Из 2011-го в 1991-й

Фотография: ИТАР-ТАСС

БГ и Фонд Егора Гайдара начинают совместный проект «Правительство Гайдара: день за днем». На странице проекта можно найти большую инфографику, архивные документы, цитаты, фотографии и интервью о тринадцати месяцах работы первого российского правительства в 1991–1992 гг.

Каждый месяц реформ выстроен вокруг одного вопроса. Так, например, главный вопрос ноября: «Какая экономика досталась правительству Гайдара?». В декабре главный вопрос: «Была ли угроза голода?».

Новые месяцы появляются в проекте раз в две недели.

На сайте БГ мы будем рассказывать о героях этих реформ — кем они были, что делали, что сделали с ними реформы и чем они занимаются теперь.

«В 1991 году, когда капитализм начал наступать нам на голову, многие люди оказались за бортом жизни. Я тогда учился на факультете журналистики, но так его и не закончил (кстати, глядя на то, во что превратилась сейчас наша журналистика, думаю, что и слава богу). Кому-то удавалось совмещать учебу и работу, но у меня ситуация сложилась так, что в 1994 году мне пришлось выбирать: либо зарабатывать деньги, либо еще несколько лет учиться и получить корочку, которая неизвестно зачем нужна. У меня к тому моменту ребенку было три года.

Высшее образование я так и не получил, и абсолютно этого не стесняюсь, потому что достиг достаточно приличных высот в жизни. В 1992 году я начал работать в американской компании, в которой работаю до сих пор. Естественно, я пришел не на «генеральскую» должность, но со временем многого добился. При СССР ситуация была бы совершенно иной. Тогда никто особо с жиру не бесился в основном. И я бы жил спокойно, доучился бы, никто бы не ставил мне ультиматум: либо учишься, либо работаешь, либо зарабатываешь деньги, либо нет. А мы оказались в мире, который диктует капиталистические условия труда.

С середины 1980-х до начала 1990-х я был фарцовщиком. Но не тем, для которого это было работой и источником доходов, — это было мое хобби. В мире фарцовщиков меня знали. И я знал многих. Были такие цветастые личности, как Лелик, Лэйбак… В 1980-е в Москве среди молодежи признавались только американские вещи. Все спекулянты и фарцовщики московские одевались как американцы. В Питере фарца больше ориентировалась на финнов и шведов — они там у них под боком.

В 1990-е фарцовка умерла, поскольку отпала нужда. Тогда можно было купить даже настоящие американские шорты для игры в бейсбол, появилось американское пиво, сигареты. Пожалуй, это один из немногих плюсов 1990-х — то, что открыли границы и не надо было за всем охотиться.

Капитализм, как и коммунизм, — очень неоднозначное явление, но в нашей стране вообще получилась самая уродливая из уродливых гримас капитализма в самом худшем смысле этого слова. И демократия тоже вошла к нам в самых уродливых своих проявлениях. Так все это до сих пор и существует. Я ужасаюсь тем временам. Слава богу, что они прошли.

Но все равно, эта страна обречена. По-настоящему положительного в глобальном смысле никогда здесь не произойдет. Нам, москвичам, конечно, повезло больше. А как до сих пор живет остальная страна — это кровь и слезы. В большой степени такая ситуация сложилась из-за политики и беспредела Ельцина в 1990-е…»

Павел Медведев, народный депутат РСФСР (1990–1993 гг.):

«Я был депутатом и советником сначала председателя Верховного Совета, потом президента Российской Федерации. Работа была напряженная, и я никак не мог уйти в отпуск. А 17 августа 1991 года наконец ушел. Я уехал на дачу, решил выспаться — недосып был ужасный. Председатель Верховного Совета своим советникам говорил: «Ну, вы сегодня ночью поработаете, а днем выспитесь» — и так каждую ночь. И вот 17-го числа я лег спать и не завел будильник. Просыпаюсь, включаю приемник — играет «Лебединое озеро». Оказывается, я проспал больше суток. Я понял, что надо возвращаться в Белый дом.

Я решил, что будет осада. Так вот, я приехал с несколькими буханками черного хлеба — это было все, что смог достать. Было уже темно. Вокруг Белого дома стояла толпа, пробиться было невозможно. Я стал скромно говорить: «Вы знаете, я — депутат. Разрешите пройти». Уважение к депутатам было поразительное. Толпа расступалась и пропускала меня. Саша Коржаков (сотрудник КГБ. — БГ) велел нам находиться в простенках и спать в простенках, на полу, и не подходить к окнам, потому что по зданию будут стрелять и убьют. Потом я пошел куда-то по своим делам во внутреннюю часть Белого дома. Открыл какую-то дверь — ослепительный свет. Оказывается, я попал в буфет. Там разве что «Птичьего молока» не было. Я очень пожалел тогда, что столько времени потратил на покупку хлеба. Еды было сколько угодно.

