«Для увольнения священника достаточно сказать: «Пошел вон!»

— В каких отношениях вы сейчас с вашим архиереем Евсевием?

— Митрополит Евсевий назначен в Псков в 1993 году. С тех пор он преследовал меня 10 лет: отнял приход в Богданово, где я построил новый храм при Областной психоневрологической больнице, отнял приход Писковичи, где я прослужил 20 лет, уничтожил приют для сирот, закрыл свечную мастерскую, отнял здание школы регентов. Пытаясь осмыслить причины гонений, я написал в 2002 году книгу «Догмат о церкви в канонах и практике», за которую митрополит Евсевий объявил меня служителем Сатаны, осудил меня и книгу на Епархиальном собрании. Меня на собрание не допустили, судили заочно. В 2010 году Общецерковный суд в Москве рекомендовал нам помириться, но митрополит не захотел мириться, пока я не отрекусь от книги. Он очень обиделся и до сих пор со мной не общается.

— Отрекаются обычно от ереси. Что такого увидел в вашей книге архиерей, что от нее надо отречься?

— Он не говорит прямым текстом: отрекайся от книги. Он все время говорит: клевета, в этой книжке содержится клевета против меня, вы должны покаяться в этой клевете… Он рассказывает об этом в СМИ, пишет мне в письмах, на Епархиальном совете, высказывает это в своем кругу. Все эти годы я прошу указать страницы в книге, где он усмотрел клевету. И вот уже 12 лет он никак не может найти те страницы.

— За эти годы вас сняли с настоятельства, уничтожили приют, школу и создали много еще разных бед — за что же вас так невзлюбил ваш архиерей?

— Ну не нравится человек, ну что поделаешь. Бывают же, допустим, антисемиты — вот не нравятся им евреи, видеть они их не могут, ну что тут сделаешь? Ну не общайся, дружи с грузинами. Вот и здесь та же самая, по-моему, история.

​— А что ему мешает запретить вас в служении?

— А бог его знает. Он имеет такую возможность. И думаю, очень многие советуют ему это делать, но он не делает. Значит, есть причины, а какие — это только он один знает.

— А за что формально священника можно запретить в служении?

— Поскольку власть архиерея неконтролируема, можно запретить вообще за что угодно. Вот случится у архиерея плохое настроение, попадет священник под горячую руку, и он запретит: пошел вон отсюда, чтобы я тебя месяц не видел! Вот и все запрещение. Архиерей даже не напишет указа, никакой бумаги. Такими запретами можно вынудить священника бежать из епархии. Но убежать трудно. Для этого необходима отпускная грамота, а ее архиерей не дает. Не выпустит из епархии, и служить не даст. И тут единственный выход у священника — идти на светскую работу, но для него невозможно уйти из церкви. 

— Вы пытались уйти в другую епархию?

— Ну, меня архиерей, может быть, даже и отпустил бы в другую епархию с радостью, я ему здесь надоел. Но куда же я пойду? Мне 74 года. Согласно официальным церковным документам, я называюсь престарелым священнослужителем, и кто ж меня возьмет? Я могу, конечно, на светскую работу пойти. Отбывая срок в лагерях, я приобрел специальность сварщика, но меня не возьмут в связи с возрастом, да и ноги у меня нет. Кому нужен инвалид в 74 года? 

— Какие у вас взаимоотношения сейчас с настоятелем в храме, в котором вы служите?

— С настоятелем у нас хорошие отношения. Я против него ничего не имею, а он против меня ничего не имеет. 

— Он вас поддерживает в ваших спорах с архиереем?

— Ну, что вы! Он же проводит архиерейскую волю. Если настоятель станет меня поддерживать, архиерей вышвырнет его моментально из храма. Это для него смерти подобно. Священник не должен иметь свое мнение. Он обязан думать, как прикажет архиерей. Однажды благочинный (своего рода ревизор, следящий за порядком в определенном округе епархии. — БГ) мне сказал: «Вы не согласны с архиереем! Это же безумие! Безумие! Как можно возражать архиерею?» 

— Думаю, большинство священников в РПЦ с этим согласились бы.

— Да, а что им делать? Чтобы не лишиться куска хлеба, они где-то работать должны. А раз они кончали семинарию, академию, куда же им деваться-то? У священника нет другой профессии, куда он пойдет?

— То есть священник находится в полной зависимости от неограниченной власти архиерея?

— Дело даже не в том, что она неограниченная. Она неконтролируемая — вот что ужасно. То есть нет таких поступков, которые бы он не имел права совершить, он может все в пределах своей епархии. Никто не выясняет, насколько это морально оправданно и юридически допустимо. Епископ может творить с клириками все, что захочет. Мы не имеем прав и ничем не защищены.

— А церковный суд?

— О каком суде можно говорить, если архиерею принадлежит вся полнота судебной власти, и он же пользуется всей полнотой исполнительной власти в епархии. Суд может быть только независимым, иначе это имитация. Беда в том, что положение о церковном суде, принятое в 2008 году, ставит две задачи: восстанавливать нарушенный порядок и защищать каноны. Положение не ставит задачу осуществлять правосудие. Суд не защищает права клириков и мирян, ибо у них нет прав. 

— То есть там доказать ничего невозможно?

— Ну вот я, допустим, в 2009 году обратился в Общецерковный суд с жалобой на архиерея, поскольку он меня оскорблял в СМИ, называл слугой Сатаны, обещал место в аду и так далее. А суд мне ответил: у вас нет никаких доказательств, фактов у вас нет. Если для суда публичные оскорбления в СМИ не являются фактом, чем клирик может аргументировать?

— А какие факты тогда могут быть убедительными?

