Храпкин — от слова «участие»

Табло в лицо

Каток. В лучах галогенных прожекторов лежит себе девушка на льду. Красиво полулежит — на локте. Отдыхает. Вокруг нее вдумчиво наяривают круги длинноногие трудящиеся. Пять минут лежит. Десять. Двенадцать. Трудящиеся — ноль эмоций. На пятнадцатой барышня закатывает вверх глаза и что-то делает с нижней губой. Я иду на риск, подруливаю с неуместным вопросом: а все ли у нее в порядке? Оказалось, не все: ногу сломала. Но кричать стеснялась и не знала, кому из этих людей можно отравить отдых. Пока конькобежцы вызывали скорую, веселью пришел конец. Каток встал. Одно рекламное табло сверху настойчиво поворачивалось к человеку лицом. На ярко-синем фоне оно сообщало новое правило русского языка: «Участковый — от слова «участие». Так было написано. Я подумал тогда, шатаясь на лезвиях: «Пусть даже табло врет, но как жаль, что у катка нет своего небольшого участкового». Умирающей девушке это могло здорово понравиться.

Может быть, у катка еще нет своего участкового, но вообще ощущение такое, что участковые есть везде. Они окружают меня — эти задумчивые существа с кожаной папкой на молнии, настенным планом микрорайона, контрольной карточкой работ, тетрадью и протертым паклей пистолетом. Они — на щитах 6×3 метра, на тумбах сити-формата, на остановках, они приклеены в лифтах, смотрят с досок объявлений. Есть трехслойные участковые на тумбах-пиллерсах. И все это — в 58 городах России.

Кампания идет без глупостей, по-милицейски. Изображения разделены по сферам: «Насилие в семье?», «Шумные соседи?», «Возникли подозрения?», «Тревожные чувства?». И дальше, с красной строки, лейтмотив: «Участковый — от слова «участие». Поскольку акция МВД продлится еще 9 месяцев, я всей душой захотел одного. Чтобы участковый успел принять небольшое участие и в моей жизни. Хотел легкого, неназойливого общения. А может, даже искренней дружбы. Чтобы при расставании участковый легко так двинул меня по плечу: «Ну, Геннадич, звони, если что. Да и просто так набирай. А то мне, Антон, бывает тошно и одиноко в своей комнатке». А я бы: «Само собой, Петрович, я ведь тебе последний диск Rammstein обещал дать послушать».

Храпкин отдаст татарам

Мой участковый был небожителем. По крайней мере, таким он показался мне при нашей первой встрече года четыре назад. Когда я поднял голову, от его фуражки в разные стороны расходились лучи солнечного света. Лицо засело где-то в тени обжигающего нимба. Участковый молчал.

А не дошел я ста метров до своего подъезда. Возвращался после двух суток службы свидетелем на свадьбе приятеля. Единственные чистые джинсы, которые я тогда в суете откопал, были неприлично-оранжевые Wrangler. Вот в них я лежал на лавочке в белой майке Комитета французских профсоюзов CGT, и меня мутило. Был я тогда не лучшим собеседником. Но, видимо, кто-то думал иначе.

«Храпки! Храпки!» — строгий мужской голос сверху что-то говорил. Я увидел башмаки. Хорошие начищенные башмаки. К башмакам крепились ноги в серых брюках с кантом. «Какие храпки? Что от меня хочет этот человек? Может, я слишком громко сопел?»

— Не храпи, татарам продадим!

— Вы шутите? — почему-то спросил я, спустил ноги в апельсиновых брюках на землю и посмотрел вверх. Солнце ослепило, но фуражку я разглядел.

— Меня зовут участковый Храпкин, — сказала голова.

Видимо, он представился в третий раз.

Тогда участковый Храпкин из беседы со мной мало что мог выудить. Одно он, должно быть, понял: что вот этот в апельсиновых штанах и майке с рожами — еще один псих с вверенного ему участка. Ну почему ему так не везет? Храпкин обреченно поднялся и пошел в ОПОП. Вылизанными ботинками прошлепал по грязной луже. Вниз он не посмотрел.

Так я узнал Храпкина. На три года мы счастливо забыли о существовании друг друга.

«Тревожные чувства?»

— Сергей Петрович, это Антон, — я позвонил участковому Храпкину.- Вы знаете, я бы хотел подойти к вам. Моя супруга… она…

— А что с ней? (Озабоченно.)

— Боится всего. Социофобия. Из дома не выходит — говорит, нет ни власти, ни порядка. Опереться не на кого. А этот клуб внизу — крики, ор…

— Завтра в шесть приходите. Обсудим.

В 6 вечера я стоял на линолеуме в пустом коридоре, слушая единственный звук здесь — капающей воды.

Мой участковый сидит в ОПОП. Общественном пункте охраны порядка. У него все хорошо: есть санузел с утепленным махровым стульчаком. Есть личный огнетушитель. А также личная люстра. Все по инструкции «Организация деятельности участкового уполномоченного». По этой инструкции участковый имеет право:

- на мыло и полотенце (1 комплект);
- на прибор для питьевой воды (1);
- на портьеры и занавески (1 шт. на каждое окно);
- на репродуктор проводного вещания (1);
- на стул полумягкий (1);
- на люстру (1).

Все скромно и даже скаредно. Окна обороняли решетки с толстыми в сечении прутьями, проводной репродуктор вещал о фиброаденоме женской груди, под портьерами с птичками стоял огнетушитель. Только японская гейша с календаря смотрела на меня с идиотским сожалением.

В 18.05 участковый Сергей Петрович Храпкин вышел из ванной. Он был бодр, краснощек и тщательно вытирал руки полотенцем. Во внешности Храпкина много положительного. В меру упитан, светлорус, глаз голубой, излучает добропорядочность и благодушие. Видимо, именно за ним уместно прятаться женщине, мечтающей о каменной стене.

— Что? — сказал Храпкин.

Я повторил все. Я сказал, что тревожные чувства съедают душу моей супруги.

— Ну, Сергей Петрович, приходите, мы чай поставим, пирожков поедим. — Я сделал рукой странный жест, которым хотел показать, что посидим как люди. Он совсем не сопротивлялся. Только с сомнением сжал губы: что за малахольные жены пошли?

— Господи, конечно.

Храпкин сел на полумягкий стул и начал водить пальцем по рабочей тетради милиционера.

— Да, — он наконец решился, тяжело вздохнув. — В субботу у меня совещание с 15.00. Так что в 17—18 я у вас.

Может, он имел в виду с пяти до шести, а может, и 18 минут шестого — этого я так и не понял. Но мне почему-то показалось, что маршрут своих передвижений по району он рассчитывает до долей секунды.

«Проблемы с эрекцией?»

В МВД на Житной улице в большом кабинете с Путиным на стене в очень мягком кресле сидит человек — начальник Управления общественных связей административного департамента МВД России подполковник милиции Валерий Грибакин. Он первым спросил:

— Как вам наша программа по участковым?

Я признался, что под влиянием этой программы познакомился со своим участковым и пригласил его домой пить чай.

Грибакин удовлетворенно кивнул.

— Понимаете, участковый одинок. Пока что он страдает от одиночества. Открытость открытостью, а генерал участка, как мы его называем, не должен работать один — как рыба об лед. Вот мы делаем его «участливым», чтобы вокруг себя он формировал народных дружинников, помощников, друзей. Мы решили проложить мостик: сделать участкового ближе к гражданину и наоборот. Он «участливый», конечно, но тонко.

— Кому пришел в голову слоган «Участковый — от слова „участие“»?

— Продукт коллективного разума. В МВД действует общественный совет: плотные связи (в хорошем смысле связи) с творческой интеллигенцией, с писателями и поэтами. Очень активен председатель фонда «Народная инициатива» Алексей Белозеров. Человек стеснительный и скромный до неприличия, но попал в точку. Креативные агентства тоже молодцы. Прониклись. Бесплатно, без всяких денежек работают. Сейчас мы плакаты дополним еще и видеороликом про участкового. Думаю, генеральная линия останется прежняя — участие. У нас есть прекрасный образ — Анискин. Ну и дядя Степа.

— А Степан не гаишник?

— Ну какая разница, все равно милиционер. Есть в нем элемент доверия. На него будем нанизывать мультипликационный фильм. Вообще, будущее уполномоченного — домашний участковый.

— У вас-то, у подполковника милиции, тоже есть участковый, и, возможно, он пока далек от совершенства. Но в голове наверняка же сидит образ идеального участкового?

— Человек, который знает всех и знает все на местности. Строгий. Его побаиваются, особенно дети. Он не отмахнется от мелочи, обязательно вникнет. Он участливый. Зовут все, например, Михалыч. Знаете, кто-то его и пошлет, но пошлет по-доброму: «Михалыч, опять морали будешь читать? Да ты меня заел уже просто-напросто. Все уже нормально, сижу, дома нахожусь». Он не рубит с плеча. Если украл — побеседует. Может постучать в дверь, крикнуть: «Открывай, мать, сыновья твои вляпались. Тюрьма им грозит. Открывай давай — вместе будем думать, как помочь». Он не стремится всех посадить.

На этом постулате Грибакин вскакивает, подбегает к шкафу, копается в его внутренностях. Наконец на свет извлекается коробочка с DVD.

Документальный фильм «Сокол, Михалыч» — про участкового из глухой деревни Сокольского района Вологодской области. Настоятельно рекомендован к просмотру. Кратко пробежались по узловым сценам. Синопсис фильма: участковый милиционер майор Тихоненков по кличке Михалыч присутствует при родах коровы. Гаснет свет — кто-то украл провода с дойки. Корова телится, дойка не доится. Тихоненков ищет следы на земле. Ходит по притонам, по подвалам. Разнимает двух дерущихся на палках пожилых женщин. В итоге находит украденные провода. В конце появляется на вечеринке — охотно танцует с населением. «Несколько странноватый, — говорит о нем голос МВД за кадром, — в меру пьющий участковый».

Михалыч, по мнению начальника управления МВД, — идеал.

— И что радует, — улыбается Грибакин, — уже пошли анекдоты. А значит, кампания получила успех.

Грибакин зря смеется. Потому что появился плакат: «Проблемы с эрекцией? Участковый — от слова «участие». И увидеть его можно здесь: www.yaplakal.com/uploads/post-2—1141209515.jpg.

«Купите газовые баллончики!»

У меня гуси не пропадали. Моя бабушка Алла Григорьевна палкой никого не била. Мое козье стадо в порядке. Но любимая женщина — социофоб и изоляционист. А поэтому мы ждем участкового Храпкина. Он обещал сочувствие.

Сергей Петрович позвонил в дверь в 17 часов 18 минут и 40 секунд.

— Что у вас случилось? Что вас беспокоит, что тревожит? — И правда, стоя в прихожей, вертя головой в плотно прилегающей шапке, Храпкин похож на добрую няню. Бритую няню: выглядит он бесподобно. Ухожен, подстрижен бобриком. По-милицейски гламурен. — Визитка есть моя? А это кто? Супруга? Очень хорошо.

— Ну раздевайтесь, — бабушка поправляет праздничный пеньюар.

Для встречи Храпкина я попросил ее найти в сундуках самый красивый наряд. Мама тоже блистала. Она выступила в кимоно.

На столе — торт, в огромном блюде — пирожки с капустой, с мясом, водка в морозильнике, закуски, бутылка Zinfandel со вкусом ежевики и сливовый пирог.

Так и надо встречать участкового.

— Давайте я раздеваться не буду, шапку сниму и так расстегнусь раскрепощенно?

— Сергей Петрович, все на бегу, что это такое? — Моей бабушке, которая всю жизнь думала о ядерно возбуждаемой плазме и сталкивала ее с пучками заряженных частиц, такая мягкотелость непонятна.

— А что делать? Рабочий день только начался… Мы работаем до 11—12 ночи.

Участковый Храпкин вздохнул, опустил плечи. Снял пальто. Огляделся.

— Ну если только чайку. В принципе, я только попил чай, но как бы отказаться неудобно, коль в гости пришел. Замерзли? — Тут милиционер едва заметно улыбнулся. — В Сибирь всех надо на тренировку, наверное. Так что у вас случилось? Расскажите.

Минуты три с половиной мы расшаркивались.

— Да вы чай, чай пейте, Сергей Петрович! Вот пирог я испекла сливовый. — Моя бабушка, пребывающая в ядерных частицах, умеет поддержать человеческий разговор.

— Да я же вроде поговорить пришел, — улыбнулся капитан милиции. Он взял в руку чашку. Руки здорово тряслись. Храпкин с опаской глядел то на пирог, то на вино, то на свою рацию, которая хрюкала рядом на столе, то на маму в кимоно.

Что-то гавкнула рация. «Спасибо, Миш, не сейчас, я на адресе. Да, закажи два. А кто будет? Хоп», — ответил он средству спецсвязи.

