Жертвы папарацци

***

Студентка факультета журналистики МГУ Анастасия Качалова познакомилась с жур­налистом Олегом Кашиным три года назад через социальную сеть «Твиттер»: «Я ему что-то написала, он ответил, мы обменялись телефонами, завязалась переписка». У 22-летней Качаловой асимметричная стрижка, татуировка на внутренней стороне правого предплечья и айфон в голубом чехле с заячьими ушами. Типичная студентка, охотно рассказывающая о заваленных пересдачах.

«В какой-то момент мы с Олегом перепи­сывались по тысяче эсэмэсок в день, страшно дружили, ходили в кафе. Я на него снизу вверх смотрела и во всем с ним советовалась», — вспоминает она.

6 ноября 2010 года они с Олегом встретились около десяти часов вечера в кафе «Хлеб насущный» в Камергерском переулке, через пару часов вышли на Тверскую, зашли в «Евросеть», потом разъехались. Утром Настя открыла твиттер, и ей в глаза бросился «набор каких-то странных слов»: искусственная кома, оторванная фаланга пальца, сотрясение мозга, больница.

Через день она сидела на Петровке на до­просе — как человек, который видел Олега Кашина последним, за час до того, как его жестоко избили. «Вот, смотри, — Настя вы­­тягивает руки, покрытые мурашками. — Мне до сих пор страшно вспоминать».
В общей сложности на Петровке она про­вела два месяца, трижды проходила многочасовые исследования на полиграфе. После первого допроса ее вычислили корреспонденты Life News: «Кто-то из моих знакомых проговорился, что мы с Олегом дружили, и уже на следующий день после избиения в «Лайфе» появилась заметка «С Олегом Кашиным была его любовница». То, что к реальности это не имело отно­шения, что у меня был молодой че­ловек, абсолютно никого не волновало. Начался какой-то атасище: корреспонденты искали меня в ресторане, где я работала официанткой в 18 лет, на журфаке, где я училась».

Когда Качалова не выдержала и перееха­ла из своей квартиры на Юго-Западе на Ку­тузовский проспект — к своему молодому человеку Максиму, папарацци поехали за ней. В Life News вышла заметка о том, что возле избитого Олега Кашина был найден букет хризантем, «а это — цветы ревности. Кого могли приревновать? Вероятно, Настю Качалову». Максима вызвали на Петровку, Настя перестала есть. Она ме­няла сим-карты, но «Лайф» моментально пробивал новый номер и продолжал бомбардировку. «Факт того, что меня ищут, довел меня до мании преследования. Я без­вылазно сидела дома. Хотела сменить паспорт. Папа отвел меня к психиатру, тот по­советовал принимать по таблетке феназепама в день». На десятый день Качалова выпила вместо одной таблетки феназепама четыре: «Мне хотелось успокоиться, и я впала в какой-то вязкий сон. Через двое суток я пришла в себя от того, что меня хлестал по щекам отец, выломавший дверь в квартиру».

Преследование с засадами у подъезда и почетным караулом на этажах продолжалось месяц, а потом с Настей случилась странная вещь: мания преследования сме­нилась навязчивой идеей понять, почему журналисты из Life News так себя ведут. «Я узнала, что у них в редакции есть вакан­сии, решила попробовать. С одной стороны, мне было важно понять, как выглядят люди, которые столько времени меня му­чали. С другой, мне стало казаться, что лайфовцы — это ниндзя. Что они обладают тайным знанием, как добыть самую ценную информацию, проходят ради нее сквозь стены, сутками сидят в машинах с темными стеклами».

Ее сразу взяли в отдел светской хроники, и сейчас она со смехом вспоминает, как Арам Габрелянов, владелец «Лайфа», сказал ей: «Сука, я тебя столько искал! Я бы тебе столько денег за интервью дал!» Как только Качалова решила для себя, что со­трудники «Лайфа» — шпионы, а не личные враги, страх стал отступать.

***

Среди бывших преследователей, а затем коллег Качаловой оказался фотограф Ма­рат Сайченко — наверное, самый известный сотрудник империи Габрелянова.
Он десять лет назад перебрался в Мос­кву из Ташкента и устроился курьером к фотографу. Потом по совету знакомых пошел в газету «Московские ведомости», куда требовались люди, готовые снимать за небольшой гонорар. Главного редактора газеты звали Арам Габрелянов.

С этого момента Сайченко, по его выражению, стал фотографом факта. Он три дня лежал на заснеженной вышке возле колонии в Краснокаменске, чтобы снять первую фотографию Михаила Ходорковского в заключении. Сутки сторожил в камышах умирающего Александра Абдулова, которо­го друзья привезли на последнюю в жизни рыбалку. Одевшись санитаром, прошел в больницу к Олегу Кашину и сделал самую первую после избиения фотографию. Вы­слеживал Константина Хабенского, когда тот приезжал в больницу к умирающей жене, и гонялся за Дмитрием Певцовым, выгуливающим в коляске своего первенца. Ему разбил нос Леонид Ярмольник, а ка­меру — Валерий Карпин, легенда футбольного клуба «Спартак». После того как он снял тяжелобольную актрису Наталью Гундареву в реанимации, ее муж, Михаил Филиппов, тряс его за грудки со словами «у тебя что, матери нет?». Сайченко, которому мечтает набить морду практически каждый артист в стране, может показаться эдаким неуловимым злодеем, но этот образ рушится в первые же минуты нашей встречи. Он оказывается обаятельным, умным и отзывчивым молодым человеком, моментально распо­лагающим к себе собеседника.

На вопрос, как он примирился с тем, что его ненавидит такое количество людей и зачем ему вообще это нужно, Сайченко рассказывает мне готовую историю: «Несколько лет назад у нас ра­ботала фотограф Наташа Потапова — очень экспрессивная, отлично снимала. Для работы в ежедневной газете у нее были проблемы с дисциплиной, по съемке — техническая небрежность, но в репортерском деле она вживалась в ситуацию на сто процентов. Для нее не было барьера — вот как я сейчас к этому человеку подойду, что я ему скажу? Помню ситуацию, когда некогда подающий надежды футболист Дмитрий Сычев после скандального ухода из «Спартака» уехал к родителям в Омск. Вот представь: обычная провинциальная хрущевка, Сычев выходит из подъезда — маленький миллионер из трущоб. Наташа, абсолютно не прячась, начинает долбить его со вспышкой в лоб. На нее поперли его родители: «Как вы можете, у вас нет совести!» А она им: «Если вы не хотите, чтобы его снимали, надо было его на двор­ника выучить». Вот это для меня главное внутреннее оправдание того, что я делаю».

«А что ты мог бы сказать условному дворнику, которого угораздило оказаться в ситуации, интересной Life News?» — на этот вопрос у Сайченко нет складного ответа. Он устало трет лоб и говорит, что думает об этом каждый раз, отрабатывая задание редакции. «С одной стороны, у меня есть четкая мотивация: это моя работа — осветить историю со всех сторон, безжалостно и беспощадно. Поэтому я закрываю глаза и ломлюсь. Но, с другой стороны, я все рав­но долго переживаю по этому поводу. Вот побывал ты в семье под видом психолога или следователя из СК, люди тебе всю душу выложили, ты выходишь потом и бормочешь: «Господи, прости меня, пожалуйста!» Да, мы насилуем людей, насилуем себя — только для того, чтобы это было на «Лайфе» и нигде больше. Иной раз ловишь себя на мысли — вот бы сейчас менты пришли и увели нас из этой квартиры, подъезда и дома. Конечно, можно еще по­догнать в оправдание теорию, что людям, у которых произошло горе, наш визит не переполнит чашу страданий. Но, говоря совсем честно, если слишком много мучиться такими вопросами, надо менять работу и идти в дворники. Да, я заложник этой нервной, выворачивающей наизнанку, но стабильности собственной жизни».

***

Кажется, что это порочный круг: папарацци уничтожают частную жизнь обывателя ради того, чтобы об этом узнали другие обыватели. Обыватели с удовольствием покупают чужую трагедию, не понимая, ка­кой ценой она им досталась, ровно до того момента, пока сами не становятся героями заголовков. 

У человека, попавшего в этот круг, оказывается единственный выход — остановить свой частный ад. Ольга заматывает лицо шарфом, хватает в охапку мужа и ре­бенка и уезжает на месяц за границу. Юлия Смирнова, стиснув зубы, берет себя в руки и носит передачки Развозжаеву в СИЗО. Елена Гриневич верит в мужа и через два года слышит в суде «Рябова оправдать». Настя Качалова переходит на сторону сво­их преследователей — пусть и поняла по­том, что попала из одного ада в другой.
1 апреля 2011 года, через несколько месяцев после того, как Качалова устроилась в «Лайф», ее отправили в морг — делать репортаж про умершую 30 марта Людмилу Гурченко. Настя с фотографом подъехали к моргу Центральной клинической больницы на затонированной машине и долго ждали, пока приедет личный стилист Гурченко Аслан Ахмадов — с пла­тьем и косметикой. В соседней машине сидел муж Гурченко, Сергей Сенин. Качалова через стекло видела, что в руках у него бутылка виски, из которой он никак не ре­шался отпить. Тогда Настя подошла к нему, постучала в стекло и сказала: «У вас горе, не сдерживайте себя — выпейте!»
Он поднял бутылку ко рту, Настя, чтобы не загораживать кадр, отошла в сторону, фотограф Life News нажал на спуск — и че­рез несколько часов на сайте висела заметка с этой фотографией и заголовком «Сергей Сенин не расстается с бутылкой».

После этого Настя, согласно редакционному заданию, прошла в морг, назвавшись помощницей личного стилиста Людмилы Гурченко. «Мне нужно было снять ее в гробу, — будничным тоном рассказывает она, — я подошла к гробу, достала камеру — и тут поняла, что больше не могу».

Выйдя из морга, Качалова вернула пус­тую камеру фотографу и пошла домой.
В редакцию она больше не верну­лась.