Х-р-р-р, х-р-р-р
Одно время наша непутевая семья содержала черепаху, купленную из сострадания в подземном переходе. Во избежание заползания неспешной, но упорной рептилии в труднодоступные места я разместил ее в картонной коробке из-под киви.
И, помню, лежу я однажды июльским полуднем на диване недвижим, незряч и обезвожен по причине лютого похмелья. Пылающий мозг между тем пронизывает странная тревога вовсе не абстинентного происхождения. Прямо все нутро ноет и знобит от какого-то уныния. Применив маломощный аналитический ресурс, я прихожу к выводу, что тоска порождена тихими, однородными, ритмичными звуками. Спутать их нельзя ни с чем: так звучит дворницкая алюминиевая лопата, в тридцати метрах под моим окном соскребающая с асфальта снег. Х-р-р-р-р – пауза, х-р-р-р-р – пауза. Наскреб, гад неделикатный, снега – бросил на газон, наскреб – бросил.
Довольно скоро я, конечно, понял, что производителем безукоризненной звукоимитации снегоуборочных работ была наша черепаха. Генетическая программа заставляла ее при любых обстоятельствах идти на восток, а поскольку головой она пару часов назад уперлась в борт коробки, ее лапы пробуксовывали и скребли когтями по картону: х-р-р-р-р – пауза, х-р-р-р-р – пауза. (Мстила, видать, свинья, за то, что художник Бархин перед Новым годом начертал ей на спине несмываемое ругательство, а на майские я ее принудительно возил в Турцию.)
Эта малопримечательная история подтолкнула меня к важному открытию, помогла вскрыть и сформулировать спрятанную в подсознании фобию: оказывается, я боюсь прихода зимы. Не люблю ее и утомляюсь ею.
И как будто бы ничего особенно страшного в зиме нет – несколько десятков их как-то ведь пережито. Даже другой раз приятно было пройтись в валенках без галош по синим от лунного света скрипучим деревенским целинам в соседнее село к дружественному кузнецу с водкой за пазухой. Но мелких огорчений и бытовых неудобств в мою жизнь зима вносит неизмеримо больше. Перчаточная индустрия не предлагает мне удовлетворительных в эстетическом смысле перчаток, в которых не мерзли бы пальцы. Кроме того, одна перчатка всегда очень скоро утрачивается. А как быть с обувью? Меховая не годится по причине работы в помещении (не сменку же заводить), а без утепления ступни дубеют и за пятнадцать минут ходьбы. Опять же — концептуальное неприятие кальсон даже под угрозой простатита. Казалось бы, зимние невзгоды должно скрашивать наличие автомобиля. Но с него надо сгребать снег, и вообще – он может не завестись. И как себя вести в процессе прогрева двигателя и оттаивания стекол? Трястись внутри на промерзшем сиденье или скакать вокруг, охлопывая бока? Один мой товарищ даже завел себе кусок толстого войлока под зад, который он всякий раз забирает из машины в помещение.
Но от детских зим, заметьте, ни одного дурного воспоминания не сохранилось. Они были качественно иными – дружественными. Мороз в них присутствовал, а холод – нет. Снег был союзником в любых детских затеях, источником радости, непрекращающимся аттракционом, глобальной спортивной принадлежностью, универсальным строительным материалом. У него даже был собственный запах. А у сосулек – вкус. А помнит ли кто, как превращались в лужу на линолеуме прихожей комья снега, обильно высыпавшиеся при раздевании из многочисленных штанов, и ту очаровательную терпкую вонь, источаемую с батареи насквозь промокшими валенками?
Теперь не то. Общая мерзлявость организма повышается неуклонно, запахи то ли исчезли, то ли перестали улавливаться, то ли утратили смыслѕ
Благодарен я зиме лишь за то, что она сделала меня почти настоящим путешественником. Я видел нетуристическую Индию, Камбоджу, Вьетнам. Хотя все эти околоновогодние странствия – откровенные регулярные капитуляции, повторяемые из года в год бегства к вечно теплым морям, где можно хоть на пару недель позволить себе шорты с сандалетами и избавиться от утомительной «позы пингвина», мокрого носа и этого унылого х-р-р-р-р под окном.
