Докурю и брошу

Большой театр

Двое грузноватых мужчин в пиджаках, около 40 лет

— Так он вообще уволился, не стал дожидаться сокращений и устроился на круизный лайнер. Есть такой сайт специаль­ный, где нанимают. Даже не один, кажется. Мы с ним переписывались недавно — ну, скорее доволен. Работы часа два или три в день, зарабатывает что-то около 1 800 евро.

— А остальное время?

— А остальное время — ну, там, сиди, на чаек смотри. Он читает в основном.

— А репертуар какой?

— Ну что там играть надо, на лайнере-то? Чтобы шампанское в горле не застряло. Там же старички и старушки в основном-то. Сыграл им Гершвина — они довольны. Сыграл мазурку — тоже довольны. А так — своя каюта, еда, каждый день новый город.

— Слушай, ну, хрен знает. А качка?

— Ну, это, наверное, да. Хотя я не знаю — наверное, такие лайнеры и не качает особо. Ты их видел? Это как целый город плавучий.

— В принципе, что хуже — качка или наш прогон сегодняшний?

— Ха-ха.

— Но с другой стороны, одуреть же можно. Одни и те же морды каждый день. В запер­том пространстве. Сопьешься же. Ну и по­том: а семья что?

— А, ты не знаешь? Он же развелся!

— А, ну, тогда конечно. Если б у меня семьи не было, я бы… Хотя нет, ну его на хрен. Я море не очень люблю.


​

Российская Государственная библиотека

Три женщины около 50 лет

— Представляешь, мой Сережа посидел в архивах, поузнавал: все встает на свои места.

— И что?

— Все же был у нас шляпный салон. Не маленький, но и не большой. Женские шляпы в основном продавали.

— В Москве?

— В Москве. Там и модистки, и пошив, да и не только шляпы. Белье, кружева. Можно было прийти, заказать, примерить готовые. Говорят и пишут, что никто не халтурил, качество было о-го-го.

— Вот это да.

— А после 1917–го все отобрали. В общем, девочки, если бы не революция, жили бы мы сейчас...

​
Государственная дума

Две женщины за 30, одеты в деловые костюмы, с дорогими сумками и маникюром

— Короче, я ж понимаю, что он, как говорится, не семи пядей во лбу. Что ему сначала зама, а потом директора тесть организовал.

— Он женатый еще, что ли?

— Да! И с женой он из-за тестя не расходится, а не потому, что она больна. С таки­ми деньгами, как у них, что угодно вылечить можно — у нее же не рак неоперабельный, а с нервами там что-то, как он говорит. И самое ужасное, что я понимаю, что и со мной он спит не потому, что так уж меня любит, а потому, что у нас с их фирмой завязки — ну, ты понимаешь. И вот, прикинь, не самый умный мужик, не то чтобы очень молодой, женатый, и я даже не скажу, что секс какой-то прям необычный — все средне довольно, но вот я влюбилась — и все. Сижу, звонка жду, как в двадцать лет. Слушай, я тебя заму­чила уже, ты прости, я, видишь, тебя сейчас встретила случайно и вываливаю все сразу, как на попутчика. Типа, как в старой шутке про то, что зануда — это кто на вопрос «Как дела?» рассказывает, как у него дела.

Двое охранников, около 25 лет

​— Я ему просто сказал, когда он к рамке подошел, типа, «секундочку». А он мне тычет ксиву депутатскую сразу и орет: «Хамье! Ты че хамишь мне!» Я поворачиваюсь, вижу морду вот того чувака, который тогда на Серегу наехал. Культурное у нас заведение, чего, законопроекты принимают. Дорожку, что ли, перед ним в следующий раз выстилать красную?!

Две стройные молодые красотки

— Ходили, ага, вчера с моим на встречу, в ресторан. Я особо не слушала, чего они там говорили, — я в телефоне лазила. Смешно просто, что он сам меня попросил с ним теперь ходить, если среди дня встреча. Как вот эта вся история с геями началась, он теперь помешался — чтоб, не дай бог, никто не подумал про него, что он гей. Пусть, говорит, все думают, что мы с тобой. Тебе же без разницы? Ну, мне не трудно, правда. Сижу и молчу просто, суп ем.

Двое зрелых мужчин, в строгих костюмах и галстуках

— Это Андрей Иваныч рассказывал. Ос­танавливают его — а у него АМР, короче, и он пьяный. Так он, дебил, в машине заперся и сидит, а рядом две машины ­патрульные. Ну, в итоге он как-то там одним пальцем криво набрал какого-то друга своего, и тот ему подвез денег. Решили вопрос. Но это ж каким надо дебилом быть! Я последний раз такое слышал — жена у одного знакомого так сделала: новую машину разбила и сидела в ней, дверь не открывала. У нее, у дуры, потом права отобрали.

