Увиденное не понравилось мне. Только я открыл рот, чтобы подтвердить самые худшие свои опасения, Лысый улыбнулся и сказал:
– Да!
– То есть? – спросил я. – Здесь...
– Именно так. Здесь все по вашему вопросу! – вновь перебил меня Лысый. – Проходите внутрь, там вас встретит дама на списке. Обязательно запишитесь.
Я вошел. Комната размером с два тамбура электрички была заполнена нервными гражданами и раздраженно гудела.
– A кто последний? – спросил я ближайшие спины.
– Не надо искать последнего! – сказала дама с орлиным носом и фиолетовыми веками. – Будете сто сорок седьмым. Но это не значит, что вы им и будете – многие не выдерживают. Записывайтесь в бумажку.
– В угол становитесь! – приказала толстушка в черном кисейном халатике поверх футболки.
– Фамилия? – спросила орлиноносая.
Я протиснулся к женщине для сообщения.
– Не надо на меня дышать, – сказала она. – Что за дурацкая привычка? Придвинутся и дышат, дышат, как лошади.
– Простите... – испугался я. – Больше не буду.
– Рот на замочек сделайте, – подсказал кто-то сбоку.
Я промычал фамилию сквозь зубы.
Список составлялся на клочке бумаги, выдранном из расписания электропоездов Казанского вокзала. Меня пристроили напротив станции Ухтомская с прочерками. Поезда там не останавливались. Я забрался в угол и осмотрелся.
Итак, это был обычный приемный день 1-го ОВИРа Северного административного округа. Для встреч с гражданами близлежащих районов имелись две присутственные комнаты и кабинеты с дерматиновыми дверями №10, №11 и №12. В эти двери стремились попасть граждане с вопросами о заграничных паспортах и регистрации проживания. В первой комнате (примерно три на три метра) стоя, сидя и прислонясь к стенам маялись единовременно до тридцати пяти человек. В другой комнате – значительно меньше. Но там и кабинет был всего один – с табличкой «Получение гражданства РФ», к тому же он не работал. На стенах висели стенды с полезной информацией. Полезной информации было очень много: приказы, выписки, циркуляры, законодательные акты, образцы заполнения анкет – все пестрело веселым оранжевым и красным фломастером. Посетители переходили из комнаты в комнату, вчитывались, записывали, вздыхали, как лошади. Вдоль стены с окнами на улицу стояло несколько кресел. Здесь отдыхали счастливчики и самые немощные.
Как только открывалась дверь в любой из кабинетов, у очереди повышался тонус. Все начинали возбужденно комментировать увиденное в щелочку и обсуждать перспективы.
– Сейчас начнется перекурочная пятиминутка, потом чаепитие, технический перерыв, а за ним уже и обед, – бормотал кто-то.
После этих слов дверь кабинета №10 отворилась, и в гущу ожидающих вошла женщина-брюнетка в майорских погонах.
– Так! – предупредила она. – A где Огурцман? Где тот молодой человек, которого я за паспортом посылала?
Очередь заулыбалась и зашелестела, как многоголовая гидра. Всем хотелось увидеть Огурцмана.
– Позовите в коридоре! – приказала брюнетка.
– Огурцман! – крикнул в коридоре предупредительный Лысый.
– Странный какой мальчик. Обиделся, что ли? – сказала женщина в погонах и вернулась к себе.
– A где у нас сто двенадцатый? – повысила голос орлиноносая со списком.
– Можно я за него буду? – послышался из угла дребезжащий стариковский голос.
– Что значит «можно»? – Фиолетовые веки дамы на списке недобро вздрогнули. – Вы что, на новогодней елке? Какой номер по списку?
– Сто двадцать восьмой, – сообщил голос. – Это я так, для смеху сказал.
– У майорши посмеетесь, – сказал мужчина с разноцветным дипломатом. – Кому, господа, квитанции отдать? Оплаченные, просто выбросить жалко. Но они правильные... У меня еще лишний скоросшиватель есть. Нужен? A то без него не примут документы...
– Молодой человек прав, – вновь объявился всезнающий Лысый. – Строгости большие, и лучше к ним должным образом... – В лице этого типа, отдаленно напоминающего Владимира Ильича Ленина, угадывалось совсем не сдержанное любопытство и расположение ко всем присутствующим. Оно словно говорило: «Ну спросите меня, пожалуйста, граждане! Что вам стоит? Я вам помогу, не пожалеете...»
Граждане в этот день собрались в ОВИРе очень любопытные. Например, сидел негр, у которого были синие губы и синие уши. Он все время молчал и ждал своей очереди на регистрацию, скорбно рассматривая стенды с законодательными актами. Прислонясь к дверному косяку, стояла растрепанная муза лет девятнадцати со скрипкой. Она жевала и без того упиленные до подушечек ногти и учила по нотному листу Пятую симфонию Глазунова. Массивный, как айсберг, пожилой мужчина в черном костюме и черной широкополой шляпе держал на одном колене крошечную девочку в гольфиках, а на другом – старый дорожный саквояж с блестящими застежками. Старушка в тапочках на босу ногу и кухонном переднике (!) с бегущей лошадью сетовала, что, когда она пришла сюда в полседьмого утра, народу было больше, а сейчас все разбежались кто куда, и очереди не видно. Из комнаты в комнату бродил тип с прозрачной папкой. Он постоянно вступал в беседы с ожидавшими и не отставал от них по десять минут. Я подумал, что это миссионер-сектант, а он оказался страховым агентом.
Десятый кабинет открылся и выпустил возбужденную женщину в крупных круглых очках.
– Ну слава богу! – облегченно вздохнула очередь. – Мы думали, вы никогда оттуда не вернетесь.
– Полчаса пытали, – откликнулась возбужденная женщина. – Но с ребенком еще не ясно. Я сейчас отойду – вы меня, пожалуйста, не до конца вычеркивайте.
– Не будем, – смилостивилась орлиноносая сборщица фамилий.
Тут в комнате появилась девица с алым ртом и блестящими глазами как у Миллы Йовович. Сто пятидесятый номер в очереди привел девицу в замешательство.
– Ужас! – воскликнула она. – И я должна это стоять?!
Очередь ехидно задышала. Всем стало приятно, что 150-й номер достался не им.
– Но мне же только документы сдать! – воскликнула молодица.
– Вы, милочка, жизни не знаете, и лучше без очереди не лезьте, – упредила порыв орлиноносая. – И почему мне больше всех надо? – Она обиженно поджала тонкие злые губы. – Меня и в Ялте, на пляже, просят очередь организовать за лежаками и зонтиками. Про ведомственную столовую я и не говорю. И на кладбище тоже... Вся жизнь из одних очередей.
– A на кладбище – простите?.. – спросила соседка с прической как у Aнджелы Дэвис.
– Да, на кладбище, – повторила орлиноносая. – Умирает известный деятель, похоронную процессию необходимо правильно собрать и направить. Когда хоронили любимого врача одного из нынешних министров, один чиновничишко пытался усердие показать... Сам из фотографии умершего сделал портрет в траурной рамке и вперед без очереди лез, чтоб на глаза попасть кому надо. Если бы я его на место не поставила... Вроде бы приличное общество, мероприятие не из рядовых, но это наше воспитание...
– И сколько же мне ждать придется? – не унималась девица с глазами как у Миллы Йовович.
– Семь человек в час, – ехидно заметил прежний стариковский голос, который пытался занять место двенадцатого номера в очереди. – Вот за два часа работы прошли четырнадцать человек. Значит, семь человек в час.
– Ужас... – упавшим голосом повторила Йовович.
– A вы идите туда, к ним, – подзуживал голос. – Да встряхните их за шкирку.
– A паспорт быстро выдадут?
– Не быстро. Два с половиной месяца как минимум, – продребезжал голос. – Вы пробирайтесь сюда, присаживайтесь. Вот женщина уходит, вы ее место займите... Нам сидеть долго...
Девушка протиснулась в угол и шумно уселась. Дребезжащий голос объявил:
– Они все проверяют. Скажем, вы работали на Министерство обороны...
– Не работала я на Министерство обороны.
– Это не важно. Может, у вас допуск был стратегический. Или фамилию меняли по настроению. Фамилию не меняли? Тогда, может, дети за границей... У меня, например, отец сидел восемь раз, а я указал только шесть, остальные не вспомнил. Так вернули на переделку...
Вновь появилась жгучая брюнетка в майорских погонах и скомандовала:
– A потише! От этого ничего не изменится!
И скрылась в кабинете.
– О чем это она? – тихо спросил мужчина с разноцветным дипломатом (он, кстати, записал свою фамилию Моркош в список очередников трижды – на всякий случай). – Мы вроде негромко разговаривали.
– Значит, обедать начнут раньше, – изрекла старушка в тапочках. – Их нельзя нервировать: закроются, а мы останемся. – Пенсионерка жила в соседнем доме и появлялась в очереди эпизодически – в перерывах между домашними делами...
В этот момент ко мне подошел розовощекий усатый мужчина и, наклонившись к уху, спросил:
– Мне лицо ваше знакомо. Мы не встречались на Третьем мебельном комбинате?
– Нет, – ответил я, – не встречались.
– Тогда, может, в ЦК ЛДПР?
– Нет, – сказал я.
– Странно, – недоверчиво буркнул розовощекий и отошел.
И вдруг все стихло. Люди умолкли, кто мог двигаться – разошлись по углам. Лица у всех приобрели задумчиво-отстраненное выражение. Дверь в соседний с десятым кабинет приоткрылась от сквозняка, да так и осталась. Оттуда не доносилось ни звука.
«Очередь, несомненно, сближает, – подумал я. – Вот сейчас мы вместе задумались, может, даже размечтались о приятном. A через несколько минут опять взбудоражимся, заразим один другого и начнем галдеть».
– Они специально очереди создают, – после показавшейся вечной паузы сказала тихая интеллигентная москвичка. – У них, властей, в крови заставлять нас терпеть. Обидно, конечно, в первую очередь за себя. За что нам такое скотское отношение?.. Но, может быть, это и неплохо. Так мы никогда не потеряем терпения, а значит, опытности и умения находить выходы из критических ситуаций. Я правильно говорю?
– Лучше нашего человека устроиться никто не сможет, – произнес дребезжащий голос. – Я вот восемь раз в Израиль уехать хотел, паспорта не давали, а потом плюнул и решил: что мне там делать? Я же там никого не знаю. И меня никто не знает...
– Поэтому все иностранцы рвутся в Россию, – вдруг сказала девица Йовович. – Все хотят гражданство принять, но дают не всем.
Орлиноносая дама постучала в дверь 10-го кабинета и осторожно просунула голову:
– Там никого нет, – сказала она.
– Закусывают, – с тоской сказала старушка-домохозяйка.
– Обед в час дня, – проинформировал публику всезнающий Лысый.
– A список после обеда не пропадет? – забеспокоилась Йовович. – Не начнут ли другой?
– Ни в коем случае, – сказал Лысый. – Здесь с этим строго. Мне рассказывали, что в Перове люди за неделю записываются, а в Митине – так вообще смертоубийства из-за паспортов творятся. Там людей даже в здание ОВИРа не пускают.
– Нам повезло, – улыбнувшись, сказала интеллигентная москвичка.
Я протиснулся к Лысому и спросил:
– Откуда вы все знаете? И про пошлины, и про анкеты, и про Митино.
– Что вы, молодой человек! – горячо зашептал Лысый. – Я не специально. Само приходит. Но это не главное. – Глаза его вдруг засияли от возбуждения. – Вы знаете, мне очень нравится, когда меня люди спрашивают! Подходит человек, а у него в глазах вопрос: как быть, что делать? Он на меня надеется, я ему очень нужен. И такое удовольствие, знаете ли, от-ве-чать... Я сейчас пенсионер, живу на Пресне. Бывает, выйду вечером, встану у метро и жду, когда подойдут и спросят что-нибудь: как к Экспоцентру пройти или в Расторгуевский переулок... A я подробно расскажу, покажу...
– Может, тогда вы ответите мне: откуда у нас очереди за паспортами? Ведь еще недавно их не было. В прошлом году мои коллеги меняли паспорта в этом же ОВИРе без очередей и нервотрепок.
Лысый расплылся в улыбке, взял меня за локоть и прошептал:
– В массовом порядке паспорта начали выдавать десять лет назад. Срок их действия – пять лет. Значит, сейчас меняют те, кто получал в 92-93-м годах...
В этот момент в комнату вбежал невысокий крепенький мужичок в шерстяном пиджаке и, задыхаясь от быстрой ходьбы, спросил:
– Меня не вызывали?
– A вы кто? – хмуро спросила орлиноносая.
– Я – Огурцман, – гордо сказал мужчина.
– Aх, вот вы какой! – радостно загалдел весь зал, и даже скрипачка с обкусанными ногтями оживилась и хихикнула.
– Огурцман за паспортом пришел! – крикнула орлиноносая в дверь №10 и добавила: – A она вас почему-то мальчиком называла.
Дверь открылась, майорша появилась на пороге с кипой чистых анкет.
– Кому заполнять документы, проходят со мной в следующий зал! – скомандовала она. – Объясню как и что. A вы, Огурцман... – майорша кашлянула в кулак, – идите в комнату. Будем разбираться с вашим паспортом.
– Я волком бы выгрыз бюрократизм! – радостно воскликнул Огурцман, протискиваясь сквозь очередь. – К любым чертям с матерями катись любая бумажка... – Он наконец достиг двери и, гордо повернувшись к нам лицом, возвысил голос: – Но эта!..
И закрыл за собой дерматиновую дверь №10.