Голая экономика

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Это дивное выражение я услышал от русской туристки Нади, с которой мы познакомились в городе Бангкоке. Надя боялась выходить из отеля — ее пугал, как она пышно выразилась, этот безумный колоссальный мегаполис. Насчет колоссальности, конечно, чистая правда. Что же касается безумия, то здесь Надя и сама была на высоте. За три дня она ухитрилась потерять цифровой фотоаппарат, билет на самолет, ключи от номера и семилетнюю дочь Лейлу. Ко мне в номер Надя забрела потому, что перепутала 12 и 21 этажи. (Чуть позже фотоаппарат и ключи были найдены с помощью той же потерянной дочери, которая нашла себя сама.)

Несмотря на свою боязнь, Надя все-таки иногда ездила на экскурсии. «Вы были на шоу трансвеститов?» — спрашивает. Нет, я там не был. Надя чуть не задохнулась, пытаясь выразить свое потрясение увиденным шоу. Она искала достойные слова: «Знаете, это… Просто капитализм какой-то!» Прозвучало довольно странно. И я, признаться, дня два еще посмеивался, мысленно цитируя Надины слова, когда, например, смотрел с 84-этажной верхотуры Baiyoke Sky на фантастический ночной Бангкок. Или когда на моих глазах тинейджер, весь как елка увешанный гаджетами, выйдя из неоглядного супермаркета Computer City, низко поклонился уличному портрету короля Рамы IX. Или когда в морском ресторане передо мной поставили гигантское блюдо с устрицами, обложенными льдом, по совершенно нереальной цене — 10 бат, то есть примерно 8 рублей за штуку.

А потом я узнал, что зря посмеивался. Поскольку русская туристка Надя, как выяснилось, приехала из Туркменистана, где она всегда и жила, а город Бангкок — ее первая заграница. Так что, будем справедливы, Надя вполне точно охарактеризовала увиденное, если учесть, что Надина родина из развитого социализма глубоко и надолго шагнула прямо в развитой феодализм.

Ценность любого путешествия удваивается, если тебя угораздило переместиться не только в пространстве, но и во времени. До туркменского феодализма я не долетел, зато сразу же из Бангкока попал в зимний Ташкент, где надо было как-то избыть шесть свободных часов между авиарейсами. В подозрительно пустом международном аэропорту нашелся пункт обмена валюты. Восточная красавица, владеющая узбекскими сумами, отвергла мои рубли: ее влекли только доллары США и евро. Желательно не мельче сотни. Мне хватило ума сообразить, что 100 у.е. на шесть часов узбекского досуга — это многовато.

Я вышел наружу. Метрах в трехстах от меня за пределами абсолютно пустой заснеженной площади молча стояла терпеливая толпа, огороженная штакетником и милицейским кордоном. «Кто это?» — спросил я молодого человека в таможенном мундире, вышедшего вслед за мной покурить. Он брезгливо махнул рукой: «Да это все местные!» На груди у него был приколот служебный бедж, где я прочел имя и фамилию (русскими буквами): Курсанд Ибатов.

Когда я решительно пересек милицейский кордон, меня обступили человек пятнадцать местных мужчин, готовых ради меня буквально на все. Они заглядывали в глаза и умоляли: «Что хочите? Всие будет!» В отличие от восточной красавицы их остро интересовали рубли. Я выбрал самого молчаливого и сел к нему в машину. Он выразил желание возить меня по городу целый день и ждать, сколько понадобится. Я спросил о цене. Он ответил: «Сколько дадите». «Капитализм какой-то», — подумал я, вынимая 500-рублевую купюру. Он вынул толстую пачку незнакомых денег и отсчитал мне абстрактную сдачу — 16 000. Девочек и рестораны я отверг, поэтому он предложил отвезти меня в самый лучший, по его словам, торговый центр. Я чувствовал себя простым русским олигархом.

Торговый центр оказался километровым строем хлипких киосков и павильонов, из которых доносилось пение Пугачевой и Газманова. Вдоль тротуара стояла бесконечная батарея стиральных машин Ariston и Indesit, засыпанных мокрым снегом: белое под белым. Все это страшно напоминало екатеринбургскую торговую улицу Вайнера начала 90-х, когда мы носили в карманах сотни тысяч и миллионы, глазея на недоступную импортную технику.

Через полчаса я вернулся в аэропорт. В крохотном дьюти-фри торговали нарядными тюбетейками. У всех женщин, работающих в зале ожидания, от продавщицы до уборщиц, были красивые высокие прически в стиле 60-х годов. В баре пахло настоящим узбекским пловом, но желающих не было. Я проверил карманы — 16 000 абстрактной сдачи исчезли. Возможно, они мне только почудились. Или я успел заразиться безумием от туркменской Нади. Не исключен и синдром улицы Вайнера, где тоже успешно чистили карманы.

Но что такое 16 000 для простого русского олигарха? Я подошел к бару, чтобы заказать плов, кофе и минералку без газа. «Сколько с меня?» Мне ответили уже знакомой, сакраментальной фразой: «Сколько дадите!» Я заглянул в кошелек. Местных денег там не было. Рубли и прочие купюры выглядели как-то неуместно. Ради интереса я наскреб 40 мелких евроцентов и высыпал на прилавок. Мне сказали: «Спасибо». Плов был замечательный, кофе — отрава.

Таксист, который вез меня домой из аэропорта Кольцово, спросил: «Как там жизнь в Таиланде?» «Капитализм», — говорю. Он вдруг сообщил, что на президентских выборах будет голосовать за Зюганова. «Почему?» — «Олигархи уже достали». Я сочувственно промолчал. Мы доехали за 16 минут. «Сколько с меня?» Услуги борца с олигархами стоили почти три доллара в минуту.