Город мастеров

Кустодиев (Christie’s) «Одалиска» $2903360

Дилер

У дилера Андрея есть неприятная привычка вздрагивать от хлопающей двери.

— Первое правило нашего клуба: все, что тебе говорят, неправда, — говорит Андрей тихо, часто оглядываясь и прикрывая рукой рот. — Второе правило: даже если говорят правду, это все равно неправда.

Он подозрительно косится на официантку, меняющую нам пепельницу. Глядя на его бегающие глаза и сломанный нос, я тоже начинаю нервничать, словно речь идет о партии героина. Но у Андрея другой товар — мы обсуждаем свинцовые белила, пластификаторы и особенности плетения холста. Андрей — дилер живописи конца XIX века. Таких, как он, специализирующихся на антиквариате, в Петербурге около двухсот человек. Задача дилера заключается в том, чтобы подешевле приобрести картину у владельца или другого дилера и подороже перепродать клиенту. Одни работают внутри города, другие возят из-за границы. Источники у всех разные и чаще всего устойчивые, в том числе и источники подделок. Хотя о фальшаке мало что известно, кроме того что его много и что на слуху оказываются лишь самые скандальные истории.

В октябре прошлого года были арестованы владельцы московского салона «Русская коллекция» супруги Преображенские, продававшие работы русских мастеров конца XIX века, на самом деле оказавшиеся перекрашенными холстами малоизвестных западных художников. Один из самых авторитетных экспертов Третьяковской галереи Владимир Петров недавно признал, что около двадцати картин, прошедших его экспертизу, на самом деле оказались фальшивками. Петров же впервые рассказал о новом методе подделок, так называемой русификации — перелицовке работ западных художников под картины классиков русской академической школы. Так, Айвазовского делают из французов и итальянцев, а Шишкина — из художников Дюссельдорфской школы.

Европейская помощь

Типов подделок существует огромное количество. Писать картину Шишкина с нуля — процесс невероятно трудоемкий. Намного проще приобрести по дешевке картину неизвестного русского или западного художника того же периода и схожей стилистики и выдать ее за Шишкина, либо подделав подпись, либо переписав и изменив некоторые детали. Впрочем, многие дилеры прогнозируют, что лет через пять бешеной популярностью будут пользоваться уже европейские мастера, и под них начнут «европеизировать» работы неизвестных русских художников. Такие подделки очень сложно вычислить, потому что все используемые материалы и краски старые и соответствуют необходимому временному периоду. Часто подделывают легенду, или провенанс, картины, подчищая или подправляя что-то в документах, ее сопровождающих. Можно подделать старый каталог, втиснув туда состаренную фотографию только что написанного фальшака, и внести этот каталог в библиотечные или музейные архивы.

Сомов (Christie’s) «Пьеро и дама» $2229120

Впоследствии ссылка на этот каталог станет лучшим доказательством подлинности работы. Именно таким способом в Англии не так давно снабжали биографией фальшивые работы Джакометти — вставляя состаренные фотографии новодела в архивы галереи Тейт. Можно, наконец, подделать экспертные заключения или сделать несколько копий картины, прошедшей экспертизу, и выдать потом эти копии за оригинал.

Если фальшак все-таки пишется заново, то и здесь есть масса вариантов. Один из наиболее частых видов — это подделки-компиляции, картины, составленные из элементов нескольких произведений подделываемого художника. Часто пишут свободные импровизации на тему заданного автора — стилистически выверенные, на старых материалах или на счищенной картине художника соответствующего периода.

Первые лица

— Шумиха началась после Путина, — говорит Андрей, имея в виду скандал с фальшивым Айвазовским, обнаруженным в прошлом году в президентской коллекции, — но для тех, кто давно работает с антиквариатом, вал фальшаков давно не секрет. Каждому хочется картину «Грачи прилетели» или «Утро в сосновом лесу», и не все догадываются, что такие картины хранятся в музеях. На этом строится рынок.

