Исход-2 или Туда и обратно

В 70-е годы говорили, что евреи делятся на храбрых, которые уезжают, и отчаянных, которые остаются. Это было время первой волны эмиграции в Израиль. Тех, кто подавал документы на выезд, моментально объявляли изменниками родине, отчисляли из институтов, исключали из Партии и комсомола. Сборы были похожи на подготовку в последний путь: продавалось все, что можно продать, раздавались со слезами семейные реликвии, сдавались государству квартиры. С собой можно было взять ограниченный по весу багаж, и в него попадало только самое дорогое – чаще всего хрусталь, собрания сочинений Конан Дойла и Пушкина («В Израиле книги – ой дорогие!») и жестяные крышечки для закатки консервов («Их там вообще не делают»). Сами проводы проходили в полупустых квартирах, а все, что там еще находилось, отходило в качестве платы за услуги «упаковщикам» – ушлым молодым людям, которые перекладывали тряпками и пересыпали пенопластом отъезжающие вместе с хозяевами сервизы «Мадонна» – с гарантией сохранности от прощального антисемитизма шереметьевских грузчиков. «До встречи в Израиле!» – говорили отъезжанты оставантам и отказникам, и это звучало, как старушечье «все там будем».

Сам по себе отъезд был подвигом, проявлением антигражданской позиции, актом протеста. В глазах родственников, сослуживцев и соседей уборщица тетя Хиля становилась в один ряд с Сахаровым, Солженицыным, солдатом Чонкиным и юной Лерой Новодворской. Она бросала вызов системе, лезла в домашних тапочках с мясорубкой в руках через «железный занавес» и улетала на родину предков, как невеста на картине Шагала.

Там, в Израиле, секретари парткомов становились правоверными хасидами, доктора наук выращивали апельсины в кибуцах, а продавцы из комиссионок устраивались работать на бензоколонки. По московской привычке собирались на кухне и часами обсуждали новости из СССР. Актами диссидентства стали свинина, креветки и езда за рулем по субботам. Они действительно были похожи на диссидентов, совершающих туристическую вылазку в свободный мир.

Волна 90-х была спокойнее и прагматичней. Люди ехали за лучшей жизнью, за деньгами, работой и за призраком счастья. «В Одессе все, кто уезжает в Израиль, получают медаль «За освобождение Одессы», «еврейская жена не роскошь, а средство передвижения», «лучше иметь дальних родственников на Ближнем Востоке, чем близких – на Дальнем»... Про новых репатриантов анекдоты уже не сочиняли. Выехать стало гораздо легче, но вот романтики поубавилось. Когда двери на выход из России открылись настежь, количество эмигрантов зависело в основном от кризисов, дефолтов и путчей.

А в 2000 году в Израиле началась интифада – затянувшаяся война с палестинцами. Вскоре последовали экономический кризис и сокращение рабочих мест. В стране с населением в шесть миллионов, из которых один миллион, как пел Высоцкий, «бывший наш народ», появились йордим (дословно «отвалившиеся»), те, кого не удалось удержать на Святой земле идеями сионизма. Для Израиля, живущего идеологией, эти прагматики и атеисты – угроза едва ли не пострашнее арабов.

Йордим бегут во все края: в Америку, в Германию, в Эфиопию. Их не пугает ни антисемитизм, ни инфляция, ни отсутствие госсистемы кредитов и займов. В Израиле появилась даже новая каста адвокатов по вопросу выезда с Земли обетованной. Уехать иногда оказывается так же сложно, как и приехать! Согласно последним опросам, 73% израильтян уверены, что у их детей и молодежи нет перспектив в Израиле, 68% мечтают о гражданстве в Европе, Америке или Канаде. Получается, что больше половины населения уехали бы на время или навсегда, будь у них такая возможность.

Пробить стеклянный потолок

Один из самых известных людей российского Интернета, генеральный директор ЗАО «Лента.Ру» Антон Носик (37 лет), уехал в Израиль в марте 1990 года.

