Экономкласс

Десять лет назад я работал литератур­ным редактором в журнале. Деньги за эту работу для того времени были ­обе­щаны какие-то существенные. Какие-то тысячи у.е.

Потом, конечно, случился август, и проект закрыли, обещав выплатить зарплату. И действительно выплатили. По десять, кажется, долларов.

Помню, в день зарплаты был почему-то вечер. И мы с коллегой вышли на Долгоруковскую улицу, зажав в кулаках баснословный гонорар.

Гонорар жег руки, и мы торопливо спустили его в ближайшем кабаке.

Семь ступенек в подвал «Гута-банка». Кафе с бильярдом и телевизором под потолком. Гонорара хватило на две пин­ты гнусного пива. Потом вышли на улицу, где дождь лил как оголтелый, смывая следы зарождавшегося среднего класса.

Понятно, что с точки зрения вечности наш труд, в сущности, стоил ровно тех денег, которые были за него заплачены. А деньги для нас стоили еще меньше. ­Завтрашний день не пугал нас, поскольку мы думали, что он все равно принадлежит нам. А если нет — то это тоже, в сущности, интересно. Мы были условно молоды, безответственны и сравнительно оптимистичны, у нас не было детей и налаженного буржуазного быта, но, может быть, все равно умнее было бы купить на эти деньги рис или соль?

Вообще всегда трудно понять, где кончается забота о завтрашнем дне и начинается жадность, осторожность сменяется страхом и в каком сальдо — положительном или отрицательном — заключается конечная выгода.

Я знал человека, который так боялся потратиться, что установил на своей пластиковой карточке лимит — 500 рублей в день. Больше банкомат ему выдавать был не должен, а для снятия сверхурочных сумм надо было проходить мучительную процедуру стояния в банковской очереди и заполнения бланков с восемнадцатизначными номерами счетов. Человек ненавидел все бюрократическое, защитился от мотовства карточным лимитом и таким образом завел себе довольно внушительный депозит. Правда, когда приключился кризис, он не смог присоединиться к очереди желающих снять всю наличность с карты, пока банкоматы его банка еще работали.

В августе девяносто восьмого ­боль­шинство запасались бакалеей, но кое-кто поступал иначе. В какой-то момент выяснилось, что из-за девальвации руб­ля обесценились осетрина и черная икра. Причем обесценилась едва ли не геометрически. И если бакалею сметали с прилавков, то черную икру практически никто не брал. И даже был момент, когда в магазине «Диета» на «Маяковской» черная икра была чуть ли не единственным этих прилавков содержимым.

В стрессовых ситуациях люди ведут себя по-разному. Кто-то начинает ­эко­номить на туалетной бумаге, а кто-то, наоборот, кутить. Совет директоров страхового монстра AIG сразу после того, как Федеральный резервный банк США перечислил для спасения банкротящейся компании деньги, в полном составе отправился в спа на Карибы, где за услуги массажистов и аренду гольф-полей выложил порядка полумиллиона долларов. А вот все правление «Дойче банка» отказалось от годовых бонусов, исчисляемых миллионами евро. Я бы поостерегся делать выводы, какая из двух этих поведенческих моделей правильная. У каждого — свои методы борьбы с реальностью и собственная школа экономии. Вопрос в том, как воспринимать затягивание поясов потуже: как лишение или, наоборот, другую форму излишества. К тому же считается, что финансовые кризис — это что-то вроде очистительного огня инквизиции. И он помогает выявить подлинные человеческие потребности, ­отка­заться от всего наносного, определить то единственно важное и нужное, без чего нельзя. И с этим знанием уже прийти в новое будущее, где сно­ва будут деньги, но сверхпотребление сменится чем-то более разумным и ответственным.

Победа в борьбе желаний и возможностей зависит от правильного устройства головы, ну или нейролингвистического программирования в запущенных случаях. Как с отказом от курения по методу Аллена Карра. Где самое главное — сфокусироваться не на лишениях, а на приобретениях: вместо сигареты у меня полные свежего воздуха легкие, я могу прыгать через лужи, бегать стометровку и у меня целая жизнь впереди. Как-то так. Многим помогает.

Моя жена, например, увидела в магазине туфли, которые ей очень понравились. И не стала их покупать. Потому что дорого. Не купив туфли, она стала считать себя богаче на сумму, указанную на их ценнике. И поэтому купила на сэкономленные деньги два платья в отделе винтажа. Я спросил у нее: в чем экономическая выгода этой сделки? И жена ответила: «Ну я же сэкономила на туфлях. К тому же платья мне сейчас нужнее».