Как пришить старушку

«В центре Москвы вскоре может умереть человек», «80-летняя распорядительница Чайного дома несколько дней в одиночку держит оборону, заблокированная охранниками магазина». Заголовки статей о кон­фликте, разыгравшемся в центре Москвы, подкрепляли комментарии в фейсбуке в ду­хе «Ужас какой. Мой любимый дом Перловых. И тетеньку жалко». Деловые издания пытались разобраться в собственниках компании «Перловы и Ко», управляющей домом №19 на Мясницкой, среди которых мелькают «Финам», «Дом Перловых», па­намский офшор «Толлестон», и цитировали адвокатов всех сторон и бесконечные решения арбитражных судов. От количества упоминаний в одном абзаце выражения «передача долей» рябило в глазах. В «Новой газете» и «МК» ситуация выглядела попроще: гендиректора «Перловы и Ко» Жанну Киртбая, старушку, потомка купца Перлова, ге­роически отстоявшую памятник архитектуры в лужковские времена, пытаются ли­шить прав и акций рейдеры с помощью чоповцев и подложных документов. Старушка голодает в кабинете, а охранники не пускают к ней не только людей с едой, но даже врачей, и умереть она может в лю­бую минуту. Картину из 90-х дополняли слова администратора магазина, якобы сказанные одному из журналистов: «Только не надо потом умываться кровавыми слезами, не лезьте куда не следует».

У прилавков знаменитого чайного магазина полно народу, продавцы но­сятся между банками с улуном и «Малиновым бризом». Щуплый охранник в твидовом пиджаке искренне радуется: «Вы сегодня уже третьи, до вас телевидение было — мы прямо достопримечательностью стали. Сейчас начальство позову». У откидной дверцы прилавка вырастает двухметровая крепкая фигура в черной водолазке и синих джинсах — а вот, ду­маю, и ЧОП. «Андрей Андреев, гендиректор компании «Перловы и Ко» и юрист «Финама», да­вайте в сторонку отойдем», — узнав о том, что я не с телевидения и камеры у меня нет, Андреев облегченно вздыхает, опускает квадратные плечи и ведет меня в здание напротив — офис банка «Финам».
«Вы про бабулю пришли, да?» — прищуриваясь, спрашивает Андреев. «Да, вы ее заперли, говорят». «Вот вы как себе это представляете? Крупная инвестиционная компания запирает в центре города 80-летнюю бабулю? Мы что, террористы? — заводится Андреев. — Да у меня из-за нее рабочая неделя стала похожа на одну сплошную пресс-конференцию. Пусть идет на все четыре стороны! Она же не уходит! Я же не могу ее силой оттуда вывести! Я уже полицию вызывал, с юристами разговаривал — ничего с этим сделать нельзя». «Так а почему она не уходит?» — «А вот интересный вопрос. Мы влезли в эту историю в 2004 году, вло­жили в реконструкцию 5 млн долларов и хотим наконец инвестконтракт закрыть и начать сдавать помещения, но без смет и финансовых отчетов, с которыми заперлась Жанна Юрьевна в кабинете, мы этого сделать не можем». — «То есть вместо магазина теперь здесь будет офис?» — «Послушайте, этот магазин нас вами пере­живет. Это было главное условие города Москвы: после реконструкции всего здания первый этаж оставить без перепрофилирования, — чеканит Андреев. — Там по закону ничего, кроме чайного магазина, быть не может! У него даже юрлицо другое, и договор аренды с городом у него отдельный, действует до 2017 года, и принадлежит оно «Финаму», то есть нам, причем на 100%. А вот остальные 1 800 кв. м здания — и есть предмет интереса «Перловых и Ко».