– Решение уехать не было связано ни с бедностью, ни с антисемитизмом, ни с несвободой или нестабильностью. Объяснить этого вне контекста «железного занавеса» нельзя. Советские люди ломанулись просто потому, что появилась такая возможность. Опыт жизни в разных странах, в разных условиях работы и быта необходим каждому.

24-летний хирург в совершенстве владел ивритом, английским и французским языком. Вскоре Носик стал корреспондентом крупных израильских газет The Jerusalem Post, Maariv, а также одним из ведущих экономических обозревателей стремительно развивавшейся русскоязычной прессы Израиля.

– Моя карьера сложилась блестяще, а работа была раньше гражданства, – вспоминает он. – Я обладал рядом преимуществ перед своими соотечественниками – знание трех языков, коммуникабельность, компьютерная грамотность. Другое дело, что я сразу понял бесперспективность поисков работы по специальности, поскольку одновременно со мной в Израиль приехали десятки тысяч «русских» врачей со стажем куда больше, чем у меня.

В 1995 году Антон Носик стал ведущим постоянной рубрики «Наши сети» в израильской газете «Вести». Это была первая постоянная колонка на русском языке, полностью посвященная Интернету. Тогда же у него появился собственный сетевой бизнес-проект Sharat, предлагавший израильским компаниям создавать сайты-представительства. Он разработал интернет-страницы Государственного банка Израиля, Музея Израиля, Министерства иностранных дел Израиля, а также ряда авиакомпаний, торговых центров, коммерческих структур. И все-таки в 1997 году Антон Носик вернулся в Россию.

– Все, кто хорошо устроился в Израиле, захотели оттуда уехать, столкнувшись с проблемой «стеклянного потолка», – говорит он. – Это момент, когда понимаешь, что дальше никакого развития быть не может. Израиль – маленькая страна, провинциально замешенная на кумовстве. Максимально, до чего там возможно дослужиться человеку со стороны, – заместитель. Классический пример – мой брат Миша Носик. Через два месяца после приезда в Израиль он стал заместителем начальника отдела в государственной фирме, занимающейся программированием. Год он просидел на этой должности. Потом уехал в Канаду, где сразу организовал свою собственную компанию, обороты которой сейчас – несколько сотен миллионов долларов. И кроме того, Интернет в Израиле – это 2 миллиона человек. В России – 12 миллионов. Взвесив проблему роста и соразмерив масштабы, я сделал второй прагматичный выбор в жизни – выбрал Москву.

Там нет родителей и девушки

Студент Михаил Огер (21 год) родился в Кишиневе, живет в Москве, а получить ученую степень мечтает в Канаде. Четыре года назад ему захотелось самостоятельности, и он уехал в Израиль по учебной программе агентства СЭЛА, что расшифровывается «Студенты перед родителями». Через полгода Михаил говорил на иврите. Еще через год начал учиться, чтобы подтвердить аттестат о среднем образовании, и параллельно работал, как все.

– Минимальная зарплата в Израиле эквивалентна четырем долларам в час, так что на еду заработаешь всегда, – рассказывает Михаил. – Я обрывал билетики в кинотеатре. Фильмы там крутил философ из Санкт-Петербурга. Он жил в Рамалле, там, где резиденция Арафата. Снимал комнатку по соседству с виллами палестинских наркоторговцев. Я как-то спросил: «Почему ты выбрал такое жуткое место?» А он говорит: «Наоборот, это самое безопасное место в Израиле. Они же не будут взрывать сами себя».

Закончив израильскую школу, где пришлось сдавать на иврите теорию относительности, Огер отправился на обязательный для всех израильтян «психометрический экзамен», состоящий из математики, английского языка и логики. Набранных баллов с лихвой хватило, чтобы поступить в Тель-Авивский университет на факультет политологии. Тогда же он чуть не решил судьбу Израиля.