Наконец моя супруга сказала то, что должна была. Сказала, что боится проходить мимо клуба, который расположен на первом этаже нашего дома. Что пьяные вурдалаки достали, что, черт возьми, где власть?

Храпкин потер розовую щеку.

— Клуб — согласен. Это болезнь нашего района. Насчет клуба начнем с того, что в первом подъезде у вас живет Гринюк. Она поднимала весь вопрос. Гри-нюк, — повторил он по слогам. — У нее через стенку подсобка клуба. Долбят. В клубе совершается гораздо больше преступлений, чем вы можете себе вообразить.

Гость поправил воротник рубашки. Видно было, что когда совершаются преступления, Храпкин начинает жить полноценной жизнью. Полной приключений, стрельбы, загнанных врагов и адреналина.

— Парню ногу поломали, большая драка была. Мы одно время наркоманов там сильно гоняли, потому что туалет был обкурен, шприцы валялись.

Социофобия обострялась. Все стали нервно пить вино. Кроме Храпкина. Он был на коне. Руки, кажется, уже не тряслись.

— А вообще сейчас главная болезнь нашего общества — грабежи. Вот за последний месяц на нашем участке было 26 грабежей…

Женщины хором ахнули.

— Да-да, — кивнул Храпкин. — Просто подходят на улице, говорят: отдай телефон. И все.

— А как же от этого защититься? — искренне поинтересовалась бабушка.

— Купите газовые баллончики, — парировал участковый. — Вот вы в метро едете, перед выходом на улицу переложили его в карман — и идите себе спокойно. К вам подойдет человек, скажет: «Дай телефон». Вы в лицо ему брызнули — и бежать до первого прохожего. Ну и в милицию, в дежурную часть, сразу звоните.

— У нас к милиции двоякое отношение, — призналась жена. — Потому что случаев всяких ужасных с милицией много происходит.

Мне показалось, что сейчас Храпкин замкнется. Ведь нельзя же так сразу про оборотней. Но Храпкин совсем не замкнулся.

— Согласен с вами, — кивнул участковый. — У меня такое же отношение к милиции. Потому что за себя я уверен, что вот я так не поступлю. А за кого-то… Когда молодой парень 19—23 лет на посту двенадцать часов по улице ходит-бродит без выходных-проходных в лютые морозы, а потом за зарплатой приходит и получает шесть тысяч рублей — это ужас.

— Вот как такой милиционер может кого-то защитить? — вставила бабушка.

— Хорошо, если он еще один живет, без семьи. А если с женой? А если жена пилит?

— И сковородкой грозит: давай деньги, — это уже моя жена встряла. — Уж стань хоть чуть-чуть оборотнем!

— Отсюда и отношение, — грустно улыбнулся Храпкин. — Молодой сотрудник, у которого что-то в голове есть, ищет место, где подработать, где подежурить, кого поохранять. А тот, у которого в голове нет ничего, — он идет на улицу, и нет чтобы человека доставить в отделение милиции, возьмет с него 50 рублей, 100 рублей, а иногда и 500 рублей берут. А если его привести в отделение, проверить как следует — вдруг он в розыске. Вот и получается, что такой сотрудник милиции из ста одного преступника за 300 рублей отпускает. Но если каждый милиционер из ста одного отпускает — это явно не очень хорошо.

На долю секунды мне показалось, что мы с Храпкиным поменялись ролями. Что сейчас мы принимали участие в его судьбе, а не он — в нашей. Храпкин, кажется, тоже почувствовал что-то похожее.

— Ну я вам одних страстей нарассказал. В большинстве, конечно, наши сотрудники — они порядочные. По крайней мере, у нас четыре человека работает в опорном пункте — к любому можете обратиться в любой момент. Если даже меня не будет, вам подскажут, помогут что угодно сделать: заявление принять, документы оформить. Так что вот так.

Я поинтересовался, можно ли обращаться к участковому с более мелкими проблемами. Когда в магазин сходить некому или еще что не так.

— Провожать бабушку в поликлинику, так же как и внука в школу, — это не наша работа, — честно признался гость. — Но у каждого милиционера какая-то человечность есть. Если попросят, то мы отказать не сможем. Хотя просьбы разные бывают. Вот однажды с моим соседом по комнате. Ему без устали названивала одна дама. Вроде не старая, в относительно здравом уме пребывавшая. Так вот, звонит она как-то и спрашивает: «Вы участковый?» Тот отвечает: «Да». Она продолжает: «Вы же должны помогать населению?» — «Да, должен помогать населению». — «Ну тогда придите и переспите со мной!» Я мягко сказал — она выразилась по полной программе.

