Иракские записки

Московское время

В Багдаде время московское, и стрелки по прилету в международный аэропорт Саддама переводить не надо. Первые слова, которыми встречают вас иракские таможенники после паспортного контроля:

-Мистер, если вы хотите сделать мне подарок, я не против.

Денег просят даже офицеры, проверяющие паспорта на выходе с таможни. Их можно понять: месячная зарплата лейтенанта – пять долларов. В этой стране профессор университета за часовую лекцию получает двадцать пять центов. Поэтому выгоднее идти не на таможню и не в профессора, а в таксисты. Такси тут белые с оранжевым, таксисты – носатые и усатые, как Саддам и как ассирийцы на барельефах в национальном музее Ирака. Поторговавшись с таксистами и сбив цену до двух долларов, сажусь в оранжево-белую "Тойоту", и мы едем в Багдад. Таксист – зарабатывать свои два доллара, я – понять, что такое современный Ирак, который неустанно собираются бомбить американцы и о котором люди в России имеют весьма отдаленное представление. Теплый ветер в лицо, широкая трасса с разделительной полосой, много зелени, ярко-желтое солнце и через сотню метров у обочины – первый плакат с Саддамом.

-Русский, русский, в Москве очень холодно? Брежнев у вас был очень хороший президент! – таксисты везде разговорчивы и почти всегда все знают.

Слева за метлами финиковых пальм проплывают свечи двух стройных минаретов и длинный забор с мотками колючей проволоки и смотровыми вышками военного объекта. Двухэтажные коробки вилл, запыленных, неказистых. Минут через пять за бетонной двухуровневой развязкой слева из-под земли вырастают над широкой площадью две огромные руки, скрестившие арабские сабли, в пересечении клинков – реющий иракский флаг. Простор, тепло, солнце, зелень.

Едем мимо добротных многоэтажных зданий министерств – перед одним Саддам в военной форме на коне, на крыше другого – в костюме, шляпе и с винтовкой в поднятой правой руке. Через оживленные улицы с витринами магазинов, мимо мечетей и кирпичных минаретов въезжаем на мост.

Панорама Багдада распахивается передо мной во всем своем захватывающем дух великолепии: одетый в каменную ленту набережной неспешный и величественный, цвета выгоревшего на солнце индиго Тигр, обрамленный медной патиной идущего под ветром мягкими волнами тростника. Широкие, размашистые мосты и уходящий за горизонт наросший вокруг реки город с возвышающимися среди приземистых кварталов голубыми куполами старинных мечетей, высотными гостиницами и офисными зданиями 70-х годов. Запах прогретой солнцем воды еле пробивается через облака выхлопов.

Мы плавно двигаемся вперед в плотной пробке из коптящих машин-мастодонтов. Почти весь поток -"тойоты", "ниссаны", "рено", "шевроле","олдсвагены" и "фольксвагены" – из тех же семидесятых. Для большинства из них заводская покраска была первой и последней в жизни: отрихтованные, зашпаклеванные крылья и капоты, облупившийся хром, ржавчина. Редко блеснет новенький "мерседес", японский джип или "БМВ" конца 90-х. Зато разваливающиеся "жигули" и 21-е "волги" постоянно выныривают то тут, то там.

Через площадь с кольцевым движением и гигантскими портретами Саддама – направо, на улицу Рашид. Немыслимое количество людей переходит и перебегает дорогу, оживленно жестикулируя. Вывески оккупировавших первые этажи магазинов продублированы на английском, причем, что удивительно, чаще всего без ошибок. На кинотеатрах рисованные вручную цветастые гигантские афиши американских и арабских фильмов.

Практически на каждом перекрестке рядом со светофором стоит полицейский в синей форме, который не берет штрафы, а регулирует движение. Карт города ни у кого нет, знание о расположении улиц живет в народе: водители постоянно притормаживают, узнают у прохожих дорогу, перекрикиваются в пробках.

Мимо дорогих гостиниц мы едем в район, где отели попроще, для местных, – там будет интереснее. Увидев через стеклянные двери в фойе очередной гостиницы офицеров иракской армии, отдаю таксисту обещанные два доллара и иду вселяться. В номере на внутренней стороне дверцы шкафа меня ждет выведенная черным маркером карта Израиля, перечеркнутая автоматом Калашникова, составленная из арабской вязи лодка под флагами Ирака и Палестины и непонятная мне надпись.

Телевизор

Кинув рюкзак в гостинице, иду менять деньги. Доллар стоит 2030 динаров. Их выдают тугими пачками, перетянутыми резинками. Местные деньги даже не всегда пересчитывают – просто взвешивают на весах: пачка в 25 тысяч динаров старыми банкнотами – 120 граммов, новыми – 85. Тут же на прилавке лежит стопка черных целлофановых пакетов, чтобы было в чем унести полученный капитал. Сами иракцы активно покупают в обменниках доллары – специальных разрешений для этого не нужно, а при постоянном подешевении динара это возможность сделать хоть какие-то сбережения.

На самой крупной купюре страны достоинством в 250 динаров рядом с портретом Саддама (в том месте, где на других банкнотах виды иракских достопримечательностей) изображена мечеть "Купол скалы", находящаяся в Иерусалиме. Эта исламская святыня тут главный символ крестового похода на Израиль и борьбы за освобождение Палестины. На каждом третьем перекрестке памятники Саддаму по-ленински указуют правой рукой тайный путь. И этот путь – на Палестину. В пять часов уже стемнело. Съев в первом попавшемся ресторане прекрасный обед из восьми блюд за два доллара, отправляюсь на набережную. Здесь, на улице Аби Нуваса, за памятником Шахерезаде, сажусь в чайхане покурить кальян и получаю приглашение сыграть партеечку в домино с ребятами за соседним столом. Подначивая друг друга, двое христиан играют против двоих мусульман. Так же, как и у нас, они стучат костяшками по столу, когда нечем ходить. Из чайханы едем играть в бильярд на улицу Садун, а оттуда – пить кофе в районе Мансур.

Мобильные телефоны в стране запрещены, поэтому бритые ребята с золотыми цепями на бычьих шеях, которые приезжают в ночные заведения на глазастых "мерседесах", ходят с похожими на рации телефонами дальней связи. Узнаю, что литр 75-го бензина стоит здесь цент, а "супер" – два с половиной. Вечерняя жизнь кипит. Мы проезжаем улицы, сплошь состоящие из работающих магазинов. Продается все, другое дело – купить это может только один процент населения. С удивлением рассматриваю в лавках бутылки кока-колы и пачки "Мальборо" – по моим представлениям, здесь, во-первых, их быть не может, а во-вторых, их должны бы бойкотировать, как и все американское. Но нет, не бойкотируют.