Когда все кончилось и можно было распускать баррикады, я поблагодарил водителей, всем пожал руки. Их бригадир сказал, что ему нужно отметить путевки. Я на всех расписался, а он сказал, что нужна еще печать. Я говорю: «У меня нет».  — «Нет, нужна печать. Так не примут». Я, несчастный, пошел в Белый дом, иду и думаю, где же я печать найду. Иду, иду, иду и попадаю в приемную президента, а там все тот же Саша Коржаков. Спрашиваю: «Саша, есть у тебя какая-нибудь печать?» Он говорит: «Есть, конечно. Печать президента РСФСР. Давай поставлю». И он поставил мне двадцать печатей на двадцать путевок. Я вернулся к водителям, спрашиваю: «Годится?» — «Дааа, годится». И они уехали с печатью президента РСФСР.

Потом меня за эту баррикаду наградили медалью. Филатов меня включил в какой-то список, потом несколько лет ни слуху ни духу, я уже и забыл. И вдруг мне приходит сообщение, что меня наградили медалью «Защитнику свободной России». В просторечии — медаль защитника Белого дома. Но вот водители, которые в действительности рисковали гораздо больше, чем я, ничего не получили.

В 1991–92-м все было очень плохо, но в психологическом плане эти события принесли мне какое-то облегчение. Но, конечно, я бы не хотел пережить их еще раз.

Я был очень втравлен в реформу. Я был соавтором относительно мягкого способа реформирования. Было три таких «великих» реформатора: Виктор Белкин, Игорь Нит, Павел Медведев. Наш способ был принят на ура сначала Горбачевым, потом Ельциным, а потом — всеми забыт. К тому моменту, когда Гайдар стал исполняющим обязанности председателя правительства, наши реформы реализовать уже было невозможно. У нас были предложения по обеспечению людей продуктами другие, не такие, с какими столкнулся Гайдар.

Что касается приватизации, у меня и моих товарищей тоже был другой план. Теперь узнать, можно ли было его провести и насколько бы он был эффективным, невозможно. Но, во всяком случае, он предполагал частичное спасение вкладов граждан в Сбербанке. Реализовать этот план не удалось в том числе из-за того, что у более могучих людей были другие планы. Я не уверен, что они всегда были добросовестными. Один такой могучий и доброжелательный человек сказал мне, что я не должен пытаться провести свою реформу, потому что тогда вклады в Сбербанке обесценятся в два-три раза, и я буду ответственным за это. Мой план не приняли. Как известно, в результате вклады обесценились в сотни раз. Конечно, меня это очень сильно огорчало. Но теперь-то что поделаешь? Что получилось, то получилось»

Борис Твардовский, военный:

«До 1990 года я был командиром реактивной бригады в Тамбове. А с 1990-го стал служить в управлении Московского военного округа. За несколько дней до путча небольшая часть офицеров управления округа была без особой огласки переведена на казарменное положение, так как ситуация была напряженная и было неясно, что же творится в стране. Числа с 15 августа я уже ночевал в штабе округа, домой вернулся только 24-го.

Никто не знал, что будет. Нам было приказано поддержать восстановление конституционного порядка в стране, поддержать ГКЧП. Нам просто сказали: «Вы должны исполнять свой долг». Мы старались его исполнить и главное — старались не допустить жертв и кровопролития.

Напротив американского посольства в тоннеле под БМП (боевую машину пехоты) попали ребята — кстати, все в нетрезвом состоянии. После этого командующий сказал: «Товарищи офицеры, пролилась кровь. Сейчас будут обвинять вооруженные силы». Так и получилось.

Министр обороны, Дмитрий Язов, попал в «Матросскую Тишину». Командующего войсками Московского военного округа Николая Калинина спровоцировали и отстранили от должности. Командиры дивизий, часть начальников гарнизонов на территории округа были отстранены от выполнения своих обязанностей, потом их восстановили через несколько месяцев. Как можно было обвинять офицеров, которые давали присягу выполнять приказы своего правительства и командования?

Мы были воспитаны в духе патриотизма, болели за свою страну, за людей. А тут у меня появилось ощущение, что это потерянная страна. В семье настроения тоже были упаднические. Мы с женой думали, что нас арестуют. Дочку отправили к родителям, а сами находились в непонятном ожидании.

В свое время мне довелось служить в Нижегородской области, и моя часть в то время располагалась рядом с моногородом Гороховец. Когда там закрыли единственный завод, с ИТР и рабочими которого у военных были прекрасные отношения, масса людей, в том числе с высшим образованием, остались без работы, без еды, без денег. Знакомые из числа гражданских мне звонили в Москву и рассказывали, что военные делились с ними чем могли: тушенкой, хлебом, хотя и самим не всегда хватало.

Потом меня перевели в главный штаб Сухопутных войск. Ситуация по денежному обеспечению продолжала оставаться особенно сложной где-то до 1999 года. Я все понимал и отпускал офицеров: кто бомбил, кто еще как-то подрабатывал. А мне куда деться? Я же должен был быть на месте. Поэтому по выходным приходилось иногда подрабатывать.

Сейчас я работаю главным инженером на предприятии. Из вооруженных сил уволился в 2002 году. По сравнению с остальными у меня пенсия немного выше, потому что я в управлении служил.

У войсковых офицеров — майоров, полковников — она гораздо ниже, а в последние годы вообще не индексировалась. Вот с 1 января пенсию обещают поднять».