Атлас
Войти  

Также по теме

Дымит разлом

Вокруг дома № 25 по Большому Козихинскому переулку разгорелась настоящая война. Ее исход во многом определит отношение нового московского правительства к архитектурному наследию города. Перипетии этой схватки изучил репортер Андрей Козенко («Коммерсант»)

  • 5457
Такое хоум-видео я последний раз видел по телевизору. В репортажах о бомбар­дировках Багдада, например. Разрушенный дом, видеокамера в слегка дрожащей руке, слышны крики. Перед снимающим появляется человек в черной униформе и закрывает ладонью объектив. «Вы не имеете права запрещать», — голос за кадром дрожит. Человек в черном в ответ наносит удар — снимающий отправляется в нокдаун. Камера на долю секунды фиксирует безоблачное небо, а потом разбивается об асфальт. Конец записи, темный экран. В центре Москвы, в Большом Козихинском переулке, жители борются против застройщика.

***
Количество истории на квадратный метр в Большом Козихинском переулке зашкаливает. Вот тут, в квартире на третьем ­этаже, художники из «Бубнового валета» собирались, а вот здесь Фаина Раневская жила. Вот окна квартиры, где живет Никита Михалков. В двух шагах Триумфальная площадь. Роскошные дома точечной застройки времен Юрия Лужкова напоминают золотые зубы во рту человека, который именно таким образом решил продемонстрировать миру свой достаток.
На этом фоне дом № 25 выглядел ­скромно. Построен он, по одним данным, в 1886 году, по другим — в 1903-1905 годах разбогатевшим крестьянином Степаном Виноградовым. Старожилы переулка утверждают, что в доме жил композитор, автор романсов Александр Варламов, но это, скорее всего, не так. Варламов умер за 40 лет до того, как дом был построен, — в 1848 году. Дом № 25 изначально был доходным. До революции квартиры тут сдавались в основном студентам. После революции дом стал обычной коммуналкой, о которой участникам сегодняшних событий и вспомнить нечего. В начале 90-х годов ХХ века дом был расселен ввиду плохого состояния и следующие 20 лет простоял пустым в ожидании капитального ремонта. Никаких предпосылок к тому, что вокруг дома начнется настоящая война, не было.
В середине нулевых в доме пару раз возникали локальные пожары. Однажды злоумышленники разобрали часть крыши, но всерьез это никого не интересовало. Еще весной на доме висел транспарант «Сдается в аренду». Напряглись жильцы, когда в апреле на гаражах-ра­кушках появились объявления с требо­ванием срочно убрать их в связи с началом строительства.
Жители соседних домов довольно быстро выяснили, что дом принадлежит ТСЖ «Вектор». Зарегистрировано это ТСЖ, согласно Единому госреестру юридических лиц, на улице Макарова в Ставрополе, председателем правления является бизнесмен Анзори Хасия. Владельцами же квартир являются как физические лица, так и небольшие фирмы с топонимически близкими к Козихинскому названиями — ООО «Патриаршие пруды», ООО «Дом на Козихинском». Среди руководителей «Патриарших прудов» был Борис Азаренко, а одним из руководителей «Дома на Козихинском» являлся Денис Китаев. Оба они — соучредители известной девелоперской компании «Эвоком». На сайте «Эвокома» (сейчас он закрыт на реконструкцию) содержалась вся документация по строительству на месте нежилого дома шестиэтажки с подземным паркингом. А у Дениса Китаева еще и было «отягчающее обстоятельство» — его мать Нина Китаева долгое время проработала начальником Управления координации деятельности комплекса архитектуры, строительства, развития и реконструкции Москвы. Контролировал это ведомство главный московский строитель Владимир Ресин. «Мы не сомневаемся, что эта стройка в интересах «Эвокома», а с такими покровителями они могли легко получить любые разрешения, наплевав на мнение тех, кто здесь живет», — говорит один из защитников дома № 25 Роман Ткач.