Вернувшись вечером в номер, включаю телевизор.

В моем распоряжении четыре канала: по трем показывают новости и религиозные передачи вперемешку с арабскими и американскими фильмами, а по спортивному каналу – ворованные трансляции всевозможных состязаний. И хотя черный квадратик логотипа "Sport-TV" и так занимает чуть ли не восьмую часть экрана, из-под него все равно периодически выглядывают названия других телекомпаний.

Самое интересное – это новости. Выпуск начинается с того, что с минуту показывают портрет Саддама и рассказывают, что дорогой президент сегодня делал. Потом следуют репортажи о событиях в мире, то есть о последних жертвах израильско-палестинского конфликта, и новости Ирака, которые в основном сводятся к показу скучающих усатых дядек, сидящих в конференц-зале и слушающих доклады. Это непременно заканчивается подписанием договора: два мужика во главе стола, подписав бумаги, встают, жмут руки и дважды горячо целуются в щечку. Если между программами пауза на пару минут, показывают крутящееся сердечко и в нем -портрет Саддама.

Главная передача дня идет в 8 часов вечера по каналу "Шибам". Начинается она с трехминутной заставки, где сначала демонстрируют нарезку из символов Ирака: Вавилона, лодок, плывущих по Тигру, мечетей. Потом музыка из лирической переходит в героическую и начинают показывать Саддама – как он братается с народом, как его все любят: и старики, и женщины, и дети. Заканчивается все кадром, где Хусейн в военной форме и с пистолетом в кобуре простирается в поклоне на молитвенном коврике. Затем идет сюжетец минут на пять – встреча с какими-либо народными представителями, выступление перед ними и аплодисменты, переходящие в бурные овации. После чего следует последний сокрушительный удар в виде клипа: изредка на синем фоне певец выразительно разводит руками, но основная часть клипа – это развернутая версия нарезки про Саддама, где массы восторженно приветствуют своего вождя, который берет на руки девочку, молится перед святынями ислама, салютует гвардейцам, которые пробегают мимо трибун четкими колоннами, при этом как-то нелепо подпрыгивая. А народ ликует, танцует и поет. Эта передача стала моей любимой, я ее старался не пропустить и по возможности смотрел каждый вечер, вспоминая советские времена.

Рынки

Наутро еду смотреть город, первым делом – в кварталы рынков, в которые ныряю с головой.

-Танзилят, танзилят, танзилят! Сабамия хамсин, сабамия хамсин! – размахивая женской ночной рубашкой, выкрикивает пузатый дядька в потертой кожаной куртке и красном платке на голове. Это значит, что любую вещь из горы сирийского и китайского тряпья на его сколоченной из досок тележке он отдаст за 750 динаров (12 рублей).

В отходящем от улицы Рашид узком переулке между халдейской церковью и мечетью такие тележки выстроились рядами вдоль стен, оттеснив к проезжей части торговцев фруктами, индийскими ароматными палочками, крысиным ядом и дешевыми часами с портретом Саддама. У одних продавцов свалено на трехколесных тележках самое разное тряпье, но у большинства своя специализация: чудовищно мятые галстуки всех цветов и оттенков, клетчатые рубашки или майки с нелепым Микки-Маусом, до неузнаваемости обезображенным китайским производителем.

-Танзилят, танзилят, Сабамия хамсин, сабамия хамсин! Танзилят, танзилят, танзилят! – торговцы кричат, зовут к себе. Между покупателями то и дело протискиваются грузчики с тележками, нагруженными гигантскими коробками с текстилем, сигналят машины. Покупатели выдергивают из куч приглянувшиеся вещи, крутят в руках, выискивая дырки или кривые швы, торгуются, переходят к следующему лотку. И так – вся улица.

На пересечении с проезжей частью пейзаж начинает меняться: здесь уже горы тапок и носков, чумазые мальчишки дергают всех за руки, предлагая желтые целлофановые пакеты. Ветер доносит то вонь ближайшей лужи, то автомобильный выхлоп, то запах апельсинов. На земле разложены местные аналоги Барби, мотки ниток, пачки батареек. Тут же из желтого ведра на желтой тележке дядька торгует желтой похлебкой. Через толпу пробивается человек-магазин, весь увешанный куртками, другой увит яркими полотенцами с покемонами. Над всем этим, на запыленных стенах бетонных домов, когда-то бывших белыми, посреди дня горят фонари. С мечети доносится голос муэдзина, с ним спорит повелевающий автомобильной пробкой полицейский с микрофоном, вмонтированным в шлем и мегафоном, закрепленным на руле мотоцикла.

Но вот рынок начинает иссякать, явный признак чему – снова появившиеся лотки с фруктами. Быстро пройдя сотню метров по улице с лавками, забитыми болтами, гвоздями и пластиковыми цепями, мимо рассевшихся на земле продавцов халвы, брынзы, маслин, живых карпов и кускового мыла, шарахаюсь от дико смеющегося умалишенного нищего, получившего от торговца в подарок лепешку, – и попадаю в боковой проулок, откуда слышится металлическое перестукивание молотков. Это знаменитый медный рынок Багдада.

Расстояние между стенами – 3-4 метра. В лавках поблескивают бедуинские кофейники с гнутыми носами, арабские подвесные фонари с разноцветными стеклами, подносы с изображениями башен Вавилона и – о ужас, в мусульманской-то стране! – индийские миниатюры, где раджа тискает полуголую наложницу. Тут же гигантские лампы Аладдина, сияющие блюда диаметром в полтора метра и огромные чаны.

Мимо проходит счастливый дядька с обновкой: в золотой рамке – чеканная по меди сура из Корана. Слепого нищего проводит вдоль рядов мальчик-поводырь. На углу мастер показывает ученику, как, подкрутив газ в горелке, прогреть стык трубок кальяна и вовремя успеть его проковать. В отходящих налево и направо закоулках над входными дверями в лачуги – покосившиеся балконы с узорными деревянными решетками.

Навстречу все чаще идут люди, несущие ковры. И, дойдя до очередного перекрестка, из звенящего перестука молотков попадаешь в вакуум тишины: все звуки мира тонут в складках расставленных повсюду рулонов тканей и ковров.

-Хало, мистер, кам ту лук, – вышедший продавец широким жестом приглашает в свою лавку. Торговаться можно и час, и два, но это не значит, что, сбив цену вдвое, вы не купили товар за две цены. Фабричный ковер иракского производства размером три на четыре метра стоит около семидесяти долларов. Но – эмбарго: без разрешения министерства торговли его нельзя вывезти из страны.