– На прошлых выборах я работал в штабе Эхуда Барака, председателя левой Партии труда («Авода»), – говорит Михаил. – Мы обзванивали «русских». Агитация было запрещена, но мы замаскировали ее под соцопрос. «Как вы относитесь к выводу войск из Ливана?» Люди обычно говорили «хорошо», а это считается одной из главных удач Барака. Потом: «Думаете ли вы, что религиозные евреи должны служить в армии?» В основном отвечали «да». И последний вопрос: «За кого вы будете голосовать?» Если отвечали, что за Шарона, мы удивлялись: «Как же так, вы только что одобрили действия Барака и его программу!» В общем, в результате нам сказали, что подавляющее большинство из миллиона «русских» проголосовали за Барака.

И все-таки левые в Израиле проиграли. В 2002 году Михаил Огер уехал на каникулы в Москву. Думал, что ненадолго, а потом взял и остался – неожиданно для самого себя.

– Здесь были родители, квартира, появилась девушка, – говорит он. – К тому же я поступил на политологический факультет Высшей школы экономики, а это соизмеримо диплому Университета Тель-Авива.

– Да и жить, наверное, тут спокойнее... – понимающе киваю я.

– А вот этого не сказал бы, – возражает Михаил. – В Израиле, если я видел в автобусе человека в арафатке, то просто не садился туда – ждал следующего. А здесь, например, в метро такие толпы, что жутко становится. Охраны никакой, люди по сторонам не смотрят, думают о чем-то своем. В Израиле девять из десяти камикадзе останавливают благодаря бдительности населения! Тут этому пока не научились.

Надоело носить автомат

Илья Мороз, 27 лет, со значком «менеджер» на свитере встречает и рассаживает гостей в московском ресторане. Вежливый молодой человек с тихим голосом – на самом деле старший сержант Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ). Еще несколько месяцев назад резервист Илья 20 дней в году ходил в военной форме, а за плечами у него был огромный вещмешок, как у солдат в американских боевиках.

– Человек никогда не знает, что в нем заложено, – говорит Илья. – Если бы мне раньше сказали, что я буду бегать по пустыне с винтовкой М-16, я бы рассмеялся.

В 16 лет он увидел объявление в газете: программа «Алия-16» предлагает желающим получить образование в Израиле. Закончив колледж и получив степень бакалавра, Илья стал в ряды военных.

– В боевые войска я не попал, меня взяли в части обеспечения. У них такая система: один служит, десять обеспечивают – не как у нас.

Отслужив три года, Илья вдруг понял, что про войну в Израиле забыть не просто. Срочная служба оказалась лишь «курсом молодого бойца». А боевые действия продолжаются каждые 24 дня в году, когда резервистов призывают в горячие точки.

– Мы патрулировали границу с сектором Газа, – вспоминает Илья. – Там натянута проволока под электричеством, и если где-нибудь сработает сигнализация, надо срочно выезжать на джипе. На нашем участке палестинец прорвался только один раз. Парень разрезал проволоку, но ушел недалеко – его быстро поймали. Оказался каким-то отчаявшимся безработным. А по-настоящему опасно на границе стало после начала интифады. В наших ребят полетели гранаты, мины, автоматные очереди шли откуда-то из темноты. Ицхак Рабин, которого в 1995 году убил фанатичный еврей Игаль Амир, разрешил палестинцам иметь собственную полицию, с тех пор на их стороне границы стоят вышки. Считается, что в них сидят палестинцы, наблюдающие за порядком. Но это больше для галочки. Тех, кто стреляет в израильтян, они не ловят.

– Сейчас правительство Шарона лелеет проект строительства «стены безопасности». Как ты думаешь, это уменьшит количество терактов?

– Вряд ли. Дырку можно сделать в любом заборе. И потом в последнее время палестинцы действуют организованней. Смертники легально проходят через контрольно-пропускные пункты, а на территории Израиля их ждет взрывчатка.