Левитан (Christie’s) «Вечернее болото» $2132800

В России рынок антиквариата начал стихийно формироваться в 90-е годы, во времена, когда действительно можно было по дешевке купить у бабушек Васнецова или Шишкина. Сегодня дилеры кусают локти, вспоминая, что Айвазовский в 1989 году стоил $40000. В 2002-м он продавался уже за $1,3 миллиона, в 2004-м — за $2,1 миллиона, потом случайные Айвазовские кончились, зато общий объем русского антикварного рынка достиг $1 миллиарда.

И это не предел — в год цены растут как минимум на 15-20%. Работы академистов-передвижников за несколько лет выросли в цене в 30-40 раз. Работы художников начала XX века подорожали в десять раз только за последние двенадцать месяцев.

— Мы со своими нефтедолларами всю Европу поставили в неудобное положение, — шепчет Андрей, — цены взвинтили неимоверно, но люди продолжают брать. Мне кажется, они потеют, сочатся деньгами. Просто бегай и собирай их — соскребай скребком.

Миллионники

Списки самых дорогих художников составляются регулярно, но они достаточно условны, так как составлены по аукционным продажам русских торгов Sotheby’s и Christie’s, а большинство работ экстра-класса все равно продаются в закрытом доступе, из-под полы, и намного дороже. Шагал, Малевич и Филонов, стоящие десятки миллионов долларов, фигурируют вне списков просто потому, что их работ на рынке нет. Самым же дорогим, судя по аукционным рейтингам, считается сегодня Машков, чья работа была продана на Sotheby’s за $3,6 миллиона. Дальше в аукционном хит-параде идут Борис Кустодиев ($2,9 млн), Константин Сомов ($2,2 млн), Исаак Левитан ($2,1 млн), Владимир Маковский, Константин Коровин, Роберт Фальк, Иван Айвазовский, Борис Григорьев, Петр Кончаловский ($1,4 млн). Условность этого рейтинга очевидна: так, в Москве недавно был продан Репин за $4 миллиона, Брюллов за $2,5 и Шишкин за $3. Сформировалась определенная обойма художников, цены на работы которых колеблются от 1 до 4 миллионов долларов. Это, во-первых, художники русской академической школы, знакомые всем по учебнику «Родная речь», и, во-вторых, художники начала века из объединений «Бубновый валет» и «Голубая роза». На работы последних цены сегодня растут стремительно.

Машков (Sotheby’s) «Безмолвие и цветы» $3673920

Поле чудес

— Существует несколько пастухов, которые рулят, куда идти всему стаду. Сейчас они вздули цены на «Бубнового валета», это сознательный и продуманный ход. И это вовсе не значит, что работы на самом деле стоят этих денег. Просто пастухи сказали, и бараны ринулись за ними,— комментирует Андрей. Антиквариат привлекателен тем, что работает по принципу поля чудес: вложив двести тысяч, можно через год получить четыреста. Дикие деньги вызывают ответную волну: по некоторым данным, подделки сегодня фигурируют в каждой второй сделке. Человек, впервые покупающий предмет антиквариата, в девяноста девяти случаях из ста приобретает фальшивку.

— Немногие в этом признаются, — говорит Андрей. — Кто хочет признать, что отдал полмиллиона за предмет, не стоящий и тысячи? Но это не значит, что, один раз обломавшись, человек бросит все, расплачется и убежит. Нет, он будет ходить, искать оригиналы и, возможно, в следующий раз уже не лоханется. Покупатель — портрет своей работы: для дурачка будет копия под дурачка, а специалист, даже покупая фальшак, не допустит, чтобы копия была лажовой.

Андрей — специалист. Он может часами рассуждать об истории пигментов, о том, как отличить свинцовые белила от цинковых и какому времени соответствует тот или иной кракелюр — микроскопическая сеть трещин на холсте. Он знает столько же, сколько сами художники. Или больше.

