История СССР в книгах «Мемориала»

Я взялся за эти книжные дела во многом потому, что никто другой за них браться не хотел. Это был 1989 год — нам в «Мемориале» нужно было «научное направление работы». Мы регулярно устраивали какие-то научные сборы в ИНИОНе (Институт научной информации по общественным наукам. — БГ), в Историко-архивном институте, но все это было второстепенно — это было время общественных инициатив, конференций, митингов, в которых участвовал и «Мемориал». Чего говорить — шла революция. Однако «Мемориал памяти жертв политических репрессий» с самого начала подразумевал наличие библиотеки.

Когда библиотека начиналась, первый ее этап был чисто теоретический и виртуальный. Никакого помещения не было. В маленькой комнатке на улице Черняховского, рядом с метро «Аэропорт», хранить книги было невозможно — там едва можно было вести прием. Так что книжное собрание могло складироваться только у людей по квартирам.

Откуда взялись книги

Первыми были приношения. Приходили люди в маленькую комнатку и говорили: «Вот вам книги». Да, зачастую это были собрания сочинений Ленина или Плеханова. Приносили советские издания, где речь шла об истории СССР. Уже там попадались какие-то книги 60-х годов с упоминанием о репрессиях, случались книги 1920-х — 1930-х годов, сохранившиеся у кого-то дома (например, если в семье кого-то из авторского коллектива книги был репрессированный родственник). Много советских книг 1950-х — 1980-х Существует целая серия книг 50–80-х годов в жанре жизнеописания советских партийных и военных деятелей, которые подвергались репрессиям. О них я делал недавно в Питере доклад «В отсутствии смерти» — в этих биографиях за исключением периода 62–65 гг., как таковой «смерти» не было. А с 70-го года и вплоть до перестройки не только смерть ушла, не было даже упоминания 1937 года — потому что 1937-й сам по себе стал эвфемизмом смерти. Примеры вроде: «Бубнов был счастлив. Впрочем, если бы он и знал, что впереди осталось не так уж много, разве не был бы он счастлив все равно в этот день… Даже и знай он, что ему остается несколько лет… Это ведь тоже много, если прожить не впустую…» для знающих читателей звучали достаточно многозначительно, а вот простым советским людям, бравшимся за это чтиво, должны были бы внушать мистический ужас). (до начала перестройки) годов по истории СССР — для научных библиотек это мертвый фрагмент, эти книги исследователями почти не используются.

Итак, с самого начала для нас было очевидно, что библиотека «Мемориала» это прежде всего — XX век, а внутри XX века — советский период. И, разумеется, советский период не мог быть в советских изданиях адекватно отображен.

Первое большое поступление мы получили от Евгения Габовича, эмигранта из СССР — 300–400 тамиздатских книг. Это был первый и совершенно фантастический случай — мы несколько месяцев в конце 89-го — начале 90-го боролись с пограничниками и растаможивали партию антисоветских книг.

В здании на Каретном (с прошлого года — «старое» здание «Мемориала», Малый Каретный пер., 12. — БГ) какая-то местная развалившаяся партийная библиотека дала мне первые полки под книги, что-то мы получили через симпатизирующих нам депутатов районных советов. К лету 91-го полок у нас было десятка полтора. Там и встали эти тамиздатские книги — несколько сотен, среди них было довольно много дублей — одного Корана, например, экземпляров десять. В те же первые годы много макулатуры отдал ГАРФ. Уже в 1991 году несколько партийных профсоюзных библиотек отдали всякие энциклопедии и прочие в меру бесполезные вещи. Еще позже пошли уже дарения от каких-то издательств, например РОССПЭНа.

Мы начали работу с читателями. Не могу сказать, что нас заваливали книгами. Первые поступления — это в основном были книги 40–50-х годов. Тогда я брал все, что принесут, — все-таки библиотека: собрания сочинений Свердлова, Кирова — и подобные глупости. Какие-то копейки по грантам, по пожертвованиям шли на закупку книг. До сих пор примерно четыре пятых пополнения за год — это дарения, и только пятая или даже шестая часть — покупки.

