Доктор Хаос

Иллюстрация: Дарья Рычкова

Стоя над кроватью, на которой лежит под капельницей мой сын, врач говорит: «Острый аппендицит. До утра ждать нельзя, так что решайте».

Решать, оперировать или нет, почему-то предлагают родителям, если речь идет о ребенке. А хочется, чтобы, глядя тебе в глаза, врач говорил: «Я профессионал, я отвечаю за свои решения, я буду оперировать».

Она выходит из палаты, а жена мокрыми испуганными глазами показывает ей вслед: иди, мол, поговори. Мне тоже страшно. И очень неловко. Я иду за дежурным хирургом, крупной плечистой женщиной лет пятидесяти, и готовлюсь говорить с ней о деньгах. О том, сколько будет стоить операция. В приемном отделении сказали: «Вам повезло, она хороший хирург. Доцент. Студентам лекции читает». А если бы не повезло и дежурил бы кто-нибудь другой, нехороший? Из тех, после которых дети остаются калеками…

Мне почему-то вдвойне неловко от того, что она доцент. Она студентам лекции читает, а я ей — деньги в кармашек.

— Что вы, — она пожимает плечами, — детей оперируем бесплатно.

Когда это закончится? Когда же наконец не нужно будет вот так отлавливать их в коридорчике, бормотать: «Сколько будет стоить?»

— Если вы потом захотите кого-нибудь из врачей отблагодарить, — добавляет она, видя, что я не спешу уходить, — это ваше дело.

Я иду обратно в палату, мне по-прежнему страшно. Как ни всматривался в ее лицо, сколько ни повторял про себя: «Хороший хирург. Доцент», — нет доверия.

— Заплатил? — спрашивает жена.

— Сказала, не надо.

Жена смотрит с укором: зачем послушался, нужно было заплатить.

Боюсь, должного доверия к врачам у меня не будет больше никогда. На шестом месяце беременности в урологическом отделении, куда жена свалилась с обострением пиелонефрита, после сеанса УЗИ ребенку был поставлен диагноз: гидроцефалит головы. Помню, как стоял в дверях лаборатории, прося людей в белых халатах, присевших отобедать, подтвердить диагноз, и медсестра, откусывая от бутерброда, проворчала: «Доктор же ясно сказал — гидроцефал у вас. От силы неделя вам, чтобы избавиться». И всю следующую неделю я помню подробно, каждую минуту. Бог отвел, избавляться мы не стали. А через 2 месяца, когда жену перевели в роддом на сохранение, оказалось, что в урологии ошиблись, неправильно замерили соотношение диаметра черепа и бедра моего тогда еще не родившегося ребенка. Гидроцефалии никакой нет и в помине…

Через час мы сидим в палате одни, сына увезли в операционную.

С анестезиологом было проще. Он пришел весь такой ленивый, с толстенной золотой цепочкой на шее. Я намекнул ему, что заплачу как надо, и он сразу ожил. Выспросил все что положено и ушел. С такими проще. Вот только хороший ли он врач?

У нас ведь не система здравоохранения, у нас — система самообороны больных. И не только от болезней, но и от плохих врачей: от двоечников, что учились за взятки; от тех, кто не подойдет к больному, пока не получит своего. Если лечиться планово — ищем врача через знакомых. Наводим справки: кому можно доверить, кто сколько берет. Если позволяет достаток, идем в частную клинику, полагая, что туда-то должны были набрать лучших из лучших. А если по скорой? Тут уж как повезет.

«Детей оперируем бесплатно». Теперь и мне кажется: зря послушался, нужно было сунуть. Вдруг ей лучше оперируется, когда уплачено. Гадко, стыдно. Мой ребенок под скальпелем, а я — «сунуть». «Если захотите отблагодарить, это ваше дело». Врачам, уверен, так же, как мне, гадко и стыдно. Жить на подношения всем неприятно. Но у них ведь тоже дети, а зарплаты — сами знаете.

Говорят, у нас теперь нацпроект «Здоровье». Не столько у нас, сколько у них — у тех, кто о нем говорит. Плоды «Здоровья» простым гражданам пока не очень-то заметны, но главное — нацпроект идет успешно, об этом исправно рапортуют друг другу большие кремлевские люди. Частенько рассказывают, какой она должна быть, наша медицина, — тут как раз таки наша, потому что у них в закрытых спецклиниках с медициной все в порядке. Говорят, и в медицине для остальных граждан намечаются перемены к лучшему. Что-то куда-то завозят, что-то где-то отремонтировали. Кому-то зарплаты подняли. Лично я за то, чтобы профессия врача стала самой высокооплачиваемой в стране. Я даже отдельный медицинский налог готов платить, если государству жалко своих, нефтяных, халявных.

Дождаться бы результатов. Не оборудования, не ремонта в палатах. Дождаться бы, когда врачам можно будет доверять — вслепую, каждому. Когда в больницах останутся только хорошие врачи. А плохих оттуда будут гнать, потому что держать их станет опасно и невыгодно. И всех преподавателей-взяточников расселят по тюрьмам. И некому будет калечить больных. И никто не скажет вам, сделав неправильные замеры на УЗИ: «У вас гидроцефал. Неделю вам на раздумье».

Еще через час сына на каталке вывозят из лифта. Медсестра кричит на меня: «Почему в куртке, что за свинство?!» Нервы лопаются, как ниточки. Что-то кричу в ответ. Швыряю куртку на пол. Хирурга нет, обещала прийти позже. Буду смотреть ей в глаза и беззащитно спрашивать: «Как все прошло, доктор?» Господи, только бы она действительно оказалась хорошим хирургом.

Сын под наркозом, белый как мел. Перекладываю его на кровать, на сырую, в бурых пятнах простыню. Ничего, утром привезу из дома нормальные простыни, подушку, одеяло. Будем выздоравливать.