За мостом, за пахнущим бумажным клеем книжным рынком, за воняющим лаком кварталом мебельщиков раскинулся на набережной дворец Абассидов. Разглядывая возвышающуюся рядом громаду нового правительственного здания, я начинаю понимать, что выстроить среди голытьбы дворец – программное деяние любого уважающего себя правителя в этой стране. И как бы ни был нищ народ, подобное положение дел в рамках сложившейся здесь культурной традиции всегда будет восприниматься нормально.

Багдад

В Багдаде, по иронии судьбы получившем от своего создателя, халифа Aбу Джафара аль-Мансура, имя "город мира", редко когда было спокойно: то бунты, то пожары, то войны. И в сравнении с разорением Багдада монголами или эпидемией бубонной чумы 1830 года американские бомбежки не так уж сильно повредили городу. В 1991-м разбомбили телебашню, несколько мостов и дворцов, счет жертв среди мирного населения тогда шел на тысячи. В июне 1993-го 23 крылатые ракеты "Томагавк" взорвались в пригородах Багдада в ответ на неудачное покушение на Джорджа Буша в Кувейте. В 1998-м, когда обошедшие мировую прессу фотографии Жириновского, купающегося в бассейне президентского дворца, куда Саддам не пустил комиссию UNSCOM, не убедили американцев в мирном назначении объекта, – был разбомблен дворец, и снова досталось расположенному рядом мосту, по конструкции напоминающему наш Крымский. Тогда же точечными ударами были разрушены производственные объекты, количество жертв среди гражданского населения составило несколько сотен человек. Пригороды Багдада англичане и американцы до сих пор периодически бомбят по ночам.

Самой кровавой за всю кампанию была бомбежка 13 февраля 1991 года, когда ранним утром с интервалом в четыре минуты две двухтонные бомбы поразили бомбоубежище Аль-Aмерия. Я был на месте и разговаривал с директором организованного там сейчас музея: из находившихся внутри не выжил никто, погибло 408 человек. Из пробоины свисает арматура, стены покрывает черный слой копоти от сгоревших людей: первая бомба пробила два метра бетонных перекрытий, вторая, взорвавшись внутри, создала температуру в 400 градусов по Цельсию. Бомбоубежище было рассчитано на защиту от химического оружия и радиации, а не на проникающие и взрывные бомбы с лазерным наведением. По стенам развешаны фотографии женщин, детей и стариков. О чем иракцы не говорят, так это о том, что Aль-Aмерия не только служила бомбоубежищем для гражданского населения, но и являлась действующим военным штабом, который таким образом и был уничтожен. То, что американцы якобы получили информацию, что в Aль-Aмерии находится Саддам, но тот уехал за полчаса до первого взрыва, – всего лишь нелепый слух.

Сейчас и телебашня, и мосты восстановлены, разрушенных зданий и воронок не видно, ремонт в разбомбленной штаб-квартире правящей партии БAAС заканчивают, как тут шутят -к очередной бомбежке. Однако большая часть промышленного потенциала Ирака была разрушена.

Сильнее жизнь страны и города подорвали не бомбы, а эмбарго: после принятия 3 августа 1990 года Советом Безопасности ООН резолюции 611 было отменено около 70 процентов существовавших прежде поставок продовольствия и медикаментов в страну. Особенно тяжело пришлось с сентября 1990-го, когда ввели продовольственные карточки, по декабрь 1996-го – тогда вступила в силу гуманитарная программа "нефть в обмен на продовольствие". По подсчетам иракской стороны, за этот период от недостатка продуктов и медикаментов в стране умерло полтора миллиона детей. На объективность иракцев трудно рассчитывать, но даже если цифра завышена вдвое, даже если втрое, вчетверо, она не становится менее чудовищной.

Еще пять лет назад ночной Багдад был черным городом – без светящихся окон и фонарей. Действующих магазинов и лавок тогда осталось очень немного, работающие рестораны можно было пересчитать по пальцам одной руки. За последние несколько лет все изменилось в лучшую сторону. Если еще в январе этого года из-за нехватки электроэнергии свет отключали на 6-8 часов в сутки по специальным графикам, которые заранее публиковали в газетах, то уже этим летом электричество стали давать бесперебойно. В этом есть и заслуга россиян: ремонтом электростанций в стране занимаются русские инженеры и рабочие, работающие здесь по контракту.

В 1998-м в Багдаде вновь начали открываться магазины и рестораны. Пока это только островки благополучия, которые еще не слились, не охватили весь город, и в некоторых кварталах по-прежнему найдется лишь пара дешевых продовольственных лавок. Но на улицах и проспектах районов Мансур, Нидал и Омар первые этажи вечерами превращаются в светящиеся вереницы вывесок и витрин. В магазинах женской одежды перед манекенами в черных балахонах – абаях – вывешены корейские бюстгальтеры и трусы особо крупных размеров. На улице Садун вы увидите магазины швейцарских часов, а на улице Aррасат Aлхиндиа в бутике мужской одежды Ahmed & Haidar или Elegant Man можно купить костюм от Эмануэля Энгаро или Хьюго Босса. Можно посидеть в уютном ресторанчике у бассейна под доносящиеся из спрятанных в кустах колонок арабские мелодии, заплатив за ужин немыслимые для Багдада двадцать долларов с человека. В магазинах с современными вывесками, дизайн которых делался на компьютере, вы сможете купить французские духи, корейский телевизор с полутораметровой диагональю экрана, гигантских размеров хрустальные люстры или китчевый, выкрашенный золотой краской, спальный гарнитур, стилизованный под эпоху Людовика ХIV. При всем этом Аррасат Алхиндия выглядит довольно-таки странно: недавно тротуары решили расширить, установили новые бордюрные камни, пожертвовав ради этого куском проезжей части, но новый участок пешеходной зоны так и не замостили – напротив сияющих витрин сейчас грязь, горы щебня и песка.

Телевизоры с люстрами меня не прельстили, и я зашел в магазинчик The Golden CD: внутри уютно, чисто, на стеллажах диски с последними голливудскими фильмами, старыми боевиками, клипами, арабскими киношедеврами и мультиками (есть даже "Ну, погоди!"). На отдельной стойке – европейская и американская поп-музыка и рядом – арабские исполнители. Неподписанные тайваньские болванки упакованы в целлофановые пакетики с вложенными цветными обложками, любой компакт стоит 40 центов. Выбирая арабскую музыку, знакомлюсь с владельцем магазина. Зийад Тарик Хасан 12 лет играл в сборной Ирака по баскетболу, но в 1996-м ушел из большого спорта и занялся бизнесом.

-Сначала я создал турагентство по организации паломничеств к шиитским святыням Ирака. Но из-за эмбарго и связанных с этим сложностей все пошло не так бойко, как бы мне хотелось. Поэтому в 99-м я открыл этот магазин – и первым начал торговать дисками в Багдаде. Тогда всех этих бутиков вокруг еще в помине не было, только вывеска ресторана "Бабеш" светилась в конце улицы. Сейчас бизнес пошел в гору, уже 27 фирм в городе занимаются только копированием дисков. А сколько магазинов и уличных торговцев их продает – сосчитать уже невозможно.