мгу: первый корпус, факультет вычислительной математики и кибернетики

Две преподавательницы в возрасте

— Как я ненавижу экзамены! Такое напряжение! Обязательно кто-то недоволен, приходится выслушивать, как трудно без стипендии, как одна оценка прямо судьбу ломает. Вот сегодня одна получает четверку, говорит: «Нет, я хочу пятерку». «Но на пятерку никак не выходит. Сами видите: вот тест, и в устном ответе было много ошибок». — «Но я тогда не получу Потанинскую стипендию, там надо три сессии без четверок, у меня уже две есть. И ваш польский мне не нужен. Поставьте, я выучу». — «А что же к экзамену не вы­учила?» В общем, я проявила твердость: отличник на то и отличник, чтобы всегда смог выучить лучше других. Надо же не из­менять принципам. Но осадок остался, ей ведь и впрямь этот польский не очень нужен.

Трое студентов

— Пишу сейчас классификатор покупательских запросов: слово bán — продавать, dâm — секс, а bán dâm — прости­тутка.

— Наверное, «продавать проститутку» будет «bán dâm dâm».

— Еще поставили задачу по классификации страниц на то, что там есть манга и аниме, и соответствующий классифи­катор запросов.

— Теперь я выучу вьетнамский, наверное, если стану читать мангу на вьетнамском.

— Я уже турецкий так выучила, больше года занимаюсь задачей по турецким играм. У меня, правда, лексика смешная. Что-то простое сказать не могу, зато могу болтать игровыми штампами. Ну, типа — «финишируйте первым», «оденьте девушку». Или, там, «убейте всех врагов и за­хватите крепость».

Несколько немолодых женщин

— Я тут скачала себе на айпэд «Черный город» Акунина.

— А я его очень часто встречаю на Чистых прудах, он там гуляет — и всегда с женой. Вот каждый раз думаю, поздороваться или нет? Не будет ли это вторжением в личную жизнь?

— Надо поздороваться. Вот ездили мы как-то на семинар в Сербию. Спускаемся в холл гостиницы, а там сидит Вознесенский — в шейном платке, все как положено. И тоже нас одолевают сомнения, сто­ит ли нарушать его погруженность в себя, может, ему вся эта публичность надоела… Но тут я на него взглянула и поняла: не по­здороваться просто нельзя. Как он обрадовался! И книжку тут же вытащил, и подписал, и сказал, что и в Москве можем к нему обратиться — достаточно сказать «Струга», и будет контрамарка на любое представление.

— В следующий раз с Акуниным обязательно поздороваюсь. Может, и ему будет приятно.

Преподаватели после заседания кафедры

— Раньше такого беспредела не было: первая пересдача, вторая, а потом, если не сдал, то комиссия на отчисление. Не сдал — до свидания! А сейчас что? У нас по 6–7 раз сдают, тянем, как можем, а все почему? Декан отчислять запрещает, потому что чьи-то. Вот и страшно становится, кого мы выпустим, каких специалистов — с таким подходом? Веришь, вчера сам лично подошел и в ведомость оценку поставил: не два, не три, а четыре! Видимо, чтобы я не взбрыкнула или чтобы тройку не поставила.

боткинская больница

Пожилая женщина в теплом халате

— Я пришла к врачу в поликлинику, го­ворю: «Доктор, у меня сердце болит». Он спрашивает: «А как оно болит?» Я стала объяснять, что тянет немного с левой стороны. И знаете, что он мне сказал? «Это не сердце — оно так не болит». Вы представляете: я ему говорю, что болит сердце, а он мне предлагает желудок проверить и еще начал советовать бросить курить. Я вообще-то к врачу за лечением, а не за советом хожу. Ну, меня знакомый сюда и пристроил. Врачи они или нет, в конце концов? Вот пусть и разберутся, что у меня сердце болит, а не желудок. Я-то, наверное, лучше знаю.

Старик в полосатой пижаме, затягиваясь «Балканской звездой»

— Мне сейчас нельзя помирать, внук на мне двухлетний — Ярик. Мать-то его бросила, отец появляется, только когда я пенсию получаю, да я теперь хитрый стал: сра­зу ее на карточку перевожу, чтобы в до­­ме денег не было. А теперь вот я в больницу загремел, а Ярик с соседкой остался. Волнуюсь. Так что мне все равно, какая там у меня кровь, плохая или хорошая. Я сказал, еще 15 лет проживу, значит, так и будет. Выращу парня, а потом уж о своей крови думать буду.

Маленькая седая старушка в казенном ­халате

— Мария Степановна все плачет и плачет. А я вяжу и читаю, вяжу и читаю. Жизнь не любит слез. Мы же в больнице еще пока, а не на кладбище. Я вот сбегаю покурить, поболтаю с кем-нибудь. В соседней палате мужчина лежит очень представительный, между прочим. Со мной не разговаривает, но поглядывает, я же вижу. Я лучше об этом мужчине буду думать, чем о болячке своей. А вчера вышла на крыльцо, стою вся закутанная, на голове шапка-ушанка. И вдруг вижу: на моей тени ветер раскачивает уши от шапки — и кажется, что это у меня крылья такие. Красиво!

Мужчина, держит в руках сильно поношенную куртку, около 40 лет

— Сейчас спустился вниз — хотел на улицу выйти. Подошел к гардеробщице, даю номерок, а она мне вместо моей куртки норковую шубу женскую приносит. Я говорю ей, что это не мое, а она как заорет на меня: «Да что вы все капризные такие! Я ему вместо дешевой куртки шубу норковую принесла, а он все равно недоволен!»