— Что же он ответил? — поинтересовалась мама.

— Ответ был целомудренный. Других сдвигов по фазе тоже хватает. Я, например, был уверен, что одна пожилая женщина из четвертого корпуса дома 33 останется моим личным врагом на всю жизнь. На вторые сутки, как я перевелся в этот ОПОП-52, бабушка с шестнадцатого этажа начала, не жалея сил, гоняться за соседями по дому с косой.

— С какой еще косой?

— С обычной косой, которой траву косят. Я ее остановил. Потом приехал психиатр и забрал ее в психлечебницу на трое суток. Суд же увеличил этот срок на месяц. Однажды мне надо было опрашивать врачей этой психбольницы. И вот она меня там увидела и накинулась. Когда ее выписали, она продолжала таить зло. Писала на меня в прокуратуру, что косу у нее отобрал. Я думал, что у меня работы до самой пенсии хватит с ней. А буквально на той неделе она приходила за справками — как родная! Она меня и целовать давай, и «Петрович, вы самый лучший человек». А я-то думал, что нажил врага на пятилетку вперед. Ну что, вам еще страшно?

— Гораздо меньше.

— Вообще в районе у нас все здорово. В других хуже. Так что не волнуйтесь. От жизни никуда не уйти.

— Хороший итог, — нервно брякнула мама в кимоно.

— А вот вы знаете, что у вас видеонаблюдение стоит? На подъезде. Это очень сильно нам помогает. И запись идет — там, где опорный пункт, в 8-м подъезде. Антон, слышишь?

Мы на «ты» — вот это уже здорово. Возможно, начало дружбы положено. Странно, что Храпкин зовет меня в 8-й подъезд — смотреть видео? Я допущен к секретным материалам? А я его приглашу качаться на качелях, а лучше — на каток…

— …но допуск лиц ограничен. Буквально два или три опера всего имеют право туда заходить и смотреть эти камеры, Антон.

— Да, Сергей. Может, по пятьдесят?

— Нет, — ответ был предсказуем. — Вообще видеонаблюдение сильно меня выручает. Недавно был случай: парень привез пиццу. У подъезда пьянь собралась: «Это ты нам пиццу привез?» На обратном пути отоварили разносчика пиццы хорошо: побои и переломы были. Благодаря этой камере видны все лица красивые: кто бил, чем и сколько. Так что имейте в виду. Вот идешь ты, Антон, мимо дома. Если кто-то начинает приставать — просто доведи его до подъезда и встань так, чтобы камера в правом углу смотрела в его лицо. Не обязательно к своему подъезду — подойди к первому попавшемуся.

— Вот это мы и хотели услышать, — обрадовалась мама. — Вы нас успокоили как-то. Надежный вы.

— А вообще, конечно, удивляюсь я вам. У вас в прошлом году была кража на шестом этаже. У женщины 60 тысяч рублей украли, долларов порядка 5 тысяч. И вот у нее такая же планировка, как у вас. И при входе сразу ящик выдвигаешь из шкафа — там деньги и лежали. Чтобы далеко не ходить. Она потом говорит, что к ней приходили в одежде работников РЭУ, простукивали батареи. Ну что ж такое?! Ну пришли к вам из РЭУ — позвоните, спросите: «Вы ко мне присылали кого-то или нет?» Если не присылали — открыла дверь, поварешкой по голове и вон из квартиры. Ну уберите вы деньги, поставьте сигнализацию. Антон, можешь позвонить мне. Я сейчас на опорный приду, узнаю, сколько стоит вневедомственная охрана. Если надо.

— В общем, торт вам не понравился…

— Нет, он понравился, но я вам честно говорю, что я перед тем как пойти на работу, плотно пообедал. Так что вот так. Жизнь есть жизнь, от нее никуда далеко не уйдешь.

Итак, с Храпкиным мы на «ты». Днем позже я перезвонил ему на мобильный, спросил, как добрался. Добрался хорошо. Он позевывал.

— Ты обязательно звони, если что. И кстати, Лене привет. Ей лучше?

«Шумные соседи?»

Я не знаю, как у кого, а у нас все время кто-то сверлит стены. Сверлит почти каждый день: с упоением, эмоционально, пылко. Уже полгода. Мозги мои жужжат и стонут. В них пробоины, дырки, эллипсы, рытвины и капканы. А соседи все исступленно сверлят и сверлят. По моим подсчетам, их квартира должна быть уже похожа на решето.

