«А кто-нибудь из критиков готов выйти к кинотеатру «Художественный» с плакатом «Свободу Джафару Панахи»?» — последовал комментарий к посту. И понеслось. 30 сентября, в 8 мехру 1391 года солнечной хиджры (в Иране, как позже заметил другой фейсбучный комментатор, действует средневековый календарь), в закрытой группе фейсбука, как сочный персидский фрукт, зрела протестная акция.
Что нужно, чтобы быстро подготовить протест? Человек пять с капелькой свободного времени. Один, знающий закон, не ленящийся читать скучную книжку Конституция (статьи, дающие право на одиночные пикеты, — 29-я и 31-я). Двое деятельных — плакат на фарси перевести и распечатать в формате плаката. И один эмоциональный — довести читателей фейсбука до слез публикацией писем Панахи из тюрем.
«Зато «Гугл» выдает, что Парвиз Шейх Тади — автор кинофильма «Охотник Шаббата» про израильского мальчика, запрограммированного убивать своим дедушкой-раввином»
С тех пор как в июне 2009-го путем фальсификаций в Иране переизбрали Махмуда Ахмадинежада, у соотечественников начались серьезные проблемы. За зеленый шарф, надетый на фестивале в Монреале, где Панахи возглавлял жюри, ездить в другие места ему просто запретили (Каннский и Берлинский фестивали в знак протеста оставляли для него пустое кресло). 2 марта 2010 года его, наконец, арестовали: министр культуры Ирана сообщил, что главной претензией, предъявленной к Панахи властями, стал факт съемок фильма о «беспорядках, сопровождавших президентские выборы 2009 года».
Американские режиссеры — братья Коэн, Френсис Форд Коппола, Джим Джармуш, Стивен Спилберг, Оливер Стоун — бросились строчить петицию с требованием освобождения. Подействовало примерно как письмо сэра Пола Маккартни на сами знаете кого.
16 мая 2010 года Джафар Панахи объявил голодовку в тюрьме — из-за жестокого обращения и угроз, которым подвергалась его семья. 25 мая 2010 года его выпустили под залог, чтобы в декабре 2010-го огласить приговор: шесть лет тюрьмы и двадцать лет запрета на съемки фильмов, без права давать интервью и покидать Иран.
Американские режиссеры бросились строчить петицию с требованием освобождения Панахи. Подействовало примерно как письмо сэра Пола Маккартни на сами знаете кого
«Что у вас там антииранское?» — спрашивают в фейсбуке. Не знаем, что там у кого анти, — а у нас проиранское. Мы любим иранское кино. Только на фестивалях видели другие фильмы. Аббаса Киаростами, чье кино не показывают в Иране как не соответствующее цензурным требованиям. Марджан Сатрапи и Мохсена Махмальбафа, которые вообще сбежали от Ахмадинежада в Париж. А есть еще наши любимые приговоры — «женские», которые наверняка особенно приятно исполнять в год солнечной хиджры. Например, актрисе Голшифте Фарахани запретили возвращаться домой после фотосессии во французском журнале. А другую, Марзи Вафамер, приговорили к 90 ударам плетьми за съемки без платка на голове. В общем, уважаемый министр культуры и исламской ориентации ИРИ (так звучит официальный титул) Сейед Мохаммад Хосейни и поддерживающий акцию министр культуры РФ Владимир Мединский, если уж вы устраиваете дни иранского кино, то развлечения ради хотя бы сопроводите зрелище публичным побиением какой-нибудь из актрис плетьми — достовернее будет.
К публичному побиению протестующих тем временем подготовилась принимающая сторона: в 18.30 возле кинотеатра «Художественный» пикетчиков с плакатами поджидали три автозака. Тут-то и пригодилась скучная и неинтересная киноманскому уму книжка Конституция. Полицейские заметно волновались — уважаемого министра исламской ориентации два журналиста расстроили уже на пресс-конференции, задав вопрос про Джафара Панахи (на который никто, разумеется, не ответил). «Нарушите закон — заберем в ОВД», — косясь на людей с плакатами, предупредили полицейские.