Маковский (Sotheby’s) «Суд Париса» $2088000

— С художниками проблемы нет. Опытный человек может сделать работу за 2-3 дня, а пастозно написанные картины пишут сразу на пяти мольбертах: пока одна сохнет, красят другие. Проблемой могут быть материалы. Подрамники необычной формы — это кошмар, забегаешься их искать.

С холстами проще, но нужно определенное плетение, совпадающее с авторским. В принципе, старый холст достать несложно: берут плафоны XVIII века, снимают холсты и счищают старую живопись. Или за границей покупают никому не нужные картины неизвестных художников и пишут поверх них. Дальше все зависит от того, кто больше знает — поддельщик или эксперт.

Правила игры

Из-за огромного количества фальшивок в последнее время сменился сам принцип приобретения картин. Если раньше первостепенное значение имело качество живописи, то сейчас главными стали «бумажки» — сопровождающие картину документы, подтверждающие ее провенанс (происхождение), и сертификаты с заключениями экспертов о подлинности картины. Сегодня уже никто не купит ни Малевича, ни Маковского, если при картине не будет как минимум трех экспертных заключений. В результате картины обрастают кипой документов, и уже неясно, что, собственно, люди собирают — картины или сертификаты. Самая лучшая гарантия подлинности вещи — это возможность точно восстановить ее историю после выхода из мастерской. То есть если вам предлагают Филонова и говорят, что это, мол, мой дедушка купил у какой-то бабушки на рынке, то надо знать, что Филонов в принципе ничего не продавал, и, следовательно, это невозможно. Экспертизу в России делают в трех местах: в Русском музее, в Третьяковской галерее и в Центре Грабаря в Москве. У каждого эксперта есть своя специализация. Скажем, если вы покупаете Брюллова — надо обращаться в Русский музей, Коровина — в Центр Грабаря. С Айвазовским лучше всего идти в Третьяковскую галерею к тому самому Владимиру Петрову, главному в стране специалисту по русскому пейзажу XIX века. Экспертное заключение — не более чем простое человеческое мнение, и нет ни одного специалиста, который не ошибался в течение своей карьеры хотя бы раз. Поэтому в каждом заключении есть фраза: «Эксперт имеет право на ошибку».

Коровин (Sotheby’s) «Летний Гурзуф» $1910650

— Покупая картину, каждый раз бежишь по минному полю, регулярно взрываешься и зализываешь раны, и так будет всегда, — говорит Андрей. — Ужасно нервное, изматывающее занятие.

На просвет

В отличие от дилеров художники зарабатывают немного. Существует даже понятие трудодней: день работы художника стоит $150, максимум — 200. В целом работа средних размеров обходится дилеру в $800-1000, и Андрей полагает, что это справедливо: дилер получает плату за риск, а имени настоящего автора покупатель никогда не узнает.

— Можно и дешевле купить, смотря как договоритесь. Но важно правильно выбрать. Художник делает репродукцию, написанную масляными красками, а важен внутренний пирог — весь процесс, который потом высветится на приборах. И вот это могут хорошо сделать только реставраторы.

Фальк (Christie’s) «Женщина с розовым веером» $1747520

Реставраторы — серые кардиналы антикварного мира. Их обучают в Академии художеств и в Училище им. Рериха (бывшем Серова), и еще студентами они практикуются на старинных картинах — пусть второсортных, из запасников, но на оригиналах XVIII-XIX веков. Устроиться на такую работу невозможно без особой рекомендации наставника, который ручается за молодого и отвечает за его ошибки на протяжении нескольких лет. Сообщество реставраторов напоминает клан, и дело тут не в кумовстве, слишком уж велик риск и слишком высоки ставки. У коллекционеров и дилеров реставраторы часто считаются лучшими независимыми экспертами.