Если проклятая дрель глохнет, радость, как правило, иллюзорна. Через минуту начинают страстно заколачивать.

Острее всех реагирует бабушка. Она не сомневается, что это подпольное производство. Мысль о том, что соседи устроили в квартире завод железобетонных конструкций, не дает ей покоя.

— Сергей, привет. Да-да, это Антон. Помнишь, ты сказал позвонить тебе, если у меня появятся подозрения относительно подпольного производства?

— А? — голос Храпкина падает. И — в сторону: «Карпухин, отдашь эти бумаги Леонид Санычу. У меня шумы».

— Так вот, они появились.

Храпкин пришел «на шумы» помятый, неулыбчивый. Весь какой-то потоптанный. Но зато сосредоточенный. На 12-м этаже приложил ухо к несущей стене. Крутанул глазами. Не говоря ни слова, мы спустились этажом ниже. Долго звонили в квартиры. Из двух вышли осоловевшие женщины. Стали валить на мой, 12-й, этаж: «Там дятел какой-то сверлит все!» Дамы согласились, что жить так нельзя, и сообщили, что сроду в руках не держали не то что дрели — гнусного дюбеля. Максимум из крутящегося — миксер.

С Храпкиным мы побежали в соседний подъезд. Здесь на 12-м этаже звука не было вообще. И в квартиру нас не пустили.

— Да я участковый Храпкин!

— А мне что? Слушай, положи визитку в почтовый ящик и проваливайте к чертям собачьим. Твою так через сито, покоя нет, одни мудаки сверлят, другие — участковыми представляются…

Это иллюзия, что когда участковый Храпкин едет в лифте, он смотрит в стену и ни о чем не думает. Пока лифт спускал наши тела с двенадцатого на первый, Храпкин произнес:

— А знаешь, редкие случаи, чтобы человек не был связан как-то с милицией. Обмен паспортов, утрата, переезд, выписка. Я себе пометил это дело. Я знаю, что он все равно придет ко мне, этот красавец.

Храпкин улыбнулся своим мыслям.

Мы опять поднялись ко мне. Нависала кромешная тишина. На цыпочках, едва заметно улыбаясь, участковый прошелся вдоль квартир на этаже.

Храпкин был хлопотлив, как васнецовский домовой, тихонько спускающийся ночью с чердака. И обаятелен, как его же улыбающийся водяной.

Я проводил милиционера на улицу. Закурили.

— Пф-ф-ф, — Сергей выпустил струйку табачного дыма. — У меня была женщина, которая уверяла, что соседи якобы снимают порнофильмы с ее участием. Вроде как они просверлили во всех стенах дырки и через них снимают на видео, как та раздевается. Это я к дыркам вспомнил.

Сто процентов — Храпкин принимает участие в моих бедах.

«Три черта было — ты четвертый»

«Участливого участкового» для рекламной кампании МВД России до ума довели в агентстве Rapp Collins Moscow. Это люди из его штаб-квартиры сели, вздрогнули и нарисовали плакаты на синем фоне. Рукопожатие, правда, слямзили у UNICEF. У Международного фонда помощи детям красная рука пожимает белую, а у участковых синяя — синюю.Rapp Collins существует в Москве 6 лет. И они не всегда занимались властными мужчинами с пистолетами. Узловыми их темами были: а) подкожный жир и б) кровососы с цветными глазами.

Перед тем как получить заказ на разработку участкового, это поразительное по силе духа рекламное учреждение утопало в проблематике подкожного жира. На женских телах оно находило неприятные бугорки, наполненные молекулами углерода и водорода, и боролось с ними. Но вскоре плюнуло на жир и подрядилось продвигать контактные линзы. В том числе цветные и нуар-линзы: «бельмо на глазу», «глаз вампира», «глаз зомби».

Как известно, настоящий зомби обречен на полусон, мычание и поедание мозга. Но его глаза совсем не слепые, как у мертвеца, а напротив — горящие и расфокусированные. Они отличаются расплывшейся радужной оболочкой и бесформенными зрачками. Зомби не стесняется себя.

А участковый пока — да. Как поведал нам пожелавший сохранить анонимность сотрудник агентства, участкового пришлось делать после зомби. Вся сложность таилась в том, что он должен стать проникновенным, как медиум, всесильным, как районный Будда, но главное — заботливым.

— Участковый сегодня сам испытывает невероятные ментальные муки, — считает наш собеседник. — Может быть, даже психологические потрясения. Он еще робок. Стесняется. Не может первым проявить любовь к жителям, считает это игрой в одни ворота. Мы пытались сделать его приятелем. С которым можно обсудить видения и страхи.

Запах почты

С Храпкиным я обсудил, кажется, все видения и гипотезы. Я рассказывал ему, что получаю странные конверты подозрительного веса, размера и запаха, с неправильным адресом, кривые по бокам. Такие конверты я со странной периодичностью достаю из своего ящика. Адресованы они Антону Илину. Странно, что вообще кто-то их отправляет (обратный адрес — Центр российско-корейского сотрудничества). Странно, что в Северной Корее есть почта. Странно, что края неровные. Странно, что полиэтилен белый, скользкий. Не зная, зачем товарищ Илин нужен товарищам из страны чучхе, да еще теперь с ядерным реактором в Йонгбоне, бандероли я аккуратно складировал в помойке. Но в этот раз от конверта скверно попахивало.

Храпкин по-хозяйски поинтересовался: не взрывоопасными ли веществами? Веществами не пахло. Пахло трупом. Мой капитан приказал: «Не трогай, аккуратно положи в ящик, я скоро».

Я так и сделал и встал на посту. Храпкин был стремителен как никогда. Эта чушь, видно, сильно отвлекала его. Достал фонарь, засунул его в чрево ящика, принюхался.

— Слушай-ка, а у тебя тут мышь сдохла. Повесилась, блин. Ну и хреновина.

Храпкин замечательно выругался. Вытащил паклю из кобуры, зацепил грызуна за хвост. Все остались довольны, что это не диверсия. Конверт был нафарширован приглашениями на московскую выставку живописи чосонхва. Я не знал, как отблагодарить Храпкина, и предложил ему вместе осмотреть фрески чосонхва. Но капитан молча посмотрел на меня. С улыбкой.

Каша

Участию в моей жизни не было предела. Я пожаловался Сергею, что ко мне ходят придурки, предлагая купить крупу и сахар. Мне не нужны ни сахар, ни крупа. Но однажды за дверью кто-то притаился. Так мне показалось. Был полдень.

— А ты уверен? Шаги слышал на лестнице? В глазок что-то видно?

Храпкин тяжко вздохнул. Мне было немножко стыдно, что в глазок у меня ни черта не видно и что вообще так неспокойно вокруг.

— Значит, постарайся заблокировать дверь мебелью, металлической посудой, одеждой.

Я бросил пальто и подбежал к телефону.

— Как блокировать металлической посудой?

— Бросай громко посуду металлическую.

Я бросил кастрюлю.

— Встань сбоку на случай стрельбы.

Когда Храпкин приехал, я параноил на корточках на лоджии. Из подъезда выходили мужчины с мешками сахара. Никто не таился. Просто маркетинг.

Я опять был раздавлен.

Бабушка и свастика

После триллера с кастрюлями я решил не беспокоить Храпкина по пустякам. Пустяком я счел сон моей бабушки. Инстинктивно уже было двинулся к телефону, потом привел себя в чувство. Бабушке приснилось, что ее за ядерную работу преследует ЦРУ и требует секретов. От ментальных проблем я решил избавить капитана милиции.

Все. В принципе, если не считать неправильной свастики в лифте, никаких претензий к жизни у меня больше не было. Ну воет собака иногда у соседа. Сутки через трое.

— Антон, я все понимаю, но от меня требуют, чтобы раз в полгода мы обошли весь административный участок. Это три с половиной тысячи населения. В одном твоем доме 282 квартиры. Если я буду приходить на каждый собачий лай, я сдохну сам.

А я этого я не хотел.

Вместо этого позвал его на открытие итальянского ресторана. Приглашение сулило конкурс сомелье, обширную выпивку и барную стойку, затянутую материалом, из которого делают проекционные экраны.

Но Храпкин замкнулся. Бросил, что не хочет общества и намерен на праздники почитать: сейчас одолевает «Божественную комедию» Данте.

Минуту еще я слышал эхо металла в его голосе.

И не находил себе места. Участковый уже становился большой мамой в переднике, от которого пахнет ванилью, стиральным порошком, какао, ружейной смазкой. Храпкин разделял бестолковые подозрения, принюхивался к мыши, учил бросаться кастрюлями. Он закусывал нижнюю губу, чертыхался. Жевал самый невкусный кусок сливового пирога — с краю, а от серединки отказывался. Он, капитан милиции, едва не стал членом семьи. Но вдруг — пропал. Отдалился. Неужели опять… от слова «участок»?

Храпкин, вернись!

«Сокол, Михалыч», 2005 год. Производство: Объединенная редакция МВД России. Автор сценария и режиссер: Сергей Шевцов.

Место действия — Сокольский район Вологодской области. Здесь живет и работает майор милиции Тихоненков Александр Михайлович, лучший участковый уполномоченный России.

— Михалыч — самый дорогой мой человек! Он мне козу вернул!
Голос за кадром: На счету Михалыча 29 раскрытых преступлений.

Доярка: Провода обрезали, дойка не доится, света в деревне нет.
Михалыч (за кадром): Cамое ощутимое для деревни преступление — лишить ее электричества.

За кадром музыка Ж.-М. Жарра и голос Михалыча: Я внимательно осмотрел место происшествия. Воришкам повезло: ночью подмерзло, никаких следов не было. На столбах я обнаружил свежие следы от монтажных когтей, на проводах — характерный срез от кусачек.

Подозреваемый Витька: Почему страна бросает людей? У меня психика обрушивается. Вы создайте комитет, чтоб я мог себя успокоить.

Звучит «Бранденбургский концерт» № 3 И.-С. Баха. Михалыч (за кадром): Рядом со спившимися пожилыми мужиками — молодые парни, у которых дома жены, маленькие дети. Вот это особенно горько!

Голос Михалыча: На своей основной работе мой отец был мастером, он был профи. Никто не заставлял его заниматься общественной работой. Он проработал дружинником почти двадцать лет.

Михалыч: Кем хочешь стать-то, когда вырастешь?
Никитка, его сын: Как ты!
Михалыч: А как я — это как?
Никитка: Ми-ли-ционером! У меня будет пистолет, и папка будет.
Михалыч: Папка? Папка обязательно должна быть…

Михалыч: Спиртное-то пьешь?
Танька, хозяйка притона: Не пью. Сегодня.
Михалыч: Давай я тебя на работу устрою, что ж ты пьешь-то все время? Танька: Отстань от меня! Че дое…лся, как х… до бани!

За кадром музыка Ришара Клейдермана и голос диктора: Но не забудем, что полдеревни Оларево и ферма остались без света. И надо было искать тех двоих подозрительных молодых людей, которых ночью видели у фермы.

— Тебя люди видели! Говори, куда провода спрятал?

Голос за кадром: Некоторые подопечные Михалыча, вместо того чтобы обратиться к участковому, решают конфликты своими силами. Истории эти грустные и поучительные.

Голос Михалыча: Вот интересная история была — деревенская трагикомедия. Бабушки Алексеевна и Николаевна не могли поделить луг для выпаса коз. Доходило до того, что с кольями друг на дружку шли. Ходил, предупреждал и разговаривал, пока дело до суда не дошло.

Лешка, деревенский выпивоха: Что, опять морали будешь читать?
Михалыч: Как без этого, Алексей, как без этого? Пьешь, не работаешь, жену гоняешь!
Леша: Да ты меня зае…л уже! Ты посмотри, что кругом делается, до чего Россию довели!

Голос за кадром: Михалыч вызвал по рации подмогу, оперативников из района, и все вместе поехали на поиски вещественных доказательств.

Голос Михалыча: Как оказалось, провода братья Булатовы спрятали в заброшенном здании рядом с приемным пунктом лома. Большую часть проволоки уже успели сдать. Остальное оставили про запас: на три-четыре бутылки водки.

Звучат «Бранденбургский концерт» № 3 И.-С. Баха и голос Михалыча: Это был не первый случай воровства проводов у братьев. Братьев осудили, и это стало наукой для других воров. Боюсь сглазить, но кражи проводов на моей территории прекратились.

Ольга , жена Михалыча: Мы не живем богато, у нас нет машины. Но вы знаете, другой судьбы я для нашей семьи не представляю.

Во время финальных кадров звучат оркестр народных инструментов и голос диктора: И подумалось невольно: а может, вот на таких терпеливых, дотошных, основательных, незлобивых, в меру пьющих, крепких мужичках, на вот таких, как Михалыч, и держится сегодня Россия?