Евгения Пищикова: «Дрожащая обыденность — это вообще лучшее, что есть в фильме»

Сама Гай Германика о сериале говорит, 

что «как снялось, так снялось», 

а думают пусть о нем журналисты

«Краткий курс счастливой жизни» режиссера Валерии Гай Германики — очень хоро­ший сериал. О нем много говорят в фейсбуке — это ли не доказательство успеха? Комментарии благожелательные. В общем, все ждали скандала, но обошлось. А что за скандал предполагался? Подразумевалось, что общественность будет фраппирована чувственными сценами и социальной откровенностью. Успех смелым проектам как-то даже не к лицу. Абсолютным успехом в данном случае был бы не­истовый провал. Но каким образом можно провалиться на такой уже утрамбованной делянке, как история четырех подруг, ищущих любовь, регулярно посещающих выставку достижений мужского хозяйства, а потом обсуждающих друг с другом сво­их Леандров? Хоть снимай этих четырех подруг вниз головой и вверх ногами — и то народ не вознегодует. Потому как и в такой позе всякая нормальная жен­щина проводит время от времени свои досуги.

И что уж тут ни делай, но без сравнения с «Сексом в большом городе» не обойдешься. Валерия Гай Германика говорит всем журналистам (и мне так сказала), что ни одной серии «Секса» не видела, и потому обсуждать тонкости этого сопоставления ей неинтересно. Ну а нам — интересно. ККСЖ кажется правдоподобным — что в нем угадано? Не знаю уж, как было за­думано, а вышло так: никакого большо­го города у нас нет, от судьбы не уйдешь, от себя не убежишь. Некоторые обществоведческие победы «Секса» были связаны именно с тем, что город — большой, предназначенный для тестирования новых жизненных практик. И вот перед нами — женская «постиндустриальная» сексуальность. Поймали тенденцию, угадали что-то новое.

В ККСЖ угадали что-то старое. Тут обществознатец может обрадоваться обворожительной старомодности рос­сийского полового уклада. Сознание у девиц слободское, стесненное. Фильм получился о стеснении, о тесноте жизни. Девичьи характеры и те обстоятельства, которые они обживают, стары как мир. Что, собственно говоря, и умиротворяет. Я недавно пролистывала сборник «Городские мещанские пословицы конца XIX ве­ка», и бросилось мне в глаза вот что: все четыре сюжетных линии «Краткого курса» лаконично этими пословицами описываются. Для девицы с женатым любовником идет вот какая: «В чужую дуду не наиграешься». Для героини, томящейся постылым браком: «Молод месяц и тот не всю ночь светит»; для секретарши Ани (пылу в ней много — мужчин смета­ет не сила ее любви, а сила желания любви): «Душа меру знает — больше нужного не налюбит». И, наконец, героиня Хазановой (муж, любовник, беременность): «Что девке в гадость, то бабе в радость». А над всеми этими житейскими теснинами ви­тает моя любимая: «В зубах не удержала, в губах не удержишь» — она, знаете, о не­великой ценности секса в деле семейного строительства.

Каждая серия ККСЖ начинается с за­кадрового текста. Это как бы запись кур­са «счастливой жизни» психолога Веры Родинки, которую играет Ирина Хакамада. Голос у Ирины Муцуовны глубокий, полный, а текст у психолога Родинки пустой: «…ты общительная, хорошая, но ты ужасно одинока. Ты годами ждешь предложения руки и сердца, но все впустую». Однако. Героини ККСЖ ужасно одиноки. А героини СвБГ — прекрасно одиноки. Они резвятся на просторе, а наши — ищут любовь в тесноте. Каждая манхэттенская фря вроде бы как на­ходится в поисках «своего мужчины», то есть отчасти самой себя, а наши девы — тяже­ло ищут судьбу, жребий. МУЖА. И все это снято в трепете, в дрожанье, с милыми жалкими подробностями.

Дрожащая обыденность — это вообще лучшее, что есть в фильме. Ирина Хакамада говорила о Германике: «Ее обвиняют в том, что она асоциальна. Вы не представляете, насколько она социальна». Так и есть. Предельно социальный режиссер, умеющий «работать с повседневностью». Разговаривает, правда, как дитя с мороза, а ведь все видит и слышит.

У каждого времени есть постоянная час­тота, «несущая волна» — на мой взгляд, Германика ее «берет». Наталья Трауберг умела формулировать такого рода поднебесные ощущения: «В непроговоренные годы общение становится странным ис­пытанием: ты часами слушаешь, как тебе из дальних одиноких квартир нетерпимо и нетерпеливо часами говорят о себе».

Трауберг писала о семидесятых. Десятые годы — такое же глухое время. За­болтанные, но непроговоренные годы. И в сериале ККСЖ есть вот эта главная примета времени: одинокие квартиры, в которых часами говорят о себе.