Это не мы!

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Звонят в театр, просят забрать всякие ненужные вещи. Сегодня поехал забирать старую швейную машину. А это так далеко ехать — по городу километров двадцать, у вещевого рынка. Короче, у черта на куличках. Тут я сто лет не был, да и в общем-то, я все время толкусь в центре: то в свой театр бегу, то в журнал «Урал», где я главным редактором, то в театральный институт, где преподаю, и опять по кругу.

А тут, на краю города, шла и идет своя какая-то жизнь. Вот кучка подростков с бутылками пива: смотрят на тебя так, что думаешь — не дай бог с ними тут встретиться ночью. Вот у подъезда муж и жена в старенький «москвичок» засовывают ящики с помидорной рассадой — наверное, уедут из города на все лето теперь. Вот женщина толкает коляску с ребенком по грязной луже, рядом собака бежит веселая, высунув язык, — вышли на вечернюю прогулку.

В квартире, куда я приехал за швейной машинкой (машинка красивая, с чугунной подставкой), часть стен выкрашена желтой половой краской, а по коридору ходит старый слепой кот, и, наверное, это он оторвал все обои, что висят лохмотьями. Бабушка дарит мне швейную машинку и, хотя я отказываюсь, легко, по-молодому, вместе со мной дотаскивает машинку до лифта, улыбается, машет мне рукой на прощание: «Пусть моя машинка живет в театре!»

Еду назад по улице мимо огромных рекламных постеров, призывающих жить гламурно, жрать чипсы и покупать авто и телевизоры практически бесплатно. На грязных заборах висят лощеные плакаты с лощеными девками в перьях: мол, приходи к нам в ночной клуб — и забудемся.

Я еду в театр, везу старую швейную машинку и думаю: бог ты мой, как мы привыкли, не видим этого мрака. Этих раздолбанных дорог, по которым будто с утра до ночи танки ездят, этих хилых деревьев, этой серой пыли, которая сыплется с неба. Но вот когда на сцене люди видят себя такими, какие они есть на деле, им это так не нравится.

Недавно у меня в театре играли спектакль «Тутанхамон». Про то, как три бабы делят двух мужиков и никак разделить не могут. И потому мучаются: стонут, плачут, рыдают, прося у судьбы любви и немножко счастья; какие там деньги, не надо, и перьев в ночном клубе не надо, только капелюшечку счастья и покоя, чтоб был рядом какой-никакой мужичишка, которому ты, несчастная, нужна будешь и которому ты отдашь всю свою нежность, и сердце, и все-все-все.

После спектакля зрители (в основном зрительницы) затеяли обсуждение. Сидят в фойе — ну как будто со сцены вышли эти милые, замечательные тетки. Про которых всю жизнь писал и рассказывал: они все похожи на мою маму, на сестру, на всех моих тетушек.

Все зрительницы мои, естественно, в париках, в люрексе, в сапогах с фальшивыми стразами. Волосешки у этих теток на головах повылазили от старости, на бородах волосы уже растут, а мужики, что с ними были на спектакле, старательно зачес на голове себе делают, чтобы скрыть лысину, и эдак еще успевают этим тетенькам подмигивать. И те тоже между делом подхихикивают. Хотя какой там флирт — так, по старой памяти. Ну, короче говоря, все как в пьесе.

Но вот сидят они все, и обсуждают спектакль, и спрашивают меня, режиссера и автора пьесы: «А где вы видели таких персонажей? Вы с кого конкретно это списывали? Была ли подобная ситуация в жизни?» Сидят, интеллигенток из себя строят. Все вроде как с высшим образованием, совсем даже гламурные тети. Пытаются быть другими, не помнить, что живут в домах, где в подъездах лампочки не горят, и вообще там, в подъездах в этих да и в квартирах тоже, будто мамай прошел.

Я смотрю на них, на этих теток милых, и так хочу от хохота под стол упасть. Смотрю и говорю вдруг им вслух (черт меня дернул): «Этот спектакль про вас, дорогие. И пьесу я написал про вас. Ну или про таких, как вы».

Что тут началось! Как они обиделись. Стали спорить, что нет, нет! Мол, к ним это не имеет никакого отношения! Нет, оно, конечно, в чем-то правда, что кое-где кое-кто у нас порой — да, есть такие люди, но вообще-то нет.

Так они все и ушли в полном убеждении, что это про кого-то другого, про каких-то где-то не в России живущих людей. Но только не про них, потому что они не такие.

Никогда не забуду, как однажды в одном московском театре я прочитал свою пьесу и ее так же вот обсуждали. Больше всех ярился один артист: весь из себя такой красивый, москвич, одет с иголочки. Он все говорил: «Нет такого в жизни!»

Я потом случайно узнаю, что артист этот из Нижнего Тагила, мой земляк, тоже с Урала. А уж жизнь прожить в Нижнем Тагиле, знаете ли, это тоже подвиг. Вы когда-нибудь там были? Ну и не надо. Я там был, уж поверьте.

«Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», — сказал Пушкин. Во все времена люди хотели обманываться и не узнавать себя в том, что создавали художники. И ничего тут не поделаешь.

Да и не надо.