— Понятия не имею. Может, если он меня застрелит — это будет аргументом? Кстати, был и такой эпизод, когда на меня было совершено покушение, тем не менее все это не расследовалось. В 2003 году в СМИ был опубликован отчет о Епархиальном собрании, на котором разбирали меня и мою книжку в таком духе, как Пастернака разбирали на Съезде советских писателей. Через неделю после публикации на меня было совершено покушение. Мне развинтили управление в автомобиле, и я должен был разбиться. Спас меня гололед. Ехал я очень медленно и, когда автомобиль потерял управление, врезался в забор. Экспертиза в областном ГАИ подтвердила, что авария была подготовлена человеческой рукой. Милиция отказалась возбуждать дело, прокуратура несколько раз отменяла постановление об отказе. В общем спор тянулся год — и так ничем не кончился. Государственная власть всегда поддержит архиерея против священника.

— Кто еще, по идее, может контролировать архиерея?

— Никто. Собор должен контролировать, но до собора дело не дойдет. 

— Почему?

— Ворон ворону глаз не выклюет. Куда еще можно жаловаться? Приход обращался в суд общей юрисдикции на нарушение архиереем законных прав граждан. Тяжба безуспешно длится несколько лет. Суд, прокуратура, Следственный комитет и Министерство юстиции отказываются рассматривать нарушение закона и прав граждан, называя это вмешательством во внутрицерковные дела. Куда еще обратиться? В ООН? В Европейский суд? Мне просто не дожить до того времени, когда Европейский суд рассмотрит дело.

— Если в судах доказать ничего невозможно, то почему вы настойчиво продолжаете судиться и писать об этом?

— Дело в том, что чем больше я об это говорю, тем очевиднее выявляется ситуация. И это важно. Важно, чтобы архиерей понял, что он делает, чтобы патриарх понял, что происходит. Чтобы вся эта архиерейская братия поняла, что так жить нельзя. Это разрушает церковь. Я прекрасно понимаю, что изменений не добьюсь. Но таким образом ставится проблема. Постановка проблемы — единственное, что можно сделать.

— Вот последняя история с приходским собранием храма Жен-мироносиц, из которого вы и 24 прихожанина были исключены за то, что проголосовали против нового приходского устава, который, между прочим, приняли все приходы РПЦ. Вы сочли, что устав нарушает гражданские законы и пошли в церковный, потом в Псковский городской суд. А какая роль была у собрания до этого? 

— Приходское собрание по предыдущему уставу являлось «высшим органом управления прихода». Законодательно приход до сих пор является самостоятельно хозяйствующим субъектом, обладающим правами юридического лица и собственностью. В действительности приходское собрание не имеет ни власти, ни собственности с 1990-х годов. Новый устав прихода назначил высшим органом управления приходом епархиального архиерея и окончательно отнял все функции.

— А все остальные приходы его приняли, почему?

Это объясняется очень просто. В нашей епархии 200 приходов. Согласно действующему уставу, каждый приход обязан проводить приходское собрание хотя бы раз в год. Но в Псковской епархии ни один приход, кроме Мироносицкого, таких собраний не проводил. И к этому все привыкли, как к норме. Настоятели писали протоколы, не собирая собрания. Расписывались одной рукой за секретаря, другой за себя, приглашали подписать знакомых — требуется пять подписей. Потом несли эту липу к архиерею, тот ставил свою колотушку, прекрасно понимая, что все это липа. И потом это все регистрировало Управление юстиции. Все понимают, что никто из прихожан об этих событиях даже понятия не имеет, но делают вид, что все законно.

— А в чем проблема нового устава, который вы отказались принимать?

— Попробуйте найти в уставе хоть одно право мирянина или клирика. Обязанности есть, а прав нет! По новому уставу архиерей является настоятелем каждого из приходов в своей епархии. Членом прихода не состоит, а главой является. Это значит, ответственности не несет, а властью обладает. Ситуация бредовая!

— Вы пытались на собрании проголосовать против нового устава, а вас за это суд исключил из собрания, как так?

— Суды делятся на уголовный, арбитражный и гражданский. Каждый из них имеет свой процессуальный кодекс. Гражданский суд решает споры, а Уголовный наказывает за правонарушения. Нельзя перемешать уголовное, гражданское и арбитражное право. В церковном суде все смешано в одну кашу. В случае с принятием устава в нашем приходе был спор, одни согласны, другие нет. Суд должен был разрешить спор, но вместо этого обвинил в правонарушении одну из сторон. В чем состоит правонарушение, указать не сумел, но вынес обвинительное решение и исключил всех, кто голосовал против устава. Причем этот прием проделали трижды. Первый раз выгнали 11 несогласных, второй раз выгнали 9 несогласных, третий раз выгнали 14 несогласных. Осталось 11 сотрудников прихода, получающих зарплату, и они приняли устав восемью голосами.

— Протестуя против решений архиерея, вы выступаете против вертикали власти в РПЦ?

— Конечно! Дело в том, что вертикаль власти в церкви в принципе исключена. Церковная жизнь основана на соборности. Мы ведь исповедуем в символе веры: «Верую во единую святую соборную и апостольскую церковь». Каждый член церкви может высказать свое мнение, и оно должно быть выслушано. Поэтому вертикали власти в церкви не может быть. Протестуя против вертикали, я защищаю традиционный уклад церковной жизни и выполняю свои прямые обязанности.

— Почему права священника и мирян не становятся предметом обсуждения?

— Патриархия и епископы очень удобно устроились. Они могут делать все, что хотят, над ними нет никакого контроля, и им это нравится. Патриархии принадлежат все храмы, все церковное имущество. Выборности епископов у нас нет, как и выборности священников — куда тебя назначат, там и будешь служить. Права имеет патриарх и епископы, ответственности они ни перед кем не несут. А клирики и миряне никаких прав не имеют, но отