Дульче вита

Неискоренимая барская меланхолия Марка Захарова могла бы сделать его идеальным лицедеем для комедий Островского, когда б не пристрастие матерого автора к фельетонным Ф.И.О. из разряда «Охлобыстин Пров Антипыч»; под таким имечком лучше дышится гротескным артистам категории «толстый и тонкий», каких под захаровским крылом и так не счесть. А учитывая, что великий драматург заочно разделил воззрения режиссера в той части, что репертуарный театр покоится на сильной драматической приме, нетрудно объяснить скрытую теплоту, связавшую двух столпов отечественной сцены. Первый режиссерский успех Захарова пришелся на постановку «Доходного места» в Театре сатиры — в этом году он актуализирует еще одну драму долгов и чувств.

В советскую старину «Жертву» если и ставили, то по-бесприданницки, со свиными рылами, двумя «р» и под общим девизом «И пошла она к ему, как в турму». История вдовицы-молодайки Тугиной, чей капитал был смачно промотан альфонсом Дульчиным к пользе сватающегося толстосума Прибыткова, подавалась как неизбежная капитуляция миловзорой стрекозы перед имущим паучиной с картины «Неравный брак». Захаров, не найдя в прибытковских речах криминала, явил миллионщика человеком трости, чести и слова. Александр Збруев, переигравший по молодости сотню самонадеянных «милых друзей», в этой роли словно берет реванш за юношеские коленца. Александра Захарова, давно сжившись с маской чистосердечной жертвенной дурочки под рождественскими снежинками, ведет партию вдовы с внезапной тонкостью вышеупомянутой примы.

Впрочем, революционное облагорожение образа дядюшки Скруджа казалось бы опоздавшим лет на 10, кабы не массовое пришествие в наши палестины кавалеров Дульчиных (Дмитрий Певцов). С легкой руки «Фабрики звезд», кавээновских банд и прочих диджейских инкубаторов расчетливое шалопайство и хваткий релакс делаются поведенческим эталоном поколения, которому лихие времена младокапитализма как раз подгоняют первую волну зажиточных вдовушек. Умение и желание играть по регулярно вызревающим в России скотским правилам делают весьма современным и убранство сцены уставленными в затылок экипажами по моде былых времен: черный кузов, красные колеса (самое крупное из них еще и вертят). Поверху фасад украшен абрикосовых цветов попурри из храмовых сюжетов — упитанных тициановских ангелов и молочных купальщиц Буше, которым на протяжении всего ХХ века постмодернистская бестолочь норовила подрисовать то чинарик в пухлые пальцы, то роликовые коньки на лодыжку. Симбиоз румяно-лубочного мещанского идеала с религиозным каноном на редкость гармонирует с духом драматургии Островского, источая молочный свет на нервную бесовщинку земных дел, — неудивительно, что в мемуарах Захарова четверть объема отведена сценографу «Ленкома» Олегу Шейнцису.

Обращение вдовы Тугиной в мадам Прибыткову на сей раз рассмотрено как безусловный хеппи-энд. Нимфы хихикают, ангелы довольны, в красном колесе палка, Дульчину достается какая-то очередная ненасытная Грицацуева.

И кошке легче, и кобыле приятно.

Денис Горелов