Андрей Андреев считает, что действия Киртбая в компании похожи на рейдерские схемы

Перипетии вокруг компании с фамилией чайного торговца в названии Андрей Андреев терпеливо втолковывал примерно полтора часа, каждые две минуты поминая арбитражный суд, инвестиционный контракт, отчеты, протоколы собраний акционеров и схемы с нерезидентами. По его словам, ситуация, коротко говоря, следующая.
В 1998 году ООО «Перловы и Ко» во главе с Жанной Юрьевной Киртбая заключило с правительством Москвы инвестиционный контракт на реконструкцию здания по адресу Мясницкая, 19. При выполнении этого контракта компания должна получить 1 800 кв. м (из 2 400) здания в аренду на 49 лет. Контракт несколько раз продлевался из-за отсутствия финансирования, и в 2004 году в состав «Перловых и Ко» вошел «Финам» на 25% акций. Инвестиции в реконструкцию домика — более 5 млн долларов, но из-за затянувшегося ремонта начались внутренние разногласия владельцев. В 2005 году «Финам» приостановил финансирование и выкупил еще 20% ООО «Перловы и Ко» у двух физических лиц, однако сделку Киртбая как гендиректор не признала. С этого мо­мента в компании начались настоящие разборки с хождением по судам. По ре­шениям на сайте арбитражного суда похоже, что покупка акций была все же правомерной, но это не помешало Кирт­бая в 2008 году перевести 55% своих ак­ций и 20% «спорных» панамскому офшо­ру «Толлестон интернешнл». На очередной серии судов «Финам», по словам Андреева, оспорил возможность участия в компании офшора, и на сегодняшний день получается, что у «Финама» — 45% акций, остальные 55% — «доля неустановленного лица», а Киртбая к домику уже вообще отношения не имеет. (О том, что значит «доля неустановленного лица» и у кого, например, она может быть вы­куплена, мне потом не смогли объяснить два экономических журналиста. Знакомый юрист, специализирующийся на финансовых сделках, сказал, что случай довольно редкий, но легальный: доля в таком случае принадлежит ООО и по истечении некоторого срока может быть выкуплена кем угодно.)

«Жанне Киртбая в 2008 году было 76 лет — какие офшоры в таком возрасте? — спрашиваю я. — Какая Панама и размывание долей?» «А вы ее видели? Ну, сейчас увидите, — даже самые безобидные слова, сказанные в сердцах здоровенным мужиком, могут звучать угрожающе. — Вы не поверите, что ей 80 лет. Она кремень! Гвозди бы из нее делать. Да она просто вечная!»
Когда решение суда вступило в силу, на собрании акционеров Андрей Андреев был назначен новым генеральным директором и 24 января пришел к Жанне Юрьевне в кабинет сказать, что в ее услугах больше не нуждается. «Поймите, мы не собираемся Жанну Юрьевну кидать. За все ее многолетние заслуги — она все-таки действительно руководила реконструкцией, находила специалистов и так далее — мы даже готовы ее нанять на ра­боту, не знаю, денег ей дать. Но мы за эти годы влезли в эту историю по самые уши и по-другому из нее вылезти уже просто не можем, — объясняет Андреев. — Речь идет о миллионах долларов инвестиций, мы хотим наконец начать их отрабатывать».

Кабинет Жанны Юрьевны Киртбая на третьем этаже чайного домика закрыт изнутри, но после стука и фразы «Я журналист» дверь с улыбкой открывает невысокая старушка с прямой спиной и приподнятой головой. В центре кабинета сдвинуты два кресла, на которых лежит темная гладкая шуба. К стене прислонен старинный портрет бородатого мужчины, Киртбая сидит за столом в кожаном кресле с высокой спинкой — в домашних та­почках и шерстяной шали. Она начинает говорить, не дожидаясь расспросов и пере­бивая громко работающий телевизор с ка­ким-то навязчивым сериалом: «Я на конкурсной основе выиграла право быть ин­вестором, я с большим трудом закончила этот ремонт — у меня тут все письма есть. Инвестиционный контракт перешел в стадию закрытия: все департаменты го­рода ремонт согласовали— у меня есть все бумаги, единственное, затянуло Москомнаследие: у них только разрабатывается новый порядок утверждения памятников, реставрированных на частные деньги. У меня две папки переписки с правительством по этому поводу — а этот «Финам» говорит, я затягиваю со сметами. И они пришли со своими 25% и стали все рейдерским образом захватывать. Начался этот бандитизм еще в 2005 году, когда я с ними выкупила магазин «Чай-кофе», а они не пустили меня на собрание акционеров, где увеличили уставной капитал и размыли мою долю с 27% до 0,02%». Когда потом размыли доли магазина… 

