В среду 19 ноября около 12 часов дня старший научный сотрудник отдела древнерусской живописи Государственной Третьяковской галереи Левон Нерсесян написал в своем блоге: «Ну вот — можно сказать, что давнишний самосвал выехал мне навстречу во всей своей красе. И поскольку проснуться никак не удастся, придется мне наконец обвязаться гранатами и выйти на тропу войны».

За два дня до этого в Третьяковке проходил расширенный реставрационный совет, созванный по неожиданному поводу: патриарх Алексий II обратился к руководству галереи с просьбой привезти будущим летом в Троице-Сергиеву лавру икону Андрея Рублева «Троица». Всего на три дня — собственно, на праздник Троицы. Сотрудникам галереи объявили об этом немного раньше, в начале ноября: к тому времени, было объявлено сотрудникам, предложение патриарха уже обсуждалось на встрече с министром культуры, и хотя никакого решения принято не было, шансы на то, что оно будет принято, весьма велики (очевидцы рассказывают, что на этом месте руководство делало многозначительную паузу, из которой становилось ясно, что решение будет приниматься не патриархом, не министром культуры и уж тем более не реставрационным советом, и что да — шансы-таки велики). На расширенный совет пригласили весь цвет научно-музейного сообщества — самых авторитетных в России искусствоведов, реставраторов и музейных работников, — и весь цвет сообщества, изучив документы о состоянии «Троицы», практически единодушно признал: трогать «Троицу» нельзя, никакие технические приспособления, никакие меры предосторожности не дают стопроцентной гарантии безопасности при перевозке. Несмотря на единодушие, говорит Нерсесян, «ощущение катастрофы и необходимости что-то делать возникло сразу по окончании совета и никуда уже не уходило». И вот тогда он нажал на кнопку «Написать в журнал».

Мы встречаемся с Нерсесяном вечером в пятницу — к этому времени его пост в «Живом журнале» собрал более двух тысяч комментариев, об истории с «Троицей» со ссылкой на ЖЖ Нерсесяна сообщили все информационные агентства, новость о «Троице» весь день шла первым номером на «Эхе Москвы», интервью на радио, которое я брал у Нерсесяна, было для него четвертым за день, не считая бесконечных комментариев, которые он раздавал по телефону. В промежутках между интервью у него состоялся тяжелый разговор с руководством галереи; вопреки тут же разлетевшемуся по блогам слуху, Нерсесяна пока не уволили.

Один в поле

До последних дней Нерсесян был известен лишь читателям книг по древнерусскому искусству, выпускаемых издательством «Северный паломник» (там он служит главным редактором), и слушателям лектория при Третьяковской галерее (там он читает лекции о древнерусской иконописи); его ЖЖ (_corso_.livejournal.com) был в основном посвящен барочной музыке. Предыдущей ночью он спал четыре часа — и то благодаря снотворным; организм, говорит Нерсесян, не приспособлен к такой публичности; но что будет с организмом, ему, в сущности, безразлично, а душа его бессмертна.

Из поста Нерсесяна, если вкратце, следует, что переезда в лавру «Троица» не переживет. Икона, которой без малого шестьсот лет, хранится сейчас в стеклянном шкафу, где поддерживается постоянная температура и влажность: плюс 18 и 60 процентов. Любое внешнее воздействие может привести к тяжелейшим последствиям: есть вероятность расхождения досок, или отслоения верхнего красочного слоя, или появления трещин, или всего сразу. Специальные капсулы, поддерживающие постоянный режим температуры и влажности (в такой, к примеру, из Третьяковки в Донской монастырь ежегодно вывозят икону Донской Божией Матери), в случае «Троицы» бессильны: «Троица» больше Донской примерно вдвое по ширине и по длине. Чтобы ­погасить колебания при перевозке, требуется устройство такой величины и сложности — скорее похожее на сложный станок, чем на грузовик или автобус, — что герметичная капсула в него попросту не влезет; «Троицу» невозможно одновременно довезти до лавры и в капсуле, и так, чтобы не трясло, — придется выбирать одно из двух. Капсула меж тем фиксирует температуру и влажность окружающего воздуха на момент ее ­герме­тизации; если довезти «Троицу» без тряски и поместить ее в капсулу уже на месте — а на месте будет стопроцентная влажность и плюс тридцать (8 июня все-таки), — в таком микроклимате «Троица» и простоит все три дня. Это не значит, что икона тут же рассыплется на глазах у изумленных прихожан: «Скорее всего, — говорит Нерсесян, — изменения заметят только реставраторы, икону поместят в депозитарий на карантин, несколько месяцев реставраторы будут пытаться гасить эти небольшие, но грозные признаки, и все эти месяцы ее, естественно, никто видеть не будет. После чего выяснится, что пора снова везти ее в лавру».