Илья Мороз уверен, что разрешить арабо-израильский спор можно за 3 дня, если ввести войска на территорию Палестинской автономии и арестовать лидеров сопротивления. И таких, как он, в стране огромное количество.

– Но только Израиль боится оказаться в полной изоляции, ведь тогда возмутится Евросоюз, который живет на арабской нефти, – набрасывает геополитический расклад Илья. – Когда Израиль вторгнется на палестинские территории, арабы перекроют трубу, и европейцы пересядут с машин на велосипеды. Вот что их по-настоящему волнует, а не судьба палестинского народа. На самом деле она и арабов-то не слишком интересует. Посмотрите на лагеря палестинских беженцев в Иордании и Сирии. Да им там гораздо хуже, чем в Израиле! Их охраняют с автоматами и не дают вообще никакой свободы.

Во внутренней политике Израиля Илья разобрался с той же хозяйственной смекалкой, как во внешней. Он считает, что страну надо спасать от иудейских ультраортодоксов, которые ничем не лучше палестинских фанатиков.

– Мне кажется, что религиозные иудеи в Израиле пользуются слишком большими преимуществами, – возмущается мой собеседник, голосовавший за либеральную партию «Шинуй». – Не понимаю, почему эти молодые ребята с пейсами не служат в армии. И потом я, например, на такси не езжу, а автобусы в Израиле по субботам не ходят – Шаббат. Магазины не работают. Религия повсюду.

В перерывах между службой Илья работал программистом в мировом суде и успел составить представление о нравах израильтян.

– Мужья бьют жен, бывает такое, – рассказывает он. – Но женщины законом защищены хорошо, и судьи, как правило, на их стороне. Многие, кстати, этим пользуются, в том числе из репатриантов. Был такой случай с «русскими». Пока муж бегал, пытаясь найти работу, жена, оказавшись в свободной стране, решила от него избавиться. Завела себе любовника и специально не стала этого скрывать. Муж не выдержал – побил ее. По израильским законам, его в наручники и под арест. Теперь он не может жить в том же городе, что и она, а если случайно приблизится к ней, она имеет право вызвать полицию, и его снова арестуют.

Через одиннадцать лет на земле обетованной, прикинув, что оружие придется носить до 40 лет, Илья решил вернуться в Россию.

– После начала интифады стало меньше инвестиций, и в Израиле начался экономический кризис, – объясняет он. – Министр финансов Беньямин Нетаньяху решил пополнить бюджет за счет малоимущих: пенсионеров, мелких чиновников. У них сократились пособия, зарплаты, многие потеряли работу. В результате началась настоящая война между Шароном и Нетаньяху с одной стороны и профсоюзами с другой. Забастовки не кончаются, а председатель израильского объединения профсоюзов Амир Перец каждую неделю требует отставки правительства. В довершение всего вузы подняли плату за обучение, а учиться я хотел. Поэтому поехал в Россию и поступил в Московский авиационный институт на курсы общего и стратегического менеджмента. Если найду работу, останусь. Да и автомат носить не могу больше. Выглядит, конечно, романтично, но после того как три года ты с ним и в душ, и в туалет – надоело.

Ностальгия здесь и там

Юлия Позднеева (26 лет) с родителями и двумя девятилетними братьями прилетела на первом самолете из России после путча в августе 1991 года. Пассажиры были уверены, что это последняя возможность выбраться из страны, которой грозит гражданская война.

– Нас устроили в гостиницу для репатриантов «Дипломат», где жили евреи из Эфиопии, – вспоминает свой приезд Юлия. – Дали одну комнату. Когда ехали, мы, конечно, рассчитывали на большее. Но в итоге было весело. «Русские» жили одной семьей, одалживали друг другу деньги, когда не хватало, а если кто-нибудь находил квартиру и сообщал, что уезжает, все очень расстраивались. Я ходила в школу. От нашей она мало чем отличалось. Там был такой хулиган, его звали Дон Педро. Он был евреем из Марокко, и его боялись, потому что «марокканцы» страшные драчуны и всегда держатся стаей.