На вечеринку в отделении никто не нарывался: поэтому собравшиеся отдалились на допустимое расстояние, позволив первому пикетчику Максиму Кузнецову развернуть плакат. Полицейский тут же подошел к нему и записал паспортные данные. Второй пикетчицей вышла активистка Российского социалистического движения Изабель Магкоева — она пришла, увидев запись в твиттере. Ее паспортными данными уже не интересовались. «Полицейский вел себя вежливо, не грубил, спросил ФИО, адрес, переписал с плаката мой лозунг. Правда, паспорт не просил и записал имя небрежно, с ошибками». У следующего пикетчика, Бориса Нелепо, милиционер нежно, но твердой рукой забрал плакат. «Я не знаю, что здесь написано, — сказал он не менее вежливо, — это на иностранном языке. А вдруг это призыв к насилию?»
«Не знаете иностранных языков? Тогда на каком же основании вы отбираете у меня плакат, если вы точно не уверены, что там есть нарушение закона — оскорбления, призывы к насилию?» — следующий пикетчик, Николай Охотин, книгоиздатель и один из создателей сайта «ОВД-инфо», был тем самым активистом, чья политическая грамотность спасла кинокритический пикет от всевозможных неприятностей. «Извините, но нормы закона, запрещающей плакаты на иностранных языках, не существует, — произнес Охотин с соответствующей интонацией, нежно, но твердо, — поэтому я понимаю ваши опасения, благодарен за рекомендацию, но поскольку сам уверен в тексте плаката, то буду стоять дальше».
Полицейские еще немного поерзали — особенно когда, не удержавшись, я развернула плакат перед дипломатической машиной въезжавшего на показ уважаемого министра. «Вы нарушаете закон, — сообщил мне полицейский будто бы даже немного лениво, — еще раз сделаете так, поедете в ОВД». Тон, впрочем, выдавал отсутствие репрессивных намерений. Все-таки на моем плакате было написано что-то на фарси про непонятного Джафара Панахи, который даже не Pussy Riot, а уж тем паче не «Путин — вор».
Мой собственный одиночный пикет сопровождался взглядами разного содержания. Пара иранских женщин улыбнулась, остальные шарахнулись, отведя глаза. Один мужчина спросил: «А вы вообще знаете, кто это? Вы знаете, что это враг исламской республики?» «Как врагом республики может быть человек, который принес ей на фестивалях столько наград? — ответила ему я, — олимпийские чемпионы у вас тоже враги?» Продолжить разговор нам не дали: полицейский предупредил, что в беседе пикет перестает быть одиночным, и нам с иранцем пришлось расстаться.
«Уважаемый министр культуры очень расстроен вашей акцией, — тихо говорит мне вышедший с показа покурить иранец. — Жалко, что вы поддерживаете только Панахи, у нас знаете сколько таких сидит? И экономистов, и спортсменов»
«Сколько тебе лет? Двадцать три? – интересовался полицейский у Нелепо, признав его за вожака стаи, — делать вам нечего. У меня в двадцать три уже сын был, а вы тут торчите». «Когда же вы пойдете домой, — взмолился другой, — у меня и жена, и любовница ждут!»
«Уважаемый министр культуры очень расстроен вашей акцией, — тихо говорит мне вышедший с показа покурить иранец. — Жалко, что вы поддерживаете только Панахи, у нас знаете сколько таких сидит? И экономистов, и спортсменов». Пытаюсь выяснить, откуда в титуле уважаемого министра взялась эта «исламская ориентация», и знай он об игре смыслов в русском языке, возможно, расстроился бы еще больше. Но иранец торопится: «Имя свое я вам называть не буду и вообще пойду — не хочу, чтобы видели, что я с вами разговариваю. А вы молодцы, спасибо большое».
«А вы еще, небось, с белыми ленточками ходите, — уже как-то совсем по-отечески говорит старший, пожилой полицейский, — эх, вы, одно разочарование с вами. Ну что ж, тогда еще встретимся».