Highway to hell

Представьте: вам звонят в дверь в пять утра. За дверью полицейские. У вас проводят обыск. Забирают телефон, ноутбук, фотоаппарат, всякие мелочи. Жена напугана, маленькая дочка плачет. Вы ничего не понимаете, но держитесь молодцом. Говорите дочке, что это к вам нагрянули гости. Потом вас уводят. 

Представьте: прошлый декабрь, эйфория, белые ленты. Нас миллионы, вы нас даже не представляете. Автозак — это смешное развлечение. ОМОН выглядит нелепо, и, в конце концов, это тоже люди, с ними тоже можно разговаривать. Нас будет все больше, нельзя сбавлять темп. Кто здесь власть? 

Представьте себя на майском митинге на Болотной. Легко представить, для этого даже необязательно сочувствовать оппозиции и идее честных выборов. Городской разрешенный митинг, очередной. Очень много народа. Там можно оказаться случайно, просто из любопытства. Шествие приостанавливается, шум, крики, вас сдавливает и куда-то несет. Вы получаете по голове, оказываетесь в автозаке. Вы подписываете бумаги, вас отпускают. Некоторое время спустя вам в дверь звонят. 

Представьте, что эта история произошла не с химиком Баховым — полноватым растерянным мужчиной, одним из «узников Болотной». Она произошла с вами. Или каким-нибудь вашим знакомым. Это легко представить: Москва — маленький город. Все остальное — СИЗО, незнакомые адвокаты, передачи, разговоры про срок, родители и друзья ищут ходы — представить тоже несложно. 

Представили?

...Непонятно, как про это писать. Что еще про это писать. Открываются выставки и новые бары, инновационные форумы, фестивали стартапов. В город везут хорошие скандинавские группы. Блогеры обсуждают проблему парковок. Тем временем люди сидят, открываются все новые уголовные дела. Завели дело на Марию Баронову — это такая обаятельная активистка, она помогала тем, кто попал в ОВД после декабрьских митингов, и собирала вещи пострадавшим в Крымске. Вы могли видеть ее в сентябрьском GQ — в сапогах Versace и купальнике Intimissimi. Ей грозят два года за призывы к массовым беспорядкам. Но необязательно быть активистом — хотя это вроде бы даже не ругательство. Необязательно быть левым — хотя и это вроде бы пока не криминал. Это теперь может случиться если не с каждым, то очень много с кем. 

В «Божественной комедии» Някрошюса ад выглядит так: это высокий нескладный мужчина в черном, который медленно, очень медленно движется по кругу, расставив руки. Он вроде бы ничего такого не делает, но всегда рядом, неумолим и никогда не останавливается. Просто герои не всегда его замечают. 

Там есть и еще один образ — гладкая черная стена, о которую бьются герои. Бьются сильно, можно и разбиться насмерть. У Марины Абрамович, интервью с которой есть в новом номере БГ, был перформанс под названием «Раздвигая пространство». Раздетая донага, она билась всем телом о стену, раз за разом. Стена в результате медленно, но двигалась — но она была подвешена на специальной рельсе, это было частью перформанса. Жизнь жестче.

В общем, мы пережили эйфорию, проскочили растерянность и уперлись лбом в реакцию — блестящую, холодную и черную. Теперь важнейший жанр — обзор синяков и шишек. Люди бьются. Многие — серьезно. Слово «пытки» запросто встречается на страницах популярных изданий. По поводу слова «репрессии» издаются официальные коммюнике: мэрия запретила проводить митинг против политических репрессий, поскольку законами РФ репрессии не предусмотрены. Есть во всем этом что-то латиноамериканское — и не в смысле опереточности. Хотя хватает и ее.

Герой одного из рассказов Вуди Аллена оказался навсегда запертым в учебнике испанского языка. Жутко обидно оказаться запертым в стихотворении Тютчева «14 декабря 1825» — «Зима железная дохнула — и не осталось и следов». 

Обидно думать, что все снова сводится к диалогу со стеной. 

Еще обидней — думать о том, что даже короткая колонка про это всех только раздражает. Если вы дочитали до этого места, то, скорее всего, вы очень неленивый и любопытный человек. Или — если вы читаете нас в ресторане — вам просто слишком долго несут кофе. Пытки, Болотная, узники совести — верный способ заставить читателя перелистнуть страницу. Сколько можно. 

Невозможно постоянно тревожить себя этими мыслями. В конце концов, все это происходит с кем-то другим. Уж наверное, совсем ангелов там нет. Культурист Лузянин (который получил четыре с половиной года) сам признался, чего уж больше. Студент РГГУ Степан Зимин — анархист и к тому же, как пишут в фейсбуке, ужасно относился к собственной маме. Акименков (это который пришел на Болотную «устраивать беспорядки» в белой рубашке, костюме и галстуке, а в камере почти ослеп) — левак. Левак! Чего они ожидали? Не знали, в какой стране живут?

Наконец, универсальный аргумент — почему мы должны сочувствовать только этим людям? Почему вы про них пишете? Разве мало в стране униженных, избитых, неправедно осужденных? Разве это вчера началось? Как будто сочувствие, жалость и гнев могут распространяться либо на всех сразу, либо уж ни на кого.

У корсиканцев есть такое поверье: когда человек гневит Господа, когда трусит, злословит, может помочь, но отворачивается, где-то далеко в горах рождается белая, почти прозрачная, очень злая лисица. И когда лисиц становится очень много, они спускаются с гор и загрызают человека насмерть. 

Я представляю себе, как мы стареем. Мы все — участники нынешних дискуссий и те, кто их сторонится, колумнисты и их читатели, тот, кто держал дубинку, тот, кто подставлял голову, и тот, кто проходил мимо. Мы будем жить долго, многие из нас. События 2012 года станут поводом для воспоминаний. Кто-то напишет мемуары. Лучшие друзья разосрутся навеки. Многие поменяют работу, взгляды и жен. Кто-то мелко сподличает, а кто-то совершит такое же мелкое геройство. Кто-то уедет. Кто-то сделает невероятную карьеру.

А потом с невидимой горы спустится весь этот призрачный зоопарк — и просто посмотрит нам в глаза.