В Москве папа Юли работал водителем такси, а мама в том же таксомоторном парке диспетчером. В Иерусалиме они нашли работу на остановке автобусов. Папа готовил еду для водителей, мама мыла посуду. У них появилась собственная машина, и в деньгах они не нуждались.

Но главу семьи мучила ностальгия, и в 1993-м Юля с родителями и братьями вернулась в Россию, благо квартира осталась. Через несколько дней в Москве папа запросился в Израиль. Стали снова собираться. Однако не успели – в декабре он умер.

Через восемь лет Юля одна решила попытать счастья в стране, которая стала почти родной.

Проработав в Израиле несколько месяцев уборщицей, Юля вернулась в Россию. Вскоре на историческую родину поехали ее братья. Смогли устроиться расклейщиками объявлений, искупались, позагорали и купили билет до Москвы. В общем, как она говорит, «отметились», а теперь чинят машины в московском автосервисе. Юля вышла замуж за русского, сына назвали Русланом.

– Иногда, когда все надоедает, я опять думаю уехать, – признается она. – Честно говоря, я всегда мечтала стать солдатом. Но, к сожалению, призывной возраст с 1993-го по 2001-й попал на нашу жизнь в России. По-моему, это красиво, когда женщины с автоматом и в форме. Да и потом отношение в Израиле к тем, кто отслужил, другое. Смотрят на тебя как на человека. А вот жить здесь лучше, я себя чувствую в Москве намного свободней.

Здесь меня знают и помнят

Леонид Рутгайзер (34 года) – повар в ресторане Еврейского общинного центра. В ухе у него сережка, на руке – след от сведенной татуировки. Он уехал в Израиль в 1994 году, спасаясь от наркотической зависимости: «Думал, что на год, а получилось на семь лет». Устроиться по специальности удалось через два месяца после приезда.

– Я закончил в Москве кулинарное училище, и меня взяли в ресторан одной гостиницы в Натании, – рассказывает Рутгайзер. – Когда началась интифада, гостиницу закрыли, потому что туристы боялись приезжать. Я перешел в другой ресторан, где проработал до отъезда. До сих пор созваниваюсь с шеф-поваром. Он не злится, наоборот, рад за меня.

За то время, пока Леонид жил на Земле обетованной, он выучил язык, у него появились друзья-израильтяне. В Москву он звонил редко, говорить с родными было не о чем, за семь лет сложилась своя жизнь, он чуть не женился. Рутгайзер вернулся в 2001 году. Думал, навестит родителей – и обратно. Но так и остался здесь.

– Если бы у меня там появилась семья, не вернулся бы, – объясняет Леонид. – А так... здесь стала налаживаться жизнь. При том же темпе работы можно получать те же деньги. А жить дешевле. И потом все свое. Мне казалось, что у меня никого не осталось, но все здесь обо мне помнили. Что еще нужно сентиментальному еврею?

Был в брежневские времена анекдот про еврея, который, только выехав, начинал проситься обратно в СССР. На десятый раз его в КГБ спрашивают: «Абрам Моисеевич, где же вам все-таки больше нравится? – «Знаете, молодой человек, – отвечает тот, – здесь плохо, там плохо, зато какая красивая дорога!»

 А может, весь смысл еврейских поисков счастья со времен ветхозаветного Исхода и заключается в этой самой дороге? Кстати, не обращали внимания, что из всех песен Луи Армстронга на наших FM-радио в тяжелой ротации только одна: «Moses, Moses! Let my people go!» («Моисей, пусть мой народ идет!»)? Что же это получается, не успели евреи вернуться, как опять уже куда-то собираются?