Горим!

Иллюстрация: Ольга Семенихина

Каждый год, когда исчезает снег, воздух Москвы наполняется пылью, а окраины города — запахом дыма подмосковных пожарищ. Увы, я не знаю социального и психографического профиля людей, которые поджигают сухую траву. Однако все без исключения поджигатели, с которыми мне удалось поговорить, абсолютно уверены в том, что природа просто ждет не дождется, когда вновь запылают прошлогодние растения, очистительный огонь уничтожит останки старого и откро­ет дорогу новой жизни, новой траве. Объяснить людям, что это глубокое заблуждение, невозможно. Привлекательность пылающих полей и лесов настолько велика и завораживающа, что люди не в состо­янии отказаться от поджогов и последующего лицезрения масштабных последствий своих пылких действий. И тем более — прислушаться к аргументам ­против их пиротехнических порывов.

Большую часть выходных дней перед майскими праздниками я был занят тем, что пытался организовать тушение лесных пожаров в окрестностях моей дачи в верховьях Волги. Горели огромные пространства на торфяниках, к счастью, еще сырых. Удивительным было то, что местные жители не только по традиции считали, что поджигать траву — это нормально, но не хотели в упор видеть никакой опасности для себя. Попытки как-то обратить внимание на то, что уже полыхает и трещит молодой подлесок, что вот-вот воспламенится и лес, вообще ни к чему не при­­водили. Люди проезжали на машинах, мотоциклах и велосипедах совсем рядом, в лучшем случае поворачивали головы в сторону огня и ехали дальше. Никто не останавливался. Вызвать пожарных также не удалось, потому что все машины были на вызовах там, где уже загорелись дома… На границе поселка дома еще не горели, так что объяснить пожарным и администрации, что можно остановить огонь, спасти лес и не ждать, когда загорятся дома или очистные со­ору­жения, также не удавалось. В какой-то момент одного из наиболее озабоченных защитников леса просто послали.

Местные тоже ржали: «А че? К вам огонь-то идет, не ко мне». Когда стало уже не до разговоров — расстояние от огня до соснового бора на берегу Редкинского канала сократилось до нескольких метров, — быстро сложилась команда спасателей. Она состояла из четырех москвичей — двух мужчин и двух женщин, а также трех таджиков, здесь же подрабатывающих. Вода была рядом, и можно было устроить цепочку от канала до линии огня, быстро сбить открытое пламя, а потом — долго заливать водой способные к воспламенению очаги.

Мы тушили больше двух часов. К нам никто не присоединился. Более того, ког­да мы уже сидели, перемазанные са­жей и пеплом, и отмечали нашу общую победу, одна из проходящих местных дам хмыкнула и сквозь презрительно-удивленный смешок добавила: «Дурная голова ногам покоя не дает. Да завтра опять все подожгут!» О том, что все было зря, я с грустью подумал первым же делом. Ведь и правда — подожгут.

Сразу сложились в одну согласован­ную картину множество деталей здешней ­жизни. Прошлой весной местные жители жаловались на то, что «экология теперь уже не та, птиц, рыб и животных почти не осталось». При этом, когда сходит снег, обнаруживаются все новые и новые свалки. Люди, живущие тут, превращают в свал­ку любой маленький овраг, канаву, укромное место за кустами. Зимой это не очень-то заметно, снег все засыпает, поэтому и выбрасывать мешки с мусором — это вроде вроде как-то и… не мусорить. Ведь не видно же…

Однажды, гуляя с собакой, я увидел в ка­нале резвящегося бобра. Проходящий мимо селянин, увидев, что я замер, возбужденно начал шептать мне: «Давай, давай стреляй в него!!!» Ну и в заключение: во время пожара никто ни разу не вспомнил, что на месте, где только что полыхала трава, был лес, который полностью выгорел несколько лет тому на­зад, притом что зимой все очень сетовали, мол, «по весне горят леса, горят…»

Это был какой-то ужас осознания поразительной способности наших людей об­манывать себя, делать все что угодно, толь­ко бы не слышать, не видеть и не по­нимать, что может произойти или уже про­исходит в действительности. Особенно если видение действительности требует от нас хоть каких-то усилий или трудов, но есть надежда, что «и так прокатит». И побеждает эта страшная надежда. Надежда на то, что лес будет выглядеть чистым, даже если снег растает, огонь погаснет сам и ничего, кроме травы, не сгорит; рыбы и животные, чтобы мы ни делали, как-нибудь «все не пропадут, никуда не денутся» и вообще у нас всего на всех хватит. У нас есть даже особая фраза, произносимая с удивительной интонацией в обстоятельствах, когда мы предупреждаем человека, о том, чего не стоит делать или, напротив, нужно обязательно что-то сделать, чтобы добиться желаемого результата, а человек отвечает: «Ну не знаю» — и делает то, что обречено на неудачу.

После всего произошедшего совсем не хотелось возвращаться в это, еще не сго­ревшее место, иметь какие-либо контакты с местными и, самое главное, было ощу­щение, что все сделанное не принесет никаких результатов, ничего изменить и остановить даже в отдельном поселке невозможно. Однако прошло уже две не­дели, кончились все праздники, а ничего больше не сгорело. Значит по крайней мере не стали специально поджигать. Вновь появилась надежда.