Вам еще интересно? Ведь всем интерес­но одно: что грозит легендарному московскому магазину и кто запер в нем интеллигентную старушку. Проблема в том, что за этой красочной картинкой стоит многолетний конфликт, разобраться в котором может только бригада юристов, а решить, кто из участников конфликта прав или хотя бы кто меньше виноват, — только очень въедливый судья. «Скажите, — говорю я Жанне Юрьевне, — то есть вас никто не держит? А почему вы домой не уходите?» «А почему я, собственно, должна уходить? Я законный гендиректор «Перловых и Ко» до декабря 2012 года, решение о моем увольнении недействительно, потому что принято менее чем 2/3 акционеров: у «Финама» только 25%, а остальные сейчас подвешены в воз­духе — их может купить любой. Соответствующий иск в арбитражный суд уже подан».

«Так и что, вы до решения суда здесь будете сидеть?» — «Да, потому что если я уйду, эти разбойники всю документацию из опечатанных кабинетов вынут — а там вся финансовая и юридическая история вопроса, все перепишут и подделают. А я, хоть и пенсионерка уже, не могу отдать в руки бандитов компанию, которую я создала, и дом, на который я потратила 15 лет своей жизни, это дело чести, в конце концов. Я с 24-го числа не ем. ­Вернее, у меня тут была какая-то еда, а последние 7 дней я голодаю. Журна­листы мне принесли батон хлеба и две шоколадки, вот их я и ем. Во мне много протеста, я выдержу».

Чайный дом на Мясницкой построен в 1890-х годах по заказу чаеторговца Перлова. До революции на втором этаже располагались жилые квартиры, а в советское время — коммуналки

На выходе из дома Перловых я натыкаюсь на управляющую магазином, раскрасневшуюся коротко стриженную брюнетку. Она с недоверием смотрит на диктофон, но возмущение перевешивает: «Значит так. Я управляющий магазина ООО «Чай-кофе», запишите, пожалуйста: «чай-кофе». К этим всяким «Перловым и Ко» никакого отношения не имею. Я рыдала целую ночь! Потому что в газете, забыла, как называется, вышла статья, в которой я наз­вана администратором и мне приписаны слова, якобы сказанные мною вслед журналисту — «а вы умоетесь кровавыми слезами». Представляете? Да я таких слов не употребляю вообще! Да это просто ­ахинея!» «А вы вообще к Жанне Юрьевне как относитесь? Вам жалко ее?» — спрашиваю, чтобы прикинуть, на чьей стороне коллектив, в здании которого бастует 80-летняя старушка. «Да ну как жалко: она туда зашла, заперлась и сидит — и все! Ее никто не держит, — управляющая едва не переходит на крик. — Да мне вообще плевать на все эти хозяйствующие объекты. У меня из-за их разборок падает выручка, уходят клиенты, волнуются поставщики. К нам то журналис­ты ходят, то полиция, то толпа. Ходят, устраивают митинги, угрожают, передают передачки, ставят на крыльцо машину! Я написала уже заявление в ОВД «Красносельское», товаровед мой тоже уже написала. Мы все это в заявлениях отразили! Так и запишите».

Конфликт «Финама» и Киртбая — это, в общем, типичный спор двух хозяйствующих субъектов. Такими историями завалены арбитражные суды, а в заметки о них в деловых газетах обыватель обыч­но заворачивает при перевозке легко бьющиеся предметы — никому дела нет до них. Городской скандал — с охами и перепостами — появился просто потому, что у одного участника конфликта — квадратные плечи (даром что в частной беседе он оказывается вполне симпатичным и растерянным здоровяком, готовым к компромиссам), а у другой — очень ин­теллигентный вид (даром что к этому интеллигентному виду, похоже, прилагаются железная воля и глубокое знание панамских офшоров). И все это происходит на фоне старинного особняка, рифма к которому — снос (даром что как раз чайному магазину на первом этаже не грозит вообще ничего, и речь в принципе идет не о нем). Вообще-то, не исключено, что прав как раз неприятный холдинг «Финам», но старушка может оказаться злодейкой не только в романах Агаты Кристи — и для пере­поста это совершенно не годится.