Одна на всех

От мысли о том, что рублевской «Троице» угрожает опасность, любого нормального человека берет оторопь: «Троица» — это символ и образ России. Кажется, что, если бы ее не существовало, небо и трава, как в рассказе Брэдбери «И грянул гром», были бы другого цвета; кажется, она входит в наше ДНК; что из нее, хотя бы отчасти (в своей лучшей части), состоит наша душа. На самом деле эта генетическая память в значительной степени носит фантомный характер: до 1904 года «Троица», находившаяся в иконостасе лавры, была практически полностью закрыта золотым окладом; то, что находилось под ним, — результат многочисленных подчисток и поновлений, по выражению Нерсесяна, «трогательная палехская живопись под потемневшей олифой». В 1904 году Василий Гурьянов провел первую реставрацию — по нынешним оценкам, совершенно варварскую, — он расчистил поновления, а потом по древним контурам написал более-менее то же самое, только своей рукой. В 1918 году икона была передана на повторную реставрацию в Центральные государственные реставрационные мастерские (причем инициаторами передачи были не комиссары в пыльных шлемах, а историки и искусствоведы cтарой школы). «Троица», какой мы ее знаем, впервые явила себя миру в 1929 году — и уже в стенах Третьяковки, в руках людей, которых руководитель пресс-службы ­Московской патриархии священник Владимир Вигилянский называет сейчас «хранителями краденого».

Официальная реакция главного «хранителя» — директора ГТГ Валентина Родионова — предельно корректна. Родионов говорит, что временная ­пере­дача «Троицы» в лавру возможна при соблюдении трех условий: герметич­ная капсула, специальный автомобиль на мягком ходу и согласие реставраторов. Притом что третье условие уже точно невыполнимо, а первое и второе, как следует из слов Нерсесяна, исключают друг друга — переговоры, судя по заявлению Родионова, продолжаются, и предметом их станет техническая возможность перевозки; хотя внятного ответа на главный вопрос — зачем? — так и не прозвучало.

Смысла этой акции не понимают даже многие представители духовенства: «Перемещение иконы в Троице-Сергиеву лавру совершенно неоправданно, — говорит профессор Московской духовной академии диакон Андрей Кураев. — На праздник Троицы ее вполне можно, как и раньше, переместить в храм, расположенный на территории Третьяковской галереи, чтобы каждый верующий смог приложиться к образу. Если же считается, что икону прежде всего стоит поцеловать, то сде­лать этого в Троицком соборе все равно не удастся — по причине футляра. ­По­ста­вить ее на историческое место тоже не удастся: иконостас не позволит устано­вить икону вместе с защитным футляром».

Авторы некоторых комментариев в блоге Нерсесяна настаивают, что ежегодного перемещения «Троицы» в храм при Третьяковке — церковь Святителя Николая в Толмачах — недостаточно, что пребыванием «Троицы» за пределами лавры разрушены ее чудотворные свойства, прервана мистическая связь со святым Сергием Радонежским, в память которого была заказана икона, с Троичным богословием как таковым. В настолько тонких материях трудно что-либо достоверно опровергнуть — однако директор Музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева Геннадий Попов полагает, что в иконостасе Троицкого собора и сейчас существует как минимум две иконы Троицы, абсолютно идентичных по духовному наполнению: «Во-первых, копия с «Троицы», сделанная в 1600 году по заказу Бориса Годунова, во-вторых, копия, написанная Николаем Андреевичем Барановым, сделанная уже после раскрытия иконостаса в 1926 году. Наконец, есть другая древняя «Троица», сделанная на рубеже XIV—XV веков, — она стоит в музее, в ризнице, в трех шагах от самого Троицкого собора. Что касается чудотворности «Троицы» Андрея Рублева, то никаких документальных свидетельств ее чудотворности нет, чудотворной в общественном сознании ее сделали исследования реставраторов и историков искусства». Все остальное относится к области недостоверных слухов — якобы в письме патриарха в Третьяковку говорится о неких «грядущих испытаниях», перед лицом которых необходимо совершить молебен «Троице» (об этом известно из записи самого Нерсесяна); поговаривают, что история с путешествием «Троицы» в Лавру придумана в околокремлевских кругах в качестве общественно полезного пиар-проекта, чего-то вроде детского «Евровидения» или Дня Петра и Февронии, — чтобы три дня кряду показывать по телевизору, как весь народ во главе с руководителями государства припадает к истокам национальной духовности и восстанавливает связь времен, но все это тоже «сплетни в виде версий». Единственная правдоподобная причина сформулирована все тем же Владимиром Вигилянским — предельно откровенно и лаконично: «Место иконы в храме».

«Икона не является произведением искусства, — говорит протоиерей Борис Михайлов, настоятель храма Покрова при Святой Богородице в Филях. — ­Произ­ведение искусства — это феномен гораздо более поздней эпохи, эпохи Ренессанса. Мастера высокого Возрождения воспринимали здание, статую, картину как совершенный художественный организм, как эстетически преображенную и возвышенную реальность. Икона же является эпифаническим символом, который соединяет нас с духовной Реальностью и в определенной степени являет эту Реальность. Таково значение и «Троицы» Андрея Рублева. Я считаю, она должна вернуться на свое место — в Троицкий собор. Потому что это ее место, она для этого была предназначена». Похожие тезисы звучат даже в предельно корректных высказываниях официальных лиц патриархии: икона не произведение искусства. В XX веке народ был насильственно лишен своих святынь. Пришло время восстановить историческую справедливость. Только дипломатичность договаривающихся сторон мешает открыто признать: спор идет не только о том, где «Троица» проведет три летних дня 2009-го, — а о том, что такое древнерусское искусство вообще, где в принципе должны находиться его памятники.

Хрупкий мир

На следующий день после скандальной записи в «Живом журнале» Левон Нерсесян сделал еще одну: «Проблема в том, что мы с вами по-разному смотрим на одни и те же вещи — как это, собственно, свойственно людям. Что не мешает мне, в меру моих скромных сил, пытаться быть христианином. Хотя последнее выражение мы, вероятно, тоже понимаем по-разному. Бог нас рассудит. Постарайтесь не держать на меня зла и поверить, что я по крайней мере не руководствуюсь ни ненавистью к церкви, ни желанием как-то себя пропиарить».

Дело тут еще и в том, что в идеальном мире, куда хотелось бы вернуться сторонникам возвращения церковных ценностей, дела обстояли не так идеально. Нерсесян рассказывает, что церковь еще в середине XIX века сама создавала музеи — епархиальные древлехранилища, куда свозили особо древние и ветхие иконы: всего было открыто 43 таких древлехранилища. Многие иконы, находящиеся сейчас в музеях, тогда же, в середине XIX века, приобретались в собственность частными коллекционерами — Остроуховым, Рябушинским, тем же Павлом Третьяковым: «В собрании Третьякова было сорок икон, которые он, извините, за свои деньги приобрел, это первые сорок инвентарных номеров Третьяковской галереи — кому мы теперь их будем возвращать?» Ставить вопрос о реституции (возвращении сторонами договора всего полученного ими) сейчас нелепо — невозможно определить точку, к которой нужно откатиться, чтобы справедливость была восстановлена. Те, кто требует «возвращения награбленного», разрушают если не сами памятники искусства, то хрупкую социальную стабильность, единственно возможный в обществе температурно-влажностный режим, без которого этим памятникам не выжить.

«Существовал некоторый социальный мир, — говорит Нерсесян, — при котором не все были довольны. Cреди верующих были недовольные тем, что им дают три дня на молитвы перед «Троицей», — и среди музейщиков были те, кто кривился, что ее приходится выносить в храм, потому что все равно есть опасность. Но при таком минимальном недовольстве ситуация оставалась стабильной, это тот худой мир, что лучше доброй ссоры. И тут ситуация взрывается».

Как любит говорить на концертах опекаемых им рок-групп диакон Андрей Кураев: «Между землей и небом — война».

Самые громкие конфликты между искусствоведами и церковью последних десяти лет

Успенский собор (Владимир).В августе 2008 года научный руководитель реставрационных работ в соборе Александр Скворцов заявил, что украшающие храм фрески работы Андрея Рублева находятся на грани гибели. В результате этого заявления разгорелся конфликт между РПЦ и Владимиро-Суздальским музеем-заповедником, в совместном владении которых находится храм. Музейщики обвиняют в произошедшем церковь, считая, что фрески пострадали из-за того, что от регулярных богослужений в храме нарушается режим температуры и влажности. Представители епархии, напротив, утверждают, что на сотню прихожан храма приходится тысяча туристов, и музею следует ограничить количество посетителей. Конфликт так и не разрешен.

Рязанский кремль(Рязань). Конфликт между музеем-заповедником «Рязанский кремль» и Рязанской епархией РПЦ начался в 2006 году, когда архиепископ Рязанский и Касимовский Павел направил директору музея Людмиле Максимовой письмо с предложением передать в безвозмездное пользование епархии большую часть строений Кремля. Сначала музей ответил отказом, но потом все-таки передал епархии пять зданий: Христорождественский собор, Спасо-Преображенский собор, Богоявленскую церковь, Соборную колокольню и гостиницу знати. Тем не менее конфликт продолжался. В декабре 2007 года глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой объявил об увольнении Людмилы Максимовой. «Я был вынужден просто уволить директора музея, потому что не искать компромисс — это неправильный путь», — заявил тогда Швыдкой. Новый директор, Галина Соколова, компромисс нашла, передав РПЦ Успенский собор Рязанского кремля и западную часть дворца Олега. Это произошло осенью 2008 года и подняло новую волну протестов.

Ипатьевский монастырь (Кострома). В ноябре 2004 года Федеральное агентство по управлению государственным имуществом приняло решение о передаче помещений Ипатьевского монастыря в безвозмездное пользование Костромской епархии РПЦ. При этом во временном пользовании монастыря оказались и коллекции музея, так как новых помещений музею не предоставили. Сотрудники музея начали голодовку про­теста и подали иск в Арбитраж­ный суд Москвы. Протест так ни к чему и не привел. Часть коллекций музея была переведена в новые помещения, а часть ­осталась на территории ­мона­стыря, во вновь созданном ­Церковном историко-­археоло­гическом музее Костромской епархии РПЦ.

Храм Воскресения Христова в Кадашах (Москва). 3 августа 2004 года храм, в котором с 1960-х годов работал Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени академика И.Э.Грабаря (ВХНРЦ), был захвачен группой верующих. Они опечатали помещения мастерских и на протяжении месяца не допускали в них сотрудников центра.

Только в сентябре РПЦ и Федеральное агентство по культуре и кинематографии смогли ­раз­решить этот конфликт: ВХНРЦ разрешили вернуться в храм, но только временно. В апреле 2005 года реставраторы ­окон­чательно переехали в новое помещение.

Храм Илии Пророка (Москва). В 2004 году церковная община храма Илии Пророка на Воронцовом Поле подала в Арбитражный суд Москвы иск к занимавшему помещения храма Государственному музею Востока. Суд этот иск не удовлетворил, но здание храма все-таки передали РПЦ — соответствующее постановление подписал 25 октября 2004 года мэр Москвы. Новое помещение для хранения фондов музею при этом не предоставили, поэтому он так до сих пор и не освободил здание церкви. Конфликт остается открытым.

Судьба «Троицы» Андрея Рублева

1408 или 1425—1427 — вероятное время создания «Троицы» Андреем Рублевым

1423—1425 — в Троице-Сергиевой лавре возводится каменный Троицкий собор, для иконостаса которого по заказу игумена лавры Никона пишется «Троица»

1575 — у «Троицы» появляется оклад: икона обложена золотом по приказу Ивана Грозного

1600 — Борис Годунов делает для «Троицы» новый, еще более драгоценный оклад и заказывает ее копию

1635 — первое крупное поновление росписей и иконостаса Троицкого собора (очевидно, вместе с «Троицей»)

1779 — поновление росписей и иконостаса Троицкого собора при митрополите Платоне (очевидно, вместе с «Троицей»)

1834—1835 и 1854—1855 — поновление «Троицы» палехскими иконописцами

1904 — иконописец и реставратор Василий Гурьянов снимает оклад и впервые расчищает икону от позднейших записей и потемневшей олифы

1915 — искусствовед Николай Сычев заявляет, что реставрация Гурьянова была проведена неверно: в результате «Троица» была не открыта, а, напротив, скрыта

1918 — под руководством графа Юрия Олсуфьева начинается новая реставрация

1929 — по окончании реставрации «Троица» передана на постоянное хранение в Третьяковскую галерею

1931 — в Третьяковской галерее начинается реставрация досок «Троицы» — постепенное увлажнение до их окончательного схождения

1941 — «Троица» покидает стены Третьяковки и отправляется в эвакуацию в Новосибирск — там экспонаты галереи размещаются в здании Оперного театра

9 октября 1944 года — издан приказ о реэвакуации — «Троица» возвращается в Москву

17 мая 1945 года — «Троица» вновь выставлена в открывшихся после ремонта залах Третьяковской галереи

1997 — восстановлен храм Святителя Николая в Толмачах — домовая церковь при Третьяковской галерее, куда раз в год на три летних дня, на праздник Троицы, переносится икона Андрея Рублева

май 2007 года — «Троицу» вывозят в здание Третьяковки на Крымском Валу на выставку «Европа — Россия — Европа»