Дорога обмана

Первый гололед, покрывший шершавую землю, заставил меня осознать, что лето прошло. Лежа недалеко от своего подъезда, я смотрела на горизонтальный мир и перпендикулярных людей, которые с любопытством заглядывали мне в лицо. Ударившись одновременно ногой, рукой и головой, я не торопилась вставать. Нужно было привыкнуть к холоду, освоиться, вспомнить правила зимнего поведения, когда люди теряют контроль над пространством, ходят тихо, осторожно, на скромные расстояния, спрятав тело в шубу, а руки в варежки. Мороз проник в меня быстро и глубоко. Насколько глубоко, я поняла только ночью.

...Стою посреди фитнес-клуба и ужасно мерзну. Кто-то открыл все окна, а за ними – зима. Из одежды на мне только маленькое полотенце, из украшений – синие резиновые тапки, в которых я обычно хожу в душ.

– Пойду-ка в душ, – думаю я, протискиваясь между полуголыми тетками, – там вода горячая.

В руках оказывается мочалка и мыло. В предвкушении скорого тепла оказываюсь перед душевой и замираю. Оттуда, из-за полупрозрачной двери, доносятся стоны порнографического характера.

– О-о-о-о-о. Ау-а-а-а-а... Еще, так, так, так...

Я затаилась, слушаю. Судя по голосам, в кабину набилось достаточно много народу.

– Групповой секс, – догадываюсь я и, хотя никто не спрашивает, громко говорю:

– Хочу просто вымыть голову. У меня муж Дима, он художник.

Несмотря на эти оговорки, совершенно ясно, что если я туда зайду, то от праздника отвертеться не удастся.

– В конце концов, это просто сон, – говорю я себе ободряюще, – иди.

Открываю дверь и чувствую жуткий, чудовищный, несправедливый облом. Никакого душа и, главное, никакого группового секса нет. Чистое, долгое, ровное поле, засыпанное снегом, расстилается у меня под ногами.

– Нужно найти следы, – понимаю я, опускаясь на корточки.

Следов нет, только отпечатки моих тапок с рифленой подошвой. Но вдалеке, на грани видимости я вдруг различаю одинокий желто-красный трамвай.

– Мне сейчас нельзя болеть, – испуганно думаю я, – пусть тапки – это как будто лыжи.

И практически в тот же момент оказываюсь на остановке, перед остановившимся трамваем. Захожу в последнюю дверь, пытаясь скрыть посиневшее тело под полотенцем. В вагоне сидят исключительно мужчины. Все как один в черных строгих пиджаках, все разом спорят, куда ведут рельсы, но не это удивляет меня в данной ситуации. Там, где у обычных мужчин чаще всего бывает голова, у этих расположены большие сжатые кулаки. Дурацкое зрелище – из воротника вместо шеи торчит тонкая рука, увенчанная кулаком. При этом мутанты каким-то образом переговариваются, еле шевеля сжатыми пальцами.

– Кратчайшая и преправдивейшая история победы добра над силами зла, – говорит самый близкий ко мне человек-кулак.

– Нужно изменить маршруты троллейбусов и маршруток, чтобы с Белорусского вокзала можно было попасть на любой другой, – довольно невпопад, на мой взгляд, отвечает другой.

Я робко сажусь на красное пластмассовое сиденье. Ясно, что весь этот цирк устроен для меня. Собравшиеся уроды или разыгрывают, или запутывают.

– Ишь, наглые какие, – возмущаюсь я, – сейчас, сейчас выведу вас на чистую воду.

Совершенно очевидно, что людей-кулаков надо отвести в кино. Так как у них нет глаз, мутанты мгновенно исчезнут (хотя как они перемещаются тогда? На ощупь?).

Так или иначе, я оказываюсь в кино. Кино достаточно жуткое, потому что на экране ничего не происходит. Просто черный прямоугольный лист, в который упорно пялится переполненный кинотеатр. Зрелище пугающее, ведь они не просто пялятся, а осмысленно – корчат рожи, то замирают, то начинают хохотать и тыкать пальцами в сторону невидимого фильма. Ощущение очередной подставы чувствую желудком. Кажется, что я проглотила кусок льда, который почему-то не тает, а наоборот, разрастается, замораживая меня изнутри.

– У меня ноги мерзнут, у меня плохое кровообращение, – жалобно шепчу я, оглядывая зал.

Понятно, что нужно срочно ехать к бабушке, которая напоит чаем и отогреет. С этой мыслью оказываюсь в 17-м автобусе. Чувствую, что в организме отмирают какие-то полезные области, заполняясь пустотой. Пытаясь подбодрить себя, говорю:

– Надо продержаться десять минут, потом перейти дорогу, и я – в подъезде. В подъезде со мной ничего страшного не случится.

Я выбираюсь на остановке, на ватных ногах добираюсь до дома. Вот и подъезд – четыре ступеньки, малиновая дверь. Надо позвонить. В этот момент в окошко падает очень яркий узкий луч света, и я оказываюсь как будто на сцене, но одновременно и в подъезде. С одной стороны слышу, как в зале кто-то шепчется, с другой – вижу кнопку звонка. Нужно позвонить. Причем сделать это так, чтобы никто в зале ничего не заметил. И я начинаю танцевать. Музыки нет, поэтому как умею виляю бедрами, поднимаю руки над головой, чтобы позвонить. Но руки невероятно тяжелы, у меня не хватает сил, чувствую, что тело больше не повинуется, ужасная усталость мешает пошевелиться, сердце сдавливается ребрами, и я слышу его медленный глухой стук. Единственное, что остается доступным – мозг, и я решаю им подумать:

– Есть два варианта. Либо попробовать резко дернуться – и тогда, может быть, муж, лежащий рядом, проснется и разбудит меня. Второй вариант – позвонить бабушке.

Но ничего не выходит, я начинаю падать в глубокую темноту. Падаю так быстро, что закладывает уши, кровь приливает к голове, распирает изнутри.

– Я не выдержу такого давления, – говорю я себе, – надо вспомнить о чем-нибудь постороннем, совсем далеком. Вот моя мама, например, сейчас отдыхает в Египте. Что она там делает? Может, сидит на балконе, может, купается, может, едет на верблюде по пустыне.

Этот маневр срабатывает, потому что чувствуется облегчение. Возможно, я долетела до дна. И тут, сидя в абсолютной темноте, я поняла, что сейчас снизойдет прозрение, откроется самое важное и вопрос о смысле жизни сам по себе станет ответом. Рядом послышалось шевеление, и через секунду из небытия мне навстречу выскочили два хомячка в новогодних масках поросят (у меня с детства в шкафу такие валяются).

– Если правильно ухаживать за ними, – сказал мне кто-то невидимый, – то со временем их мозг по уровню развития превзойдет человеческий. Ты сможешь диктовать им список продуктов и отправлять на дачу.

Проснулась с ощущением тяжелейшей несправедливости. Хомячки вместо смысла жизни! Мое подсознание не способно на такие низкие шутки. Это все зима, нашедшая дорогу в мой организм, оккупировавшая мозг и придумавшая этот неразборчивый сон со множеством действующих лиц. Глупо разбираться в чужих сновидениях. Я буду ждать. Я сношу три пары коньков, съем трехлитровую банку малинового варенья, смастерю тысячу кормушек для снегирей, чтобы однажды проснуться легкой и прозрачной, поняв, что наступил май.

К УСПЕХАМ В ТРУДЕ:

Караван верблюдов, шагающий по пескам, – хороший сон, теплый. Он означает, что для достижения целей вы употребите все имеющиеся средства и добьетесь своего. Караван любых других животных (собак или мышей) чаще всего снится к длинной бестолковой дороге с долгим сидением в аэропорту из-за нелетной погоды.

Желуди всегда снятся к приятным событиям в делах. Если вы подбираете желуди с земли и едите их, то вы или свинья, или ценный специалист, которого в скором времени переведут с тяжелой работы на легкую, причем платить за нее будут больше. Для увеличения удачи советую не просто поедать желуди, а еще сбивать их с веток и разбрасывать по земле. Эта физическая нагрузка принесет вам исполнение заветного желания (кстати, здоровые упитанные свиньи снятся к выгодным контрактам).

Если поедание желудей вас не привлекает – варите кисель. Удачно состряпанная кастрюля вязкого фруктового напитка предвещает долгое богатство и благоустроенную жизнь. Правда, кисель нужно сразу выпить, потому как остывший кисель выглядит мерзко и к тому же грозит простудными заболеваниями.

Пижама – многомерный символ. Так, успех в бизнесе ждет тех, кто во сне пижаму потеряет, например, забудет в гостях. А вот если ее сдует ветром с балкона при сушке, то это уже к неприятной случайности. Выбирая пижаму, остановитесь на темных некрикливых тонах, потому как яркий цвет спальной одежды привлечет нудных, скучных людей, которые с утра косяками потянутся к вам в гости.