Григорий Соловьев

Сандуновские бани — вторая по счету туристическая достопримечательность в Москве после Кремля. Иностранцы сначала в Кремль заходят, а потом сразу к нам торопятся. Но они очень аккуратно себя ведут — две минуты в парилке посидят, а потом на во­лю выбегают. Без фанатизма парятся. ­Спокойно. Дольф Лундгрен, к примеру. Ван Дамм. Группа Rammstein сколько раз в Москву приезжала, столько же раз к нам ходила.

В бане все равны. Но хоть все равны, есть те, кто равнее. У нас свои разряды — высший мужской разряд, второй высший мужской разряд и первый. Одновремен­но могут спокойно мыться четыреста человек мужского пола. Есть женские ­разряды. Есть номерные бани — там мы не делим людей по половым признакам, а делим по кабинам.

По пятницам ходит к нам Иван Иванович. А по четвергам — «Владимир Владимирович». Да-да. Массово ходит «Владимир ­Владимирович». Таких людей очень мно­го — влиятельных. И вот возникает ситу­ация — в один и тот же день, в одно и то же время, в одну и ту же кабину хочет попасть, например, «Владимир ­Влади­мирович» и «Юрий Михайлович». Кого посадить? Очень сложный вопрос, дипломатический. Приходится говорить одному, что в этот день пар не задался. Дескать, завтра ­луч­ше будет. Вот завтра и приходите.

Приходят к нам иногда пафосные такие персонажи. Популярностью своей пользуются. Знаменитые очень. И парь их просто так, забесплатно. Если мы по такому пути пойдем, всех просто так обслуживать будем, нам придется государственные дотации брать: потому что у нас каждый второй не известный — так великий.

Я со многими людьми знаком. Многих вижу. У меня уже прошел такой период советской гордости, когда почитаешь че­ло­века по чину, по звездности. Для меня клиенты — нормальные люди. Со своими плюсами и минусами. Работая, больше их недостатки видишь, чем достоинства: они же в рекламе и по телевидению с гримом, накрашенные. Здесь — все смыто и все видно.

Женщины — специальные люди. Одной нравится жесткий пар, другой — мяг­кий. И они в парилке договориться не могут. Не могут решить, кому поддавать. И возникают конфликты. Одной женщине нравится в парилке сидеть и разговаривать, другой — тишины хочется. И вот начинается: «Почему у вас тут все разговаривают? Почему подда­ют так жарко? Почему у вас чай ­слиш­ком горячий, лимон — чересчур кис­лый, а сахар — невыносимо сладкий?» С женщинами у нас постоянно ­пробле­мы. Я такие ситуации называю патовы­ми. Они в принципе неразрешимы. У мужчин, кстати, таких скандалов никогда не бывает. Совсем. Потому что они — мужчины.

Я по первому образованию инженер. По второму — психолог. Учился в Санкт-Петербургской академии. Сейчас у нас такое время, что даже в бане без психологии нельзя.

У меня трое детей — Ярослав, Герман и Ели­завета. Старшему, Ярославу, двадцать лет — он студент МАИ, умный парень, на факультете прикладной механики занимается, там, где авиационные системы собирают. Я предлагал ему в баню работать пойти, а он отказался. Не мое это, говорит. Дети у нас сейчас прагматичные, очень умные. Ярослав же видит, как мне трудно. Вы что думаете, я пошел домой и на этом моя работа кончилась?! У меня телефон через каждые десять минут звонит. То кабину министру заказать, то в женском отделении пар поделить не могут.

Простыни у нас домой не уносят. Рань­ше — да, бывало. У нас самая большая проблема — посуда. Русский человек ­норовит с собой стакан прихватить. У нас в ме­сяц посуды и прочего стекла на тыся­чу евро пропадает.

Самый лучший в мире мойщик — Володя Фролов. Ему под семьдесят лет, он выглядит на двадцать лет моложе и работает у нас двадцать с лишним лет. Вот попробуйте сделать пару десятков массажей в день здоровенному мужику — надорветесь, точно вам говорю. А он — ничего, справляется. Хотя худенький такой, росточка маленького. Совсем субтильный. Так с первого взгляда и не поверишь, что он — мойщик. К нему люди загодя записываются. Очереди ждут.

Мы сделали специальные дни, когда ходят только ветераны, инвалиды и пенсионеры. Некоторым ведь не нравится, что рядом старый человек сидит, и пахнет от него неприятно. Но не можем же мы старым людям отказать: они подходят, рассказывают: «Раньше меня папа сюда водил, а теперь я и сам от старости еле хожу».