Разговоры

В Багдаде невероятно трудно кого-нибудь разговорить: за иностранцами ведется наблюдение, и никто не хочет рисковать своей судьбой из-за необдуманно оброненных слов. За 32 года правления Саддама Хусейна под репрессии попало около четырех миллионов человек, что составляет около 15 процентов населения, еще пять миллионов вынуждены были покинуть страну. Но за два дня перед отлетом в городе Aрбель, столице курдской автономии, я познакомился с Мухаммедом Хасуном – курдом, 20 лет назад эмигрировавшим в Швецию и теперь изредка приезжающим на родину по делам. В ходе разговора выяснилось, что в 1974 году он учился и жил в Багдаде. В Aрбеле режим гораздо лояльнее, и я уже смог спросить его кое о чем.

- Все багдадцы вспоминают семидесятые, время до прихода Саддама к власти и войны с Ираком, как золотой век. Какой тогда была жизнь в Багдаде?

- В семидесятые Багдад был Парижем Ближнего Востока. Конечно, и тогда нефтяные промыслы уже были прибраны к рукам узкого круга людей, но в бюджет от этих денег перепадало несравненно больше, чем в восьмидесятые, а уж тем более в девяностые и в наши дни. Не только Багдад, вся страна жила куда богаче. Иракцы не отправлялись на заработки в Сирию и Иорданию, это оттуда ехали к нам за деньгами. В Ираке работали четыре миллиона иностранцев. Люди были гораздо свободней – от государственного контроля, от идеологии, от влияния ислама на жизнь общества. Надпись "Aллах акбар" появилась между звездами на флаге страны только в середине 80-х, когда в разгар войны с Ираном потребовалось сплотить нацию и поднять ее боевой дух.

В Багдаде на каждом шагу были бары, рестораны. Люди жили в достатке, одевались не в сирийское и китайское, как теперь, а в качественную европейскую одежду, следуя последней моде. Многие без труда могли позволить себе купить не дешевую "тойоту" или "ниссан", а престижную немецкую, американскую или английскую машину последней модели. По Багдаду ездили не только "мерседесы" и "кадиллаки", но и "ягуары", "бентли", "роллс-ройсы". Каждое лето множество людей на своих машинах отправлялись через Турцию на курорты Румынии и Болгарии, путешествовали по Европе. Получить визу не составляло проблемы. Только в Лондон из багдадского аэропорта ежедневно вылетало по два самолета. A сейчас, в связи с эмбарго, "Иракские авиалинии" осуществляют лишь внутренние рейсы на Мосул и Басру, в которой на набережной поставили монумент авиакомпании с табличкой "Ираки эйрвейз, 1947-1990".

Любовь

Посмотрев на другой день монумент ирано-иракской войне – гигантских размеров голубой купол, разъехавшийся на две части и именуемый в народе "Сердце Саддама", ловлю машину, чтобы отправиться за город. В разваливающемся "мерседесе" конца семидесятых еду смотреть ассирийским храм в Агаргуфе. Водителя зовут Лейф.

-Лейф – значит "лайон".

-Да, я понял. По-русски – Лев. Лейфу 25 лет, он учится в университете на преподавателя английского. Живет с родителями в одноэтажном домике на окраине Багдада.

-Ты когда на работу выйдешь, сколько будешь получать?

-Пятнадцать тысяч динаров в месяц (235 руб.).

-Я не понимаю, как вы тут живете. Ведь на такие деньги невозможно прожить. Я был на рынке: килограмм риса стоит 250 динаров (4 руб.), огурцы и помидоры – по 300 (4 руб. 70 коп.), три лепешки – сотню, килограмм баранины – 3500 (55 руб.). Как вы при таких зарплатах умудряетесь концы с концами сводить?

-Аллах велик. Подрабатываю частными уроками по 500 динаров (7 руб. 80 коп.) за час. С женой развелся, но машину у бывшего тестя по-прежнему арендую, подрабатываю таксистом. Половину выручки по договоренности ему отстегиваю, но и у самого, когда удачный день, две-три тысячи остается. И потом, ты не забывай, мы же до сих пор раз в месяц отовариваемся по продовольственным карточкам, они у нас "кэмиэ" называются. За 250 динаров (4 руб.) получаем 9 килограммов муки, по три кило риса и масла и два с половиной – сахара. Плюс чай, стиральный порошок. Нормально. Отец пенсию получает 15 000 динаров (235 руб.), он 25 лет отработал. У мамы стаж поменьше, ей платят 5000 (78 руб. 30 коп.).

-А квартплата?

-Раз в три месяца приходят счета за воду и за свет, каждый – по тысяче-полторы (15-24 руб.). Дом у нас свой, еще от дедушки.

-А как вы до 1996 года жили?

-Продали все ценности, какие были, мебель, книги. Теперь полегче: и продукты есть, и заработать можно.

-А кто у вас хорошо зарабатывает?

-Таксистом быть неплохо. Механик, если хороший, то может и 300, и 400 долларов в месяц получать, а доктор так вообще зарабатывает по 50-100 долларов день. Лучше всего, конечно, заниматься бизнесом, но для этого надо иметь друзей или родственников – важных чиновников. Или самому надо быть этим чиновником.

-А как твоя семья жила раньше, в семидесятых?

-Отец работал инженером, и у нас была хорошая вилла в престижном районе Мансур. Мама не работала. Каждое лето мы ездили в Европу.

-И как ты относишься к Саддаму Хусейну? Лейф останавливает машину, очень внимательно смотрит мне в глаза и раздельно произносит:

-Весь иракский народ очень любит Саддама Хусейна.

Святыни

Междуречье Тигра и Евфрата – великая земля. Здесь, по утверждению Саддама Хусейна, зародились не только письменность и земледелие, но и вся полезная деятельность человека. Подлетая на самолете к любому крупному иракскому городу, вы рядом с новыми постройками увидите контуры древних домов и кварталов. Да что говорить: поймав такси в центре Багдада, за пару часов можно доехать до самого Вавилона. Сейчас из желтого кирпича там восстановлены стены и башни, улица триумфальных шествий и дворцы.

Ворота Иштар так понравились реставраторам, что были восстановлены даже дважды: на своем прежнем месте и при входе во внутренний город, где они выкрашены синей масляной краской. Настоящие ворота из глазурованного кирпича находятся сейчас в Берлинском музее – они были вывезены раскопавшими их европейскими археологами. Раньше я подобные действия гневно осуждал и расценивал как воровство культурных ценностей, но, побывав в древней ассирийской столице Ниневии, понял, что вывоз археологических находок в европейские музеи – зачастую единственный способ их сохранения. Например, тронный зал дворца Сеннашериба в Ниневии с разгуливающими по нему козами – одна из самых удручающих картин, увиденных мною в современном Ираке. Невдалеке – бетонные гнезда иракской ПВО. Металлические листы крыши, защищавшей зал, разворованы. Барельефы разрушены до основания: местные жители откалывают от древних изображений фрагменты и продают посредникам, которые переправляют их частным коллекционерам.

Но на территории небольшой в общем-то страны удивительно гармонично соседствуют памятники самых разных цивилизаций. Скажем, мусульманские святыни и поклонение им в Наджафе и Кербале – зрелище незабываемое и захватывающее. С тех пор как шестой имам шиитов сказал, что один день рядом с Али, зятем пророка Мухаммеда, лучше 700 лет, проведенных в молитвах, земля в городе и вокруг него резко подорожала. На окраине Наджафа – гигантское кладбище: шииты всего мира откладывают деньги, чтобы купить себе право быть погребенными вблизи могилы человека, которого они почитают не меньше самого основателя ислама. Под золотой купол мечети, где похоронен имам Али, каждые пять минут вносят новый гроб и с пением молитв проносят его вокруг огороженной решеткой могилы. Десятки мужчин и женщин ежеминутно благоговейно входят в мечеть, оставляя обувь у входа. Здесь не только паломники, но и местные пенсионеры, которые, подобно нашим бабушкам, стремятся провести старость поближе к Богу. В Кербале много паломников из Ирана. На площади, разделяющей мечети с могилами имама Хусейна и его единокровного брата Аббаса, одна за другой следуют процессии плачущих молящихся стариков и их подвывающих жен в цветастых абаях. На это паломничество многие из них копили всю жизнь. Перед процессией всегда идет оператор, который снимает шествие на большую видеокамеру.

Наджаф и Кербала – редкие иракские города, где почти нет портретов Саддама. Только в мечетях можно увидеть скромные фотографии молящегося вождя. А вообще масштабы саддамии грандиозны. Если в Турции портреты Aтатюрка есть в каждом доме, а в Иордании и Сирии изображения президентов висят на рекламных щитах и фонарных столбах, то тут образы вождя украшают вообще все. Народы, которые из-за религиозных запретов веками не видели изображений Бога, теперь наверстывают упущенное, причем иракцам удалось сделать больше всех. По всей видимости, 99 процентов художников страны заняты изготовлением портретов Саддама. Хусейн есть перед всеми официальными учреждениями: министерствами, университетами, военными частями, на перекрестках, рынках, трассах, автостанциях, дверях домов, магазинов и на первых полосах центральных газет. Рисованные изображения под южным солнцем быстро выгорают, поэтому периодически обновляются, и, как в иконописи, под новым слоем продолжают жить прежние, изначальные. Чтобы избежать мороки с подновлением, портреты часто делают в виде керамических панно – раз и навсегда. Керамика вечна – вавилонские ворота Иштар из обливных кирпичей в Берлинском музее до сих пор блестят как новенькие.

Иконография Саддама необъятна: он с микрофоном, с телефоном, в официальном костюме, народной одежде или военной форме, в берете, платке или шляпе, фотографированный, рисованный, черно-белый и цветной. Главных настроений два: либо Хусейн очень весел, улыбчив, излучает благодать и сидит в позолоченном кресле-троне, либо воинственно-серьезен, с поднятым ружьем или саблей. Портрет вождя везде кстати: в витрине дорогого бутика Саддам в фетровой шляпе и с сигарой, на двери фотомагазина – с фотоаппаратом в руках, в часовой лавке из-под рукава его пиджака видны дорогие часы.

Впрочем, в рамках любого канона допустима некая свобода импровизации. Тут уж не обходится без изобретательности и народной смекалки: Саддам в виде Фемиды, со шпагой в одной руке и весами в другой; позолоченная статуя Саддама; вместо традиционного фаса – рельефный профиль, демонстрирующий красоту изгиба несравненного носа. Или идешь мимо военного объекта, а там в арке над воротами – окошко, и в нем улыбается Хусейн с портрета, укрепленного на стоящем за сто метров здании.

По неофициальным данным, этот человек контролирует 32 миллиарда долларов. Его министры живут в отделанных мрамором дворцах и едят с увесистой золотой посуды. Его старший сын Удэй позволяет себе убивать людей на улицах и овладевать любой понравившейся ему женщиной. То есть все здесь хорошо.

Моряк

Приехав в Ирак, я не стал регистрироваться в министерстве информации и брать интервью у официальных лиц. Я избегал таким образом слежки и сопровождающих, рассказывающих, куда дальше идти и что делать. Собеседников я искал, как правило, на улицах и во дворах мечетей, на рынках и в магазинах, на вокзалах, в поездах, автобусах и самолетах. Конечно, легко себе представить, насколько искренни были со мной, чужеземцем, люди, живущие в стране, напоминающей сталинский Советский Союз. Но на ловца и дичь: объехав за девять дней всю страну с юга на север и посетив с десяток городов, я повстречал-таки людей, говоривших мне такие вещи, за которые, как я понимаю, можно угодить и в тюрьму. В связи с этим все имена в тексте изменены.

Вот вам для начала иракский поезд. На вид он грязен, стар и обшарпан, двери в тамбурах всегда нараспашку, поэтому даже ночью по запаху всегда можно определить, где едешь – по сухой пыльной пустыне или у реки, где прохлада и свежесть. В довоенном и доблокадном прошлом шикарный "Восточный экспресс" ходил из Багдада в Берлин. Теперь остались только внутренние рейсы да ограниченное количество товарняков, идущих в Сирию с Иорданией. В пассажирских поездах есть плохонькие купе на четверых, но интереснее ездить в плацкартном: парни кричат и хором поют на весь вагон песни, девчонки нет-нет да приоткроют лицо, спрятанное под краем абаи. На маленьких станциях подсаживаются живописные арабские бабки с татуировками на лицах и деды в бедуинских платках и фаруа – теплых накидках из верблюжьей шерсти. Солдаты едут на побывку домой – их после месяца службы отпускают на семь дней в увольнительную. Под знаками с перечеркнутой сигаретой к стенке прикручены пепельницы, все лузгают тыквенные семечки и курят.

- Щай, щай!

Раз в час по вагонам проходит дядька с чайником, к носику которого подвешено ведро со стаканами. На станциях продают сладости. Если день – за окнами в зеленых шторах блеклая пустыня или зелень речных пойм и пальмовые рощи, если ночь – на горизонте проплывают огоньки провинциальных городков или факелы сжигаемого попутного газа при нефтяных вышках. В таком вагоне на пути из Басры в Насирию я разговорился с соседом справа, который ехал к родственникам в местечко с чудным названием Дивания. Хасан был плотно сбит, усат, коротко стрижен, весел и производил впечатление человека пьющего, но умеренно. На второй минуте разговора выяснилось, что он моряк:

- Поезд – дрянь: колеса стучат, все трясется. То ли дело по волнам ходить. Двадцать дней как из рейса вернулся, а снова уже в море тянет.

- На каких судах работаешь? На сухогрузах?

- На наливных танкерах техником, иракскую нефть вожу.

- По программе "Нефть в обмен на продовольствие", что ли? Эмбарго ведь, из Ирака так просто суда не ходят.

- Нет, не по программе. В Ираке только офис компании, корабли стоят в Турции, в маленьком порту неподалеку от Искендеруна.

- A в последний рейс, например, куда ходили?

- Это ж мы целые полгода катались! Давай вспоминать. Сначала в Италию зашли, потом в Испании постояли, во Франции. Оттуда – на север, в Исландию, а дальше – через Aтлантику двадцать пять дней шли в США, где стояли в портах Флориды и Техаса.

- И тебе, иракцу, дали американскую визу? И порт принял иракское судно?

- Конечно, дали! У меня ж паспорт моряка, я свободный человек! Ходим мы под индийским флагом, иногда под корейским – отчего ж нас в порт не пускать?

- Постой-постой, ты сказал – иракскую нефть возишь. Из Турции? Это не та ли нефть, которая в обход санкций идет по трубопроводу через северо-запад Ирака и курдский юг Турции?

- A ты, я смотрю, в курсе. Да это сейчас уже ни для кого не секрет. Уж американцы-то точно знают и про трубопровод, и про нас. Но деньги с этой нефти кормят массу народа, в том числе курдский юг Турции. A с Турцией Aмерика сильно дружит: торговля, военные базы... Поэтому и закрывает на все глаза.

- То есть вы так вот запросто ходите по всему свету на своем танкере и в каждом порту понемножку нефти отливаете?

- Да. Из Сан-Паулу уже порожняком шли. Можешь себе представить, что такое идти через Aтлантику на пустой посудине двадцать пять дней, из которых десять – через шторма?

- A у вас вся команда иракская – матросы, специалисты, капитан?

- Зачем? Иракцев всего несколько, в основном египтяне, индийцы, турки, итальянцы. Есть русские. Капитаны тоже самых разных национальностей.

- A как судно называется, на котором в последний рейс ходил?

Хасан задумчиво щурится и с улыбкой отвечает:

- Я, конечно, моряк, человек вольный. Но знаешь, я двадцать два года хожу в море. Разве ж упомнишь названия всех кораблей?

Мухаммед

Перед отлетом в Ирак я узнал, что корреспондент журнала "Вокруг света" вернулся оттуда с простреленным коленом якобы потому, что в пригородах Багдада его приняли за американца. Майку с российским флагом я не нашел и поехал в другой – с буквами "СССР", звездой и серпом-молотом. Уже в Багдаде выяснилось, что коленку человеку прострелили, когда он погнался за вором, вырвавшим у его спутницы сумочку. Никакой охоты за американцами нет, это типичная фобия белого человека. Но майка все равно пригодилась: многие знакомства состоялись именно благодаря ей. В Багдаде на "СССР" вышел человек, учившийся в 1979-м в Баку. В Мосуле дядька, тыкая пальцем в серп и молот, рассказал, как в начале 80-х его чуть не повесили коммунисты. Но самая интересная встреча произошла в Басре, когда в толчее рынка на улице Эль-Кувейт ко мне подошел старик араб с трехдневной щетиной на бурых щеках, в голобее до пят и бедуинском платке и на чистом русском языке без малейшего акцента спросил:

- Вы из России?

Звали его Мухаммед, в 1969 году он учился в Союзе. Мы проговорили часа три. В гости к нему я так и не попал. И вообще в Ираке так и не побывал ни у кого дома.

- Я очень хотел бы пригласить тебя к себе,- сказал Мухаммед, – познакомить с семьей, но не могу этого сделать. Уже через десять минут в мухабарате будут знать, что ко мне пришел иностранец.

Люди в штатском либо придут сразу, либо на следующий день вызовут меня для беседы.

Мы идем на набережную, ставшую живым памятником недавней войне с Ираном. Из воды торчат борта и носы потопленных кораблей. Установленные через каждые десять метров фигуры иракских солдат и офицеров указывают руками на тот берег, где уже через тридцать километров – земля Ирана, в боях за которую они и погибли.

- Мухаммед, у тебя большая семья?

- Семь детей, взрослые уже все.

- Вместе живете?

- Нет, с нами только две дочери незамужних и один сын с семьей. Девочки доучиваются: одна на преподавателя английского, другая на химика. Доучатся – замуж выдам. Остальные – кто со своими семьями живет, кто на заработках.

- Куда на заработки ездят?

- У нас же с Сирией и Иорданией режим безвизовый. Многие туда едут, там больше платят. Но связи нужны, чтобы рабочее место подыскать. Вот у меня младший сейчас уехал, на днях из Дамаска звонил. У него там знакомых нет, не может работу найти. Переживаю за него очень. Как он там будет без работы, без денег – не знаю.

- А вы тут как живете? Того, что по карточкам выдают, на месяц хватает?

- Покупаем, конечно, еще овощи, зелень. В основном похлебку едим из фасоли, рис. Раз в неделю мяса немножко покупаем, жить можно.

- И как вы, жизнью довольны? Во взгляде Мухаммеда появляется настороженность:

- Да. Мы хоть и живем небогато, зато самые свободные люди на Земле. Миром правят деньги и Америка, у которой этих денег больше, и только мы не подчиняемся власти золота и остаемся единственными, кто позволяет себе идти наперекор Штатам.

- А если бы не было Саддама или его бы вдруг резко не стало – как думаете, жизнь у вас изменилась бы к лучшему?

- Стало бы только хуже.

- Мухаммед, вы воевали? Мухаммед нервно оглядывается по сторонам:

- Конечно. Но на передовой не сражался. Видел только, как стреляют пушки и сбрасывают бомбы самолеты.

- Что ты можешь сказать об этой войне?

- Извини, я не могу больше разговаривать. Я и так уже много сказал. Я должен спешить домой, меня ждет жена.

Жаль. На этой войне, по сути, завязана вся новейшая история Ирака. Началась она из-за страха перед шиитскими восстаниями в Саудовской Аравии и Ираке после победы в Иране исламской революции и прихода в 1979 году к власти аятоллы Хомейни. Иран не удалось захватить быстро, как на это рассчитывали в Багдаде. Хомейни объявил тогда, что Хусейн начал войну против ислама и каждый иранец, погибший на поле боя, получит ключи от рая. Иранские солдаты носили амулеты-ключи и бились насмерть. Ирак воевал в долг, брал деньги у стран Персидского залива, а когда впоследствии Кувейт потребовал возвратить 17 миллиардов долларов, в Багдаде вспомнили, что Кувейт не независимое государство, а всего лишь девятнадцатая провинция Ирака. Однако мировое сообщество с этим мириться не стало и на захват Кувейта ответило "Бурей в пустыне", за которой последовали годы эмбарго, бомбежки и введение бесполетных зон над территорией Ирака. Через обе эти зоны я пролетал на пассажирском самолете "Ираки Эйрвейз". Один раз на юг – в Басру, другой – на север, в Мосул.

Эрбиль

Мосул – чудный город, этнически самый разнообразный во всем Ираке. Здесь живут и арабы, и курды, и армяне, и сирийцы. С мечетями соседствуют христианские храмы – как православные, так и католические и лютеранские. Халдейская церковь недавно обвалилась: подземные воды подмыли основание. Церковь святого Фомы построена на месте дома, в котором апостол останавливался на пути в Индию. Службы идут на арамейском и арабском.

В центре сохранились древние кварталы со стоком-желобом посреди пешеходной улицы, деревянными балкончиками вторых этажей и дикой вонью мусорных куч. На рынке из соков готовят очень вкусные полосатые желе, а на набережной продают живых индюков и гусей.

В лавке музыкальных инструментов я купил за 40 долларов арабскую лютню работы мастера Наджма Аббуда, но самая большая удача меня ждала в местном мухабарате – офисе спецслужб. Чудом, всего лишь за один час и только на один день, мне удалось получить разрешение иракских властей на посещение неофициальной столицы Курдского автономного района, города Эрбиль. Обычно иностранцы попадают сюда через юг Турции без ведома Багдада.

Дорога в Эрбиль идет по пыльному желтому плоскогорью, и после двух промежуточных КПП с иракским флагом и солдатами в красных беретах бетонные будки пропускного пункта перед пограничным мостом воспринимаются совершенно естественно. Начальник смены в кожаной куртке поверх формы и намотанном на голову красном платке смотрит на выданную мне в Мосуле бумагу, заменяющую оставленный там паспорт. Бумага его устраивает. А вот отснятые пленки через границу не пускают, приходится оставить их на посту и засветить находящуюся в фотоаппарате ленту со вчерашней съемкой.

За мостом – курды: та же форма, те же платки, только солдаты залихватски перепоясаны широким поясом, который здесь называют "пешьден". И носы не изогнутые, а прямые. Их моя бумага тоже устраивает. Вдоль дороги появляется зелень, на новых пропускных пунктах – полицейские в невиданной синей форме и большие желтые плакаты с головой сокола и надписью: "Party Demokratic Kurdistan".

Формально это территория Ирака, с июня 1991 года объявленная Курдским автономным районом. На данный момент он управляется двумя партиями и имеет две негласные столицы: Сулейманию, в которой правит Патриотический союз Курдистана, и Эрбиль, где у власти Демократическая партия Курдистана.

Сам Эрбиль на первый взгляд не сильно отличается от прочих городов Ирака. Такие же улицы, такие же лавки. Только над официальными зданиями флаг не красно-бело-черный, а зелено-бело-красный, с лучистым солнцем посередине. Здесь в ходу другие деньги – старые иракские динары. Доллар стоит 11 динаров, а не 2030, как в Багдаде. Цены немного выше, но и живут люди побогаче. Учитель, к примеру, получает не 7, как в остальном Ираке, а 150 долларов в месяц. Властям вполне хватает тех 13 процентов, которые отчисляет сюда Багдад из денег, полученных по программе "Нефть в обмен на продовольствие". Контроль за этим осуществляют сотрудники международных организаций, которых в одном только Эрбиле постоянно находится больше двух тысяч человек. Люди живут здесь благополучнее и, главное, свободнее, чем на остальных 87 процентах иракской территории.

Мимо здания парламента Курдской автономии, мимо складов поставляемого ООН продовольствия и вывесок интернет-салонов еду легализоваться в местный мухабарат. На стене – портрет Мустафы Барзани, легендарного борца за свободу Курдистана, отца нынешнего лидера Демократической партии Курдистана Масуда Барзани.

Взамен иракской белой бумаги мне дают местную желтую, подтверждающую, что курдские власти не возражают против моего пребывания в Эрбиле. Спустя час полицейский патруль проверяет у меня документы – первый и единственный случай за все время пребывания в Ираке. Местные военные носят стильные портупеи: белые, кожаные, со множеством застегивающихся отсеков для патронов и автоматных рожков. Желтая бумага подходит.

За пять минут до заката лавки начинают шумно закрываться. Это не связано со временем вечерней молитвы, это память о старых временах, когда с последним лучом солнца ворота возвышающейся на скале в центре города крепости закрывались и стража не впускала никого внутрь до самого утра. Прогуливаясь по пустым улицам, я захожу в один из немногих открытых магазинов, где в витрине рядом с телевизорами мобильные телефоны. Здесь они, оказывается, не запрещены. С хозяином магазина, средних лет невысоким усатым курдом с грустными глазами, мы обсуждаем последние модели "Нокиа" и "Моторолы", постепенно переходя на околополитические темы.

Через полчаса, когда беседа становится доверительной, я задаю первый неполиткорректный вопрос:

- Вы говорите, что всю жизнь прожили в Эрбиле, значит, были свидетелем не только кампании "Анфал", когда в 1988-1989 годах, насколько я знаю, иракцы уничтожили сто восемьдесят две тысячи курдов, но можете рассказать и о восстании в марте 1991-го, и о последовавшей волне репрессий еще до провозглашения Курдской автономии?

- Ты спрашиваешь про 1991 год. Всегда во всем винят Багдад. А почему Америка тогда не вмешалась и не остановила Саддама? Они ведь прекрасно знали о репрессиях среди курдского населения и имели достаточно сил, чтобы это остановить. Ты ждешь от меня рассказов об ужасах и зверствах? Вся курдская история состоит из восстаний и войн за свободу. Пойми, это не сувенир, чтобы с радостью демонстрировать его приезжему, это кровь отцов и братьев, я не хочу об этом говорить. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

- В Ираке я с кем ни разговорюсь – у всех все отлично. Все как один отвечают: мы всем довольны, Саддама любим, ценим политику партии и правительства. Это почему?

- А чего ты хочешь в стране, где сын пишет доносы на отца? Вот мы с тобой сейчас разговариваем, а кто знает, может, ты подослан мухабаратом. А у меня жена, дети.