Если в первые год-два мы могли задаваться вопросом — а зачем нам вообще нужна такая библиотека, зачем морочить голову читателю — в больших библиотеках есть все то же самое, только в более полном объеме, — то затем наступил коренной перелом. С какого-то момента в первой половине 90-х огромное количество выпускаемых книг вообще перестало поступать в библиотеки. Комплектовать коллекции, доставать новые книги можно было только ногами, звонками и опять ногами, ногами, ногами. Так и получилось, что теперь порой к нам приходят читатели за совсем не маргинальной книгой — с тиражом больше тысячи экземпляров, — которой нет ни в одной большой библиотеке. Особенно если речь идет о каком-то региональном издании.

Тематика

Первая и важнейшая тема — это, конечно, история репрессий. Примерно восемьдесят процентов таких книг — это отечественные, не ранее 1988 года издания и позже. Второе — тамиздатские книги, изданные на русском языке за рубежом до 90-х годов. Довольно часто это книги, прямо не связанные с историей репрессий или инакомыслия, — например, запрещенные по тем или иным культурным соображениям. Кроме того, в процессе комплектования выделились некоторые темы — история религии, художественная литература (важные культурно-исторические тексты). Библия, Коран... Пушкин, Ахматова... Они нужны хотя бы для цитации. Очевидно, что нам здесь нужны тексты Замятина, Синявского, Домбровского — они есть у нас в основном в тамиздате, что немаловажно. А дальше — множество ответвлений. Условно говоря, есть отдельная тема — «репрессии против деятелей культуры». Это может быть уже часть истории культуры: литература, театр, кино, какие-то вещи связанные с цензурой, например. Там может быть огромный фрагмент, который напрямую не связан с репрессиями. То же самое можно проследить и в связи с историей науки — например, очевидно, что для 40-х годов важна биология, а для середины 30-х — история исторической науки.

Таким образом, библиотека эта — по истории СССР XX века в целом, просто нужно иметь в виду, что некоторые непрофильные темы в ней могут быть далеки от полноты. Скажем, очевидно, что мы не можем претендовать на сколько-нибудь подробную картину Великой Отечественной войны и в целом и не ставим перед собой такой задачи. У нас есть книги по блокаде, по коллаборантам, по различным партизанским движениям, по военнопленным и восточным рабочим... Среди изданий на военную тему 50–80-х годов — слишком много облаточных, то есть парадных и идейно-выдержанных изданий, содержания в которых мало. Мы все же более ориентированы на поздние, более серьезные и содержательные исследования.

Юридическая литература — ее немало, была идея ее отдельно собирать — но я не специалист, не могу сказать точно, что еще там нужно. Есть отдельная подборка литературы по правам человека. Доступные коллекции таких книг есть только у нас и у Сахаровского центра.

Часть книг содержится у нас по принципу их редкости или запредельной маргинальности. Вроде биографии Сталина 1949 года (у нас есть экземпляров десять). Книга Чеслава Млынника «С нами Сталин». Или, например, «Трупные пятна ожидовления» — экспонат для ценителей клинического антисемитизма. В 90-е годы такого безумия было сколько угодно. Некоторые из подобных изданий с недавнего времени включены в список экстремистской литературы — и не могут быть предметом распространения (то есть выдаваться читателям). В старом здании большинство этой маргинальной печатной продукции находилось на виду у посещавшей библиотеку публики и слегка эту публику эпатировало. Другая книга — поступившая из тюрьмы, вся в пометках заключенного, — это уже фактически музейная книга. Издания НКВД 20–30-х годов — совершенно неважно, какого они содержания, — важно, что они у нас есть.

Были отдельные важные поступления — «Каторга и ссылка», одесский журнал «Кандальный звон», коллекция анархистских изданий. Меньшевистские, эсеровские издания 1900-х — 1920-х годов. Несколько крупных дарений создали нам очень и очень хорошую коллекцию такого рода книг.

Читатели

Среди тех книг, что спрашивают чаще всего, — зарубежный альманах «Память». Пять томов, публикация первоисточников по истории СССР — делался он в Москве и Ленинграде как самиздат, а издавался в Париже. Там была масса текстов — запрещенных мемуаров, впервые публиковавшихся материалов. За него сидел, например, Арсений Рогинский.

Сейчас к нам приходят студенты, люди, разыскивающие своих близких по «Книгам памяти», специалисты со своей конкретной темой. Мы разрешаем сканировать и фотографировать, с единственным ограничением, связанным со степенью сохранности книги. Вообще, если мы не потеряли книгу, то приносим читателю за пару минут.