Гарри Каспаров, экс-чемпион мира

Эдуард Беляев

— Гарри Кимович, а что будет дальше?

— Ну, хотелось бы, конечно, иметь магический кристалл…

— Ну нет… вы же миф. Миф про короля, умеющего считать на много ходов вперед. Вы же гений. Чего дальше-то будет?

— Шахматы на самом деле игра не математическая. В большинстве позиций нет прямого пути к победе. В партиях на высшем уровне приходится принимать решения интуитивно. Важна развилка — вот сюда пойду или вот туда. И далее взвешиваешь разноплановые факторы. Скажем, я жертвую пешку и приобретаю потенциальную атаку, выигрыш во времени и позиционные плюсы, которые, может, в эндшпиле пригодятся. Я очень далеко вижу, но не факт, что моя оценка окажется абсолютной. Хотя в большинстве случаев я вижу дальше и глубже, чем мои коллеги.

— Ну вот и скажите тогда.

— В нашей игре еще с правилами плохо. Например, в Америке или в Англии было бы легче. Там правила жестче. Система выборов… как они проходят… как фандрэйзинг делать… а у нас слишком много неизвестных. Здесь единственное правило заключается в том, что ваш соперник может менять правила, когда захочет. Сдерживающих центров нет.

— А что сейчас в воздухе, что сейчас главное?

— Время спрессовывается. Все происходит гораздо быстрее. Еще недавно разговор шел, что вот только в 2012 году мы сможем что-то сделать, а теперь уже никто не ждет и 2008-го. Одно накладывается на другое. Грузия, Украина, Киргизия. Телевизионная ложь полилась рекой. Дело Ходорковского. Беслан. Там убили, здесь убили. На Кавказе дела все хуже. Власть нервничает. Сурков дает неадекватные интервью. С музыкантами зачем-то встречается. Все это по отдельности можно не замечать, но вместе это складывается в такой белый шум. Все качается. И эти ощущения начинают трансформироваться в уверенность.

— Мне вот только жаль, что свою последнюю в карьере партию с Топаловым в Линаресе вы проиграли. Совсем чуть-чуть не дотянули для красоты жеста.

— Позвольте, я все-таки турнир выиграл.

— Но запомнится-то другое.

— Это смотря кому. Я, если честно, думал, что все будет гораздо хуже. Совсем не был уверен, что я этот турнир выиграю. Все-таки участие в митинге на пятнадцатиградусном морозе в Питере не лучшая подготовка к главному турниру года. И я же его не просто выиграл, я еще сыграл серию партий, которые войдут в золотой фонд. Психологически для меня турнир закончился, когда я за два тура до конца оторвался. Понял, что забираю трофей, и расслабился, перешел в иное измерение. В этой партии с Топаловым любой третьеразрядник ничью мог сделать, а я уже думал о том, что я на пресс-конференции скажу.

— А вы правда ушли?

— Смешно, подавляющее большинство шахматистов до сих пор не верит, что Каспаров ушел. Вот вчера и сегодня мне пришло два приглашения на турниры. И это причем от людей, которые меня давно и хорошо знают. У них просто в голове это не укладывается. Один мой друг тут рассказывал, что Ананд тоже не верит. Говорит: «Посмотри на партию с Топаловым, он так не может уйти». Я же для Ананда сущее проклятие. За десять лет он ни одной партии у меня не выиграл в классические шахматы. Ананд спрашивает: «Уверен, что не вернется? Нет, не может быть. Точно вернется».

— А как было на пресс-конференции?

— Люди плакали. Серьезные солидные люди. Для многих шахматистов это шок был.

— Это же правда. «Опустела без тебя земля».

— Для многих шахматистов это была целая эпоха. Они начали играть, они учились, они выросли, стали гроссмейстерами, и все это время был Каспаров.

— Продолжите фразу: эпоха Каспарова — это…

— Эпоха перемен. Не обязательно к лучшему, но перемен. Я думаю, так сильно, как за эти двадцать лет, шахматы никогда не менялись. Все изменилось. Теперь дети играют — голосовать не могут, а уже играют. Изменилась технология. Появились компьютеры, изменилась сама методика подготовки. Шахматы, в которые я пришел, и шахматы сейчас — это два разных мира. А я эти два мира связывал.

— В эту эпоху шахматы пережили самый яркий расцвет, но и свое самое глубокое падение. Мерзость запустения, никаких героев, все развалено.

— Может быть, мое присутствие мешало людям правильно оценить ситуацию. Вот стояла скала такая, а теперь ее нет.

— Россия без Путина, шахматы без Каспарова?

— Хороший слоган. Понимаете, больше нет той мифологической фигуры, которая заслоняет реальность Теперь все. Разбирайтесь сами. И я верю, что разберутся.

— Было бы все-таки приятней, если бы вы, уходя из дома, пропылесосили, помыли посуду.

— Я не могу пылесосить. Пылесосить может человек, обладающий исполнительной властью. Нельзя играть в шахматы и быть человеком, который все чистит.

— Ну вы же пытались.

— Пытался. Думаю, если бы я не был первым, у меня было бы больше шансов. А я пытался реформировать шахматы, оставаясь наверху. Спасский как-то слушал меня, слушал, а потом сказал: «Знаешь, Акимыч, шахматы — игра монархическая».

— Шахматы — игра монархическая. Шахматисты — эгоистичны, сконцентрированы на себе. Теперь у вас другая игра. Надо в себе что-то менять?

— Надо.

— Вот, например, в своей колонке в Wall Street Journal вы написали: Putin — fascist…

— Минуточку. Это важный вопрос. Вы найдите у меня в колонке такую фразу. Попробуйте. «Путин — фашист» — это заголовок к моему интервью для BBC.

— Извините, зевнул, признаюсь.

— То-то же. Мне один знакомый позвонил и говорит: «Слушай, я тут распечатку BBC смотрел, оно озаглавлено: „Путин — фашист“. Ты что, правда так сказал?» Я так, конечно, не говорил, но потом подумал, бог с ними, в общем, я с этим согласен.

— А еще меня один вопрос гложет, личный. Вы как бакинец и наполовину армянин наверняка должны в нардах разбираться. А правда, что могут быть такие мастера, которые из 100 партий 95 выиграют вне зависимости от ситуации.

— Я такого мастера лично знаю. Он у меня водителем двадцать пять лет работает.