К работающему в Манеже Александру Корнякову за экспертизой обращаются регулярно. О его способностях ходят легенды. Мне рассказывали, как он проверял почти несомненного Коровина, написанного на старых материалах и снабженного официальной экспертизой и атрибуцией.

— Все хорошо, — сказал Корняков, — но вот гвоздики на подрамнике так загнуты, что это не Коровин никакой, а девушка Наташа с 3-го курса академии. Потому что только Наташа эти гвоздики так загибает. Я напоминаю ему эту историю в Манеже, в реставраторской мастерской с полукруглыми арочными окнами, выходящими прямо на площадь за служебным входом. Комната заставлена холстами в разной стадии реставрации, в углу — бессменный Айвазовский.

Айвазовский (Sotheby’s) «Девятый вал» $1703840

— Часто бывает, что сразу видишь, кто именно это сделал, — хитро улыбается Корняков, — видишь определенный стиль, узнаешь мастерскую. Непосвященному это может казаться чудом. Меня однажды попросили взглянуть на коллекцию немецкой живописи последней четверти XIX века. Все одного времени, из одного дома. Хозяева говорят: «Дедушка собирал, и папа помогал». Я прослушал эту увертюру — ясно, что сказки, как всегда, Гофман, — и спрашиваю: «А в каком чине был человек, который это привез? Три ромба или четыре?» В ответ — тишина. Понимаете, когда из Германии возвращались, офицер мог послать посылку, полковник мог послать ящик, генерал мог послать вагон.

В этом доме ящиком не пахло. Заходим в соседнюю комнату, там на стене — портрет в траурной рамке. Ленточка черная и четыре ромба. Они так на меня посмотрели! А ничего ведь сложного нет. Корняков, интеллигентный высокий мужчина за пятьдесят, начал свою карьеру в Русском музее, где восстанавливал поздние работы Филонова, написанные на проклеенной чертежной бумаге, свернувшиеся в жесткие, как миллиметровый хрусталь, свитки. Он профессионал высочайшего класса, а рассказы его напоминают то детектив, то авантюрный роман. Разливая чай и раскладывая на тарелке пирожные корзиночки, он продолжает тихо:

— Надо знать, что для чего характерно. Кракелюр — трещинки эти — тоже бывает разным. У Айвазовского, например, масляный грунт, а многие из тех, кто его подделывает, пишут по клеевому. Кракелюр тогда идет квадратиками, а не кругами, это видно. Вообще кракелюр делается просто — снимают холст и ломают его об угол стола или перетягивают через спинку стула. Но если ты знаешь, каким должен быть настоящий, тебе поддельный уже не втюхать. Случаются и очень хорошие работы — в городе куча мастерских, которые молотят все подряд, от авангарда до Боголюбова. Если один человек может что-то сделать, значит другой может это повторить. Бывало, смотрю — Боголюбов, ну сто процентов, похож очень. А потом раз — понимаю, что подделка. Но виртуозно! С другой стороны, хорошо — сохраняются традиции, школа, и художник зарабатывает деньги. Живописцев-то двенадцать тысяч в Союзе художников. Как им выжить?

Фальшивки как способ выживания в Петербурге выбирают многие талантливые живописцы — актуальное искусство не востребовано, а академическая школа сильна как прежде: студентов учат копировать мазок в мазок, в музеях всегда перед глазами высококлассные образцы.

Кустодиев-2

Художника Никанорова мне рекомендовали как автора изящной дощечки Кустодиева «Зимнее катание». Никаноров — Кустодиев оказался добрым, очень симпатичным человеком. Разговаривать с ним приятно. Я разглядываю ту самую дощечку: пухлые девушки, сани с бубенцами, характерный зимний пейзаж с церквями на заднем плане.

— Ну, с ней проблемка вышла, — тихо говорит Никаноров, — живопись-то хорошая, а дощечка подвела. Она от старой Библии XIX века, но с одной стороны срезана не так, как надо. Переделать уже нельзя — новодел выйдет. Эксперт сказал, что если бы не этот срез, он бы поверил.

