. Но зачем идти на конфронтацию с представителями власти? Все ругаются, сопротивляются, говорят о правах — это прекрасно. Но если вам сказали «пройдемте», вы сначала пройдите, а потом жалуйтесь.

Вас же милиционер не бьет в лицо — такой долго работать не будет, его либо посадят, либо выгонят. Руки демонстрантам не омоновец выворачивает — они сами как ужи крутятся, орут, визжат. Почему? Для чего? На Западе им сразу же надели бы браслеты, а то и ноги стянули бы. Второй момент — даже если митинг разрешен, потом обязательно надо пройтись куда-то. Зачем? Все прекрасно знают, что шествие провести не дадут, — от Удальцова этого до последнего демонстранта. И все равно идут. Что это даст? Докажете, что «мы не рабы, рабы не мы»? А кто вам сказал, что вы рабы? Вы вольны свалить из этой страны, вы вольны работать, вольны заниматься бизнесом, торговать собой, чем угодно заниматься. Не нравится власть? Ради бога, пытайтесь ее получить демократичным путем. Но что вы для этого делаете?

— Бывало ли такое, что после выполнения приказа вы обсуждали его с сослуживцами и были с ним не согласны?  

— Ну, это у нас регулярно. Даже примеров приводить не буду. Мы всегда недовольны и кулуарно ругаем начальство: что-то нам не нравится на своем уровне, что-то сделали бы по-другому. Но пока звезды на погонах не позволяют решать, приходится исполнять приказ, а потом пожурить начальство втихаря.

— Бывало ли, что вы нарушали приказ?

— Да. Наверное, один раз в 2006 или 2007 году. Был митинг обманутых дольщиков, народ сунулся на проезжую часть. Начальник говорит:«Задерживайте». Я: «На каком основании?» Там ведь движение активное: выскочили на дорогу — все, трупы. Пришлось покричать на демонстрантов, но задерживать не стали. Правда, мне было дано указание доложить руководству обо всем, но начальство все поняло. Обошлось без последствий — это важно на самом деле.

— Какой был самый тяжелый рабочий эпизод?

— На Гурьянова. Вот там была жесть нереальная. Мы сначала даже не поняли, зачем нас вызвали, — горит и горит. Но потом, когда увидели… Дом обрушен — это понятно, но что происходило с людьми… Стоят подростки, которые выпивали в детском саду, а их родителей уже нет. Женщина бежит и кричит, ты бежишь навстречу: «Этаж?» «Восьмой!» — «Все живые!» — и она вырубается моментально. Врачи эти бедные. Там еще щебнем и мусором забило несколько этажей дома напротив, по потолок, машины расплющило. Наутро вернулись мы оттуда, взяли водки, выпили. Все молча.

— А самый приятный?

— Тоже связан со взрывом. Когда Каширка взорвалась, нас оттуда сразу отправили в другой дом — был сигнал о минировании. Ребята помчались по квартирам, стучали, вытаскивали жильцов, ведь в любую секунду могло взорваться. Я там встретил деда, который когда-то жил на Гурьянова — ему дали квартиру в этом доме. Говорю ему: «Ну, дед, если два раза не взорвался, то сто лет будешь невзорванный».

И вот мы больше суток отработали, вернулись на базу, все с ног валимся — и тут построение: «Ребята, держимся, крепимся, теперь угроза взрыва на Юго-Западе». И мы уже в другом доме по подвалам лазили всю ночь. Наверное, это был единственный раз, когда утром выходили люди, выносили чай, бутерброды, пирожки домашние, кормили бойцов. Потом даже в «МК» написали хорошую статью.

— Как вы оцениваете действия ОМОНа на Манежке в 2010 году?

— Я видел все это по телевизору. Милиция замечательно отработала, очень грамотно. Я считаю, что еще долго терпели, надо было по башке надавать раньше.

— А действия ОМОНа 6 мая на Болотной площади?

— Не погибли — молодцы.

— Вы считаете их героями? Некоторым вот квартиры дали.

— Вот и хорошо, и слава богу. Дали квартиру — это счастье, хотя было много вони по этому поводу в СМИ. Если бы за каждую потасовку с идиотами нам давали по звезде героя, из них бы бронежилет получился. Но я за ребят рад. Они грамотно сработали — никто ведь не погиб, я еще раз это повторяю.

Я там не был, но склонен верить командованию, что парни реально получили по голове. В конце концов, каждый милиционер может со службы не прийти домой. Это работа. Моя мама, пока была жива, всегда сидела и ждала меня. Я мог ночью приехать со службы, под утро, а она ждала. Я спрашивал почему, а она говорила: «Ты работаешь в милиции». Она понимала, что каждый милиционер — это потенциальный покойник.

Представьте ситуацию, когда вас 10 человек, а против вас — 100. Не каждый сможет в эту кучу залезть, когда тебя лупят со всех сторон, фактически убивают. Надо иметь абсолютную уверенность в товарище и абсолютную храбрость. Нам нужно принимать решения крайне быстро. Бывает, что абсолютно мирное мероприятие, но люди идут потоком, начинается давка. И мы врубались в эту толпу, чтобы люди просто не убили себя. Вещи вроде бы простые, но нужно иметь навык, реакцию.

— Стали бы вы советовать молодежи идти в ОМОН?

— Если человек хочет служить, то почему нет? Там не заработаешь космических денег. Но можно, например, получить бесплатное юридическое образование, вырасти по службе и т.д. У нас, между прочим, все исключительно за, если сотрудник учится — ему предоставляется оплачиваемый отпуск на сессию.

Если человеку нравится носить оружие, бегать и прыгать в бронежилете… Мы же не одинаковые все, кому-то надо бантики завязывать, а кому-то — воевать. Я даже заметил, что во многих случаях люди в командировках прямо расцветают, это их дело. Поэтому всегда были и будут военные.

— Вы бы отправили своего сына служить в ОМОН?

— Если бы он захотел — пожалуйста. Человек туда должен приходить осознанно, у нас ведь очень тяжелые условия работы. Однажды приходит боец и говорит: «Все, пишу на увольнение. Зарплата маленькая, в общаге жить не нравится». Я отвечаю: «Я тебе говорил, что зарплата маленькая? Говорил. Рассказывал, что выходных нет?» Он: «Да. Но ты так красиво об этом рассказывал». И тогда я понял, что я настоящий замполит. Людей в ОМОНе держат разные причины, но прежде всего — взаимоотношения в коллективе. Плюс осознание, что ты работаешь в специальном подразделении милиции.