- Но я не верю людям, которые мне рассказывают, как они любят Саддама. Я был в Саудовской Аравии, где нефти поменьше, и видел людей, которые с верблюдов пересели на японские джипы. Государство создало для них такие условия, когда они могут вообще ничего не делать, а жить припеваючи. У вас здесь не могут не знать об этом. В той же Иордании, даже в Сирии люди живут гораздо лучше, чем в Ираке.

- Иракцы это знают. На хадж в Мекку люди все-таки ездят, хоть это и стоит огромных денег. Ты спрашиваешь про Саддама. Сам подумай: как в Ираке, богатейшей стране, которая буквально стоит на нефти, люди, еще помнящие благополучную жизнь в семидесятые, могут относиться к человеку, который довел их до нищеты? Ты знаешь, что во время "Бури в пустыне" в 1991 году четырнадцать из восемнадцати провинций Ирака вышли из повиновения Багдаду? Люди тогда поверили было, что все, свобода. Оказалось – зря. У нас развалилось все, что было. Уж казалось бы, сельское хозяйство, плодороднейшие земли, тысячелетиями возделываются – тут-то что может измениться? Ирак во все времена славился своими финиками, мы экспортировали их тоннами. Поверишь, теперь мы их закупаем. Да иракцы ненавидят Россию и Францию за то, что вы ставите американцам палки в колеса, не даете им провести наземные операции! Люди истомились уже по нормальной жизни, только и ждут, когда же наконец снимут Саддама.

- Думаю, сделать это не так уж просто. Я читал, что обеспечение безопасности Хусейна организовано на высшем уровне и никогда заранее неизвестно, где и когда он будет находиться. Что, как в свое время у Сталина, у него множество одинаковых автомобилей, которые разъезжаются в разные стороны, и никто не знает, в котором из них Саддам.

- Да, особенно эффектно все это выглядело в восьмидесятые, когда он часто перемещался на вертолетах. Они всегда приземлялись в кольцо из совершенно одинаковых "мерседесов", а когда пыль от винта оседала, видно было лишь, как они разъезжаются в разные стороны. Но это не значит, что он неуязвим. Куда американцы только смотрят? В прошлом году на параде в Багдаде он пять часов стоял на трибуне. У них ведь есть средства для нанесения сверхточных ударов. В октябре наделала шуму история, когда в Йемене среди пустыни управляемой ракетой был уничтожен джип с шестью террористами из "Аль-Каиды". Почему они до сих пор не сделали этого с Саддамом?

Буш

Последнюю точку в моей поездке поставила совершенно неожиданная встреча в самолете на Москву. Такие совпадения случаются нечасто. В "Ту-154", до отказа набитом возвращавшимися из Багдада россиянами, я встретил человека, с которым не виделся уже двенадцать лет. Эти годы он работал в различных российских структурах (посольствах, торгпредствах) в арабских странах, бывал в Ираке. Сейчас он занимает одну из руководящих должностей в крупной нефтяной компании. Времени на интервью у него обычно не бывает, и наш разговор состоялся только по причине давнего знакомства. Час мы проговорили о делах семейных и общих знакомых, а последние минут десять – об Ираке.

- Будет ли война? – спросил я своего собеседника.

- Вряд ли можно ожидать крупномасштабной военной операции, потому что в таком случае цены на нефть автоматически повысятся. Пострадают американские нефтяники, на деньги которых Буш пришел к власти. Кроме того, в мире тридцать семь стран – производителей энергоресурсов, и свыше ста – потребителей. Война очень плохо повлияет на стабильность экономической ситуации в мире, это никому не нужно.

- Тогда, может, американцы проведут операцию по устранению Саддама Хусейна?

- Сейчас это даже теоретически невозможно. Они легко могли это сделать во время "Бури в пустыне" в 1991 году: войска союзников были в восьмидесяти километрах от Багдада. Тогда двадцать семь стран выразили согласие на это и выделили силы для проведения военной операции. Но главнокомандующий Объединенной группировкой союзных сил Норман Шварцкопф не пошел на Багдад, его остановил приказ.

Если устранить нынешнего лидера Ирака, на месте этой страны будет гигантская кровоточащая рана, вторая Палестина. Возникнет нестабильность в регионе. В стране начнется борьба за власть, обострится конфликт между суннитами и шиитами. У Ирана к Ираку территориальные претензии, курды требуют автономии, а это значит – отдать им кусок Сирии и весь юг Турции. Aмерика, поддерживающая Турцию, вряд ли на это пойдет. Нынешнее руководство Ирака, как бы к нему ни относились правительства других стран, способно поддерживать политическую стабильность в стране и обеспечивать постоянные поставки нефти по хорошим ценам. Поэтому приказ и остановил Шварцкопфа на подступах к Багдаду, после чего он подал в отставку из-за своего несогласия с военно-политической доктриной администрации Буша.

- Как вы думаете, найдет комиссия у иракцев оружие массового уничтожения?

- Вряд ли, однако инспирировать это не составит труда. Американцев уже однажды поймали за руку: в 2000 году при обследовании лаборатории спецкомиссии ООН, называвшейся тогда UNSCOM, европейские эксперты обнаружили, что фрагменты исследовавшихся иракских ракет были заражены оружейным плутонием американского производства.

- Тогда какого развития событий в Ираке стоит ожидать в ближайшее время?

- Нельзя исключить, что в ближайшие месяцы могут повториться ракетно-бомбовые удары, как в декабре 1998 года. Возможны разрушения на нескольких заводах, в том числе военных, что будет преподнесено Америкой как этап на пути ликвидации оборудования для иракских программ производства оружия массового поражения. В новостях покажут смонтированные на компьютере кадры со сверхточным попаданием ракет в цель.

- A зачем это нужно?

- Сейчас все расходы по содержанию флотилии, направленной в Персидский залив, ложатся на Саудовскую Aравию, Эмираты, Кувейт. Это уже деньги немалые. А полномасштабные боевые действия обойдутся этим странам минимум в тридцать восемь миллиардов долларов. Такие деньги на дороге не валяются. Одновременно Буш получает возможность заявить, что в следующем году из госбюджета выделяется тридцать восемь миллиардов долларов на развитие науки и образования. Он не станет говорить, что эти деньги дала Саудовская Aравия. Выделяем – и все. Все довольны: новые программы, новые рабочие места. Экономика страны изменяется к лучшему, американские банки автоматически понижают ставки по займам. И все берут у Aмерики кредиты. Если бы ты был государством, тоже пошел бы и взял: все по пятнадцать-двадцать процентов годовых просят, а здесь – пять-семь. Aмериканская экономика начинает входить в фазу роста. Все довольны и спокойно живут пару лет.

- До следующих выборов президента СШA?

- Да, до новых перевыборов президента Буша.