Кончаловский (Sotheby’s) «Портрет Юрия Петровича Юрьева» $1457280

Никаноров пишет не только Кустодиева — все, что попросят: Поленова, Нестерова, Вермеера, Ван Дейка. Подходит к этому как к обучению:

— Напишешь Шишкина или Васнецова, сам от этого развиваешься. И реставрационную часть надо знать, и всю технологию. Это ведь фундамент живописи. Раньше ученики начинали с растирания красок, сушили, добавляли лак, масло. Маленькие дети так начинали, а потом вырастали в Леонардо и Чимабуэ.

Он сам напоминает художника XV века, работающего размеренно и несуетливо. О процессе состаривания рассказывает подробно и с удовольствием, как усердная домохозяйка.

— Тут есть разные способы: в морилку, чтобы холстик потемнел, или краситель добавить. На балкончик можно кинуть, в тазике оставить на месяц под тряпочкой. Вид сразу такой прекрасный становится, натуральный. Белила еще старые нужно брать — XVII век тяжело достать, а вот XIX и начало XX — это просто: перетираешь старый свинец, добавляешь пигменты…

Больше всего Никаноров любит Рубенса, которого пишет удивительно — так, что в любой музей сгодится.

— Я им полгода прожил, сидел и размышлял: как он думал, почему тут такую краску взял, здесь — другую. Пока не поймешь, написать ничегоне сможешь — мне и снилось постоянно, что я Рубенс. Вот авангард — чему там научишься? Я, бывало, делал вещи совсем авангардные — причем они по деньгам дороже всего получались. Написал однажды за пару часов, стоила $8000. Такие заказы я, конечно, люблю. Но роста от них никакого, это все для денег.

Квадратные волны

— Всем кажется, что подделать супрематическую вещь Малевича или какую-нибудь кубофутуристическую композицию легче, чем Саврасова, — смеется искусствовед Елена Баснер, невысокая женщина с тихим вкрадчивым голосом и изысканной, в природе давно утраченной речью. Бывший сотрудник Русского музея Баснер — крупнейший эксперт по русскому авангарду. Она говорит, что слышит подделки по звуку — у оригиналов он чистый, а у подделок неровный, дребезжащий, не тот.

— На самом деле чем проще картина, тем сложнее этой простоты достигнуть. Это неизъяснимо трудно, и когда подделывают потому, что «это легко», — результат выходит чудовищный. Самые дикие подделки — под Пиросмани. Казалось бы — неумелость, а повторить невозможно, уверяю вас, простота эта недостижима. Фальшивого авангарда, тем не менее, огромное, просто неправдоподобное количество. Подделки затопляют рынок волнами, вслед за каждой выставкой. Прошел Малевич — немедленно лавина Малевичей, после выставки Розановой — локальной, небольшой выставки — лавина фальшивой Розановой. Коллекционеры прошлого собирали глазами, а нынешние не глазами, не ушами, а бумажками. Им не важно, нравится картина или нет, у них есть бумага, что это настоящий Малевич или Поленов, но на самом-то деле они не любят ни Малевича, ни Поленова, они вообще никого не любят!

Григорьев (Sotheby’s) «Моряки в кафе» $1584000

Безумная популярность и ежегодный рост подделок дискредитировали авангард окончательно — дилеры с этим периодом стараются не связываться. Но выбор ограничен — на российском рынке ценится только русский товар, и только вложенные в русских художников деньги могут утроиться в течение года.

Конец истории

К истории искусств рынок антиквариата отношения почти не имеет. Самым дорогим русским художником на нынешний день оказался Илья Машков, чья работа ушла в прошлом году на Sotheby’s за $3,6 миллиона — всего за год до этого его натюрморт продавался в 20 раз дешевле. Мода на художников из учебника «Родная речь» — Шишкина с Айвазовским — отходит, потому что их больше не достать.

— На этом фоне умные люди потихоньку скупают соцреализм, — говорит дилер Егор Баев, владелец галереи «АртЭго». — Соцреалистов еще можно купить по дешевке, но скоро взвинтят и эти цены. Рынок практически вымыт. Мне недавно позвонили из Америки, просили связаться с сыном одного советского художника — за океаном пошел слух, что он запил и распродает работы отца. Я связался — там уж очередь: у сына можно купить за $500-1000, продать — как минимум за $5000. С русскими классиками сложнее: человек может предлагать Васнецова и сам не знать, оригинал это или нет. Экспертные методы двигаются вперед, и поэтому сейчас столько скандалов, связанных с открытием подделок, которых раньше просто не замечали. В салонах в основном продают неизвестные имена, которые тем и хороши, что их не надо подделывать, — они дешево стоят. А вот громкие имена в открытой продаже — по большей части фальшак. Работы этих художников находятся известно где, они открыты, опубликованы, описаны, десять раз перепроданы. А кому нужны работы, не представляющие ни культурной, ни эстетической ценности? Всем нужен Шишкин.

Генеральный директор антикварной галереи «Гармония» Михаил Суслов настроен более оптимистически:

— В последнее время разразилась череда скандалов, а журналистам особо не о чем писать — криминал перебрали, поп-звезд перебрали, принялись за загадочных тихих антикваров. Люди читают и боятся уже всего. Подделок вовсе не так много, как может показаться обывателю. Все основано на имени и репутации антикварного дилера. Я, например, несу моральную и материальную ответственность за произведения искусства, которые я представляю.

Суслову действительно хочется верить, но посмотрев картины, вывешенные на продажу в «Гармонии», я понимаю, что отличить фальшивку от оригинала невозможно в принципе — вопрос и впрямь только в доверии. Подрамники, кракелюр, краски и типы плетения холста, как стихотворные строчки, зависят лишь от интерпретации. Интерпретируют все по-разному.

Это не они

В полумраке еще одной, не столь именитой и дорогой лавки холсты висят плотно, в три ряда. Вот небольшое полотно Айвазовского: шторм и погибающее в волнах суденышко, 125000 рублей.

— Нет, это, конечно, не Айвазовский, — скучающим голосом соглашается продавец. Рядом — портрет темноволосой девочки: Серов, 90000 рублей. Молодой человек ловко снимает картину со стены, показывает обратную сторону:

— Все старое, подпись состарена, но, сами понимаете… не Серов. Мы проходим дальше, мимо не-Боровиковского, не-Перова, не-Саврасова и не-неизвестного художника голландской школы XVII века. Останавливаемся у жемчужины коллекции, запыленного не-Рембрандта за сто пятьдесят тысяч: под кракелюром и слоями потемневшего лака едва виднеется кусочек желтоватого лица.

— Купят, — устало говорит антиквар, — и его купят. Дома на стенку повесить или в офисе, если фирма не слишком шикарная. Все-таки имя известное.

— Купят, — соглашается Корняков, по статистике которого 95-98% работ — это фальшивая живопись, фальшивые документы, фальшивые подписи и фальшивый кракелюр. Покупают не только потому, что цены на антикварную живопись растут быстрее цен на недвижимость. Для коллекционера важен азарт поиска, возможность отыскать жемчужину. И важно время возможностей, уходящее безвозвратно.

— Мои знакомые, — рассказывает Корняков напоследок, — торговали картину у вдовы Петрова-Водкина. Дали полторы тысячи рублей задатка, еще тысячу должны были донести, но не смогли, пришли на два дня позже. Вдова стоит вся в слезах, говорит: «Извините, думала, вы ушли, и отдала другим эту вещь». И это — реальность, реально живущие сейчас люди! Они «Купание красного коня» покупали! Пять миллионов долларов не успели купить!