***
Роман Ткач — помощник Марата Гель­мана в Общественной палате. C женой Еленой они живут на Бронной, в двух шагах от Большого Козихинского. Еле­на и Роман не скрывают, что на защиту дома у них уходит большая часть времени. У Елены в записной книжке телефоны всех неравнодушных жителей района. «Если начинаются работы по сносу здания, сразу здесь собирается человек 50 из всех близлежащих домов. Еще столько же людей подъезжают в течение часа», — говорит она.
«Патриаршие вообще особое место, — говорит еще один противник стройки в Большом Козихинском Сергей. Сам он тут, правда, не живет, но окна его офиса выходят на дом № 25. — Самые неравнодушные жители здесь. Слышали, наверное, лет десять назад Лужков хотел осушить Патриаршие пруды и сделать на их месте трехэтажный паркинг? Это же ведь мы тогда поднялись и отстояли». Я в этот момент подумал, что Юрий Лужков, видимо, был хорошим мэром, раз с его отставки еще года не прошло, но байки уже начинают появляться. Однако потом нашел в архиве «РИА Новости» сообщение, датированное 26 июля 2002 года. Там «источник в столичном Комплексе архитектуры, строительства, развития и реконструкции города» опровергает сообщения «некоторых СМИ о благоустройстве и переоборудовании территории на Патриарших прудах со строительством парковки». То есть чиновники это действительно обсуждали! Ну а нехорошей славой у девелоперов Большой и Малый Козихинские переулки стали пользоваться с началом строительства здесь гостиницы студией «ТриТэ» Никиты Михалкова. Документы у застройщика были в полном или почти полном порядке. Только вот противники строительства в лучших традициях экологов из Химкинского леса бросались под технику, останавливали стройку и в промышленных объемах жаловались на господина Михалкова во все инстанции.
К началу работ у дома № 25 здесь все подготовились хорошо. Не обошлось без участия активистов общественной организации «Архнадзор» и даже пике­тов с участием представителей моло­дежных крыльев партий «Яблоко» и «Справедливая Россия». В окнах дома развевались знамена, висели лозунги, напоминавшие, какие партии за людей, а какие — против них.
Защитники дома хотели по­дать в Москомнаследие документы, чтобы признать его памятником архитектуры, — это автоматически останавлива­ло бы снос, но не успели. В пресс-релизе этого ведомства говорится, что здание «не является объектом культурного наследия, выявленным объектом культурного наследия или объектом, обладающим признаками объекта культурного наследия». И это означает, что у Москомнаследия нет «правовых оснований для приостановки работ, осуществляемых товариществом собственников жилья». Однако для активистов это не аргумент: в пресс-службе ведомства работает Юлия Хасия — дочь Анзори Хасия. Активисты считают, что Москомнаследие — заинтересованная сторона.

***
Впервые массово они собрались 16 июля, когда приехали рабочие и попытались начать снос. Тогда рабочих прогнали, а представитель Пресненской управы Андрей Шостак пообещал созвать конфликтную комиссию и разобрать инцидент. Жители перешли на круглосуточное патрулирование дома.
Рано утром 8 августа защитник дома Денис Воробьев дремал в своем автомобиле на ночном дежурстве — прямо напротив предполагавшейся стройки. Увидев несколько десятков человек в одинаковой черной униформе в масках и с респираторами на лицах, он успел ­сделать две вещи: заблокировать двери машины и позвонить Ткачам. Люди в черном прокололи у машины колеса, попытались выдавить стекла, а затем — чтоб уж точно не уехал, просунули под днище бревно. Дом огородили решетчатым забором. Подъехавший экскаватор несколько раз ударил ковшом в окно второго этажа, дом № 25 начал рушиться. Выбежавших на улицу заспанных жильцов отталкива­ли и били. За попытку делать фото или видео разбивали камеры и телефоны. Крик, мат. На видео мужчина у забора внезапно хватается за лицо и падает. Потом выясняется, что это был председатель ТСЖ Анзори Хасия. Он сказал потом, что в него брызнули газом, да так, что в тот же день он был госпитализирован и в 20-х числах августа продолжал оставаться в больнице. На другом видео человек в костюме (защитники дома говорят, что это был представитель застройщика по имени Иван Валентинович) держит за грудки защитника дома и, матерясь, бьет его в лицо. В больницы с различными травмами обратились 20 человек. К середине дня снос дома был практически завершен.
«Конечно, никакие это были не строители, — говорит Роман Ткач, демонстрируя на ноутбуке видео погрома. — Они были в белых касках, а мы уже потом выяснили, что на стройке их носят только прорабы». Роман рассказывает, что на самом деле застройщик нанял «качков из других городов», которых можно собрать через сеть спортивных клубов. «Эти парни нам потом предлагали их перекупить, — добавляет он. — Мол, застройщик кинул их на деньги. Но мы отказались — зачем они нам. Дом что ли обратно строить».
Мы сидим напротив кабинета участкового полицейского на первом этаже в соседнем доме № 23. Участковый приоткрывает дверь. «Тут опять из прокуратуры по вашему делу ответ прислали. ­Зайдите вечером, посмотрите, — говорит он и добавляет: — Неймется!» — «Может, пойдем подвал посмотрим, где у нас не­легалы живут?» — осведомляется у участкового Роман Ткач. «Я сам знаю, где и что мне смотреть», — гордо отвечает полицейский. «А где вы были 8 августа 2011 года?» — спрашиваю я. «В отпуске, — недоверчиво смотрит полицейский. — У меня отпуск хороший. 50 суток набирается».
9 августа стройка была остановлена. Напротив дома дежурит полицейский автомобиль. В прокуратуре рассматривают заявления защитников дома о возбуждении трех уголовных дел: за побои, уничтожение чужого имущества, а также по экзотической статье «Воспрепятствование профессиональной деятельности журналиста». Среди пострадавших в Козихинском один видеооператор. На каких правовых основаниях почти завершившийся снос дома был остановлен, не объяснит, думаю, никто. Защитники дома продолжают свою круглосуточную вахту.

***
Один из руководителей «Эвокома» Борис Азаренко держит руку на пачке разрешающих строительство документов и сам записывает нашу беседу на диктофон. Он недоумевает, и с каждым предъявленным документом недоумение должно охватить и меня. «В 1995 году мы выкупили квартиры у департамента имущества правительства Москвы, — рассказывает он. — Юридически это было оформлено безупречно. Ну а то, что в доме никто не жил… Так никто и не обязан был, ведь так?» Борис Азаренко рассказывает, что в 2006 году в доме № 25 произошел пожар, после чего общее собрание товарищества собственников жилья приняло единогласное решение снести его и построить на его месте новый. Уже шестиэтажный. Если этот дом таки будет построен, у Бориса Азаренко будет там две квартиры. А разве ТСЖ может принять такое решение? А что если ТСЖ моего 18-этажного дома примет решение его снести и построить, например, самолет? Это разве законно? «Мы единогласно проголосовали за новый дом. Решение принято», — пожимает плечами представитель застройщика.
Он показывает номер районной газеты «На Пресне» за 26 июля 2006 года. Закона о том, что по поводу каждой стройки должны проводиться общественные слушания, тогда не было. Поэтому в газете просто опубликовано уведомление о начале строительства. Вот копия решения Пресненского муниципального собрания, одобрившего стройку. Вот решение Москомэкспертизы, подписанное уже в 2010 году. Оснований препятствовать этой стройке нет.
Борис Азаренко рассказывает, что 16 июля защитники дома бросались под колеса строительной техники, одному из рабочих автомобиль кого-то из местных проехал по ноге. А 8 августа в приглашенных строителей кидали бутылками с крыши. Я уточняю: те люди в черном были действительно строителями? «Да, строители, — отвечает Борис Азаренко. — Из организации, которая занимается уборкой территории от мусора. Да, мы попросили прислать людей покрепче. И не мы первыми начали, все столкно­вения спровоцированы не нами». Он убежден, что защитникам дома кто-то платит деньги, а сами они занимаются своего рода шантажом. Дожидаясь, когда застройщик устанет, что под колесами его техники все время есть какие-то люди, и откупится. «Только этого не будет», — предупреждает он. На три заявления в правоохранительные органы со стороны общественных активистов Борис Азаренко готов ответить четырьмя такими же своими: нанесение побоев, уничтожение имущества.
«Иду я по переулку и вдруг вижу, что из окна моей квартиры — я повто­ряю, моей квартиры — висит флаг «Справедливой России». А когда подхожу к дому, какой-то юный дурак в их фирменной футболке объясняет мне, что мой дом и моя квартира взяты под общественный контроль. И лично этот юный дурак никогда меня в покое не оставит. Вот это вообще как?!» — спрашивает Борис Азаренко.
О компании «Эвоком» и о Денисе Китаеве Борис Азаренко говорит куда менее охотно. «Эвоком» — технический заказчик, — заявляет он. — Эта компания просто осуществляет положенный по закону технический надзор. Нанятый специалист. Эксперт. Строительство же ведет ТСЖ в лице своих членов». Уже после нашей встречи Борис Азаренко перезвонит и уточнит, что Денис Китаев пришел в «Эвоком» на несколько лет позже того, как на строительство дома были получены все документы, и никакого отношения к их выдаче он не имеет.

***
19 августа подарок защитникам дома ­сделал мэр Москвы Сергей Собянин. Он предписал остановить работы в Большом Козихинском переулке и пообещал, что столичные власти проведут новые переговоры с представителями застройщика. «Мы будем совместно находить решения в рамках существующих параметров, может, с небольшим увеличением», — сказал мэр. «Неужели у мэрии действительно появилась новая строительная политика и она будет отличаться от той, что была при Лужкове?» — говорит Роман Ткач. Борис Азаренко реагирует сдержаннее. «Мы готовы проводить дополнительные слушания, но только с жильцами, а не хулиганами, — говорит он. — Что же касается «существующих параметров», то наш проект согласован и окончательно утвержден уже при Собянине. Как мы его теперь изменим?»
В ситуации с Большим Козихинским переулком в какой-то момент начинаешь понимать, что действующее законодательство — не решающий аргумент для всех сторон в этой истории. Застройщик начинает снос дома, после того как действующий мэр еще в мае объявил мораторий на любую стройку в центре города. Каким положением какого именно закона руководствовался Сергей Собянин со своим запретом, тоже понятно не вполне. А выиграет в итоге не тот, кто прав, а тот, кто настойчивее. Эта формула в Москве безотказно работает в любой сфере жизни. Это принятые здесь правила игры.

Как отмечают защитники старой Москвы, во время сноса страдают не только сами уничтожаемые здания, но и старые дома, расположенные рядом с новостройками: расшатываются фундаменты, появляются трещины и т.д. Каждая новая стройка в старом городе будет приводить к протесту местных жителей.
Лидия Соколова вышла на пенсию и работает билетером в консерватории. Всю жизнь она прожила в доме № 27 по Большому Козихинскому. Мы гуляем по переулкам в районе Патриарших, и она показывает все стройки последних нескольких лет. Историческая застройка здесь довольно аскетична, и новые дома с их колоннами и лепными стенами от этого выглядят еще более вызывающе. Старые дома, расположенные рядом с новостройками, все в трещинах и металлических стяжках. Стройки их разрушают. Как следствие — каждая новая стройка рождает протест здесь живущих. С Лидией Соколовой здороваются в каждом дворе. Спрашивают, как дела у защитников дома № 25, чем помочь, когда приходить.
«У нас же только один город на всех. Зачем они так», — говорит о застрой­щиках Лидия Соколова. Борис Азаренко возмущается, когда я говорю ему, что точечную застройку в Москве Сергей Собянин запретил: «А что такое точечная застройка? Покажите хоть один закон, где такое понятие фигурирует. Это собиралась градостроительная комиссия при Лужкове и по своему настроению решала, что считать точечной застройкой, а что нет. Мы строим свой дом по закону — и мы достроим его». Супруги Ткач пьют чай из термоса, расположившись у забора, которым окружена стройка. «По закону, пока от дома хоть что-нибудь осталось, он считается не снесенным и теоретически его можно восстановить, — заявляют они. — А это значит, мы свое дело продолжим».
И никто из них не отступит.
 






Система Orphus

Ошибка в тексте?
Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter