Два поэта

Иллюстрация: Holly Stevenson

Как я узнала из прошлогодней рекламной кампании русского Esquire, «невыносим был бы мир, где не с кем поговорить о поэзии и о политике». Это была цитата из Конан Дойла. Не самое очевидное утверждение, но лично я с ним совершенно согласна. Причем если раньше проблем у нас не было только с политикой, про нее даже девушки в «Галерее» иногда разговаривают, то и с поэзией ситуация меняется.

Поэзия сейчас — это уже почти новое дзюдо. Не мне вам рассказывать про стихи замглавы администрации президента Владислава Суркова. Зато мне вам рассказывать о стихах главного редактора газеты «Известия» Владимира Мамонтова.

Владимир Мамонтов — из тех поэтов, кому хватает собственной славы, и за славой поэтической он не гонится. Как великий князь Константин, он же К. Р. Как спикер советского парламента Анатолий Лукьянов, он же Осенев. Как Черубина де Габриак, под маской которой пряталась Елизавета Ивановна Дмитриева, в замужестве Васильева.

Тем не менее Мамонтов много лет был самым издаваемым русским поэтом. Его новые стихи публиковались еженедельно огромными тиражами — тиражами пятничного выпуска «Комсомольской правды», той самой легендарной «толстушки», созданной Мамонтовым. Творчество его настолько удивительно, что трудно выбрать одну-две цитаты, хочется приводить все целиком. Ну вот, например, мои любимые строки о революции:

«А я думаю, то же было, когда стреляли в Останкино,
А Ельцин говорил чего-то с танка.
И страна лежала бессильная, пьяная,
И жизнь наступала веселая, окаянная.

Вот и в Киеве, простите, славяне,
Вы наворотили чего-то в дурмане:
Ведь ясно было — задор оплачен,
Чтоб все было «Так!», а не иначе.

Так кто ж вам теперь виной,
Что революция оказалась с фальшивиной?
Кто ж виноват, что дружно ругали Кучму,
А занесли на Крещатик ту же чуму?»

Естественно, подписывать свои стихи собственным именем Владимир Мамонтов не мог — шеф-редактор все-таки. Его псевдоним был не менее удивителен, чем само творчество, — Дормидонт Народный. С переходом в «Известия» он, к сожалению, печататься перестал, теперь вместо него в «Комсомолке» какой-то Ксенофонт Природный, но все это уже не то.

Поэт в кресле главного редактора газеты, претендующей на то, чтобы быть газетой № 1, — это вызов всем остальным поэтам. Неудивительно, что ответные шаги других газет и поэтов не заставили себя долго ждать. Сразу после Нового года было объявлено о том, что вместо Владимира Ленского заведовать ИД «Коммерсант» будет Демьян Кудрявцев. С Демой (так его обычно называют) всегда была одна проблема: у него невозможно брать никакие комментарии, потому что непонятно, как их подписывать. Не напишешь же: «Демьян Кудрявцев, правая рука Березовского» или «совладелец компании «Русские сказки». Или вот, например, Борис Абрамович как-то в личной беседе называл Дему своим духовным учителем, но не подпишешь же ты так комментарий. Единственное, что всегда было достоверно известно про Дему, — это то, что он поэт. Может быть, и не такой, как Мамонтов, но тоже вполне серьезный. Андрей Вознесенский о его стихах говорил, что «видна выучка акмеистов». А поэт Эдуард Лимонов — что это «меморандум искреннего стихотворца, не думающего о хлебе насущном и потому блаженного».

Смешно наблюдать за тем, как большинство моих коллег кричит: щупальца Березовского наконец-то дотянулись до Москвы! «Коммерсант» станет боевым листком! Помилуйте, какие щупальца? Какой боевой листок? Ведь тут все совсем по-другому: газету возглавил Поэт. Он, кстати, и раньше, случалось, оперативно, по-газетному реагировал на события в мире. Например, мое любимое, написанное после революции в Киргизии:

«Я видел Азию в броске
Гнилушками зубов наружу,
Бишкек ее кишок на ужин
С чужим оружием в башке».

Это уже не конкуренция двух газет. Это поэтический турнир. Это романтика. Это шепот, робкое дыхание, трели соловья. Это просто круто, в конце концов.

Кстати, еще о Кудрявцеве. Первым его кадровым приобретением стал вернувшийся в «Коммерсант» спецкор Дмитрий Бутрин — может быть, лучший сегодня экономический журналист, который теперь будет заведовать в газете отделом экономики. Прошлой весной он ушел из «Коммерсанта» в Independent Media, к Леониду Бершидскому, делать русский The Economist. И, собственно, делал почти год. В стол. Я вообще не могу понять — как это: год работать в журнале, которого нет. Писать какие-то статьи, подбирать фотографии, требовать от журналистов эксклюзива. Похоже, что Бершидский, создатель «Ведомостей» и русского Newsweek, просто уже не тот. Ну устал человек. За этот год от идеи журнала отказались партнеры из самого The Economist, журнал переименовался в Smart Money и выйдет вроде бы этой весной.

Или не выйдет. Еженедельные журналы — это сейчас такая болезненная для рынка тема. Их, мягко говоря, слишком много. Гораздо больше, чем, допустим, ежедневных газет. Кажется, рынок начинает на это реагировать. «Все ясно», например, уже с февраля станет ежемесячником и поменяет направленность — будет развлекательно-познавательным, то есть полностью откажется от политических тем. Жалко — это был, наверное, единственный журнал, который писал о политике так, что я все понимала. Точнее, не писал, а рисовал — это же журнал с картинками. Теперь он, по сути, загнулся. Впрочем, шанс спастись есть и у этого издания. Надо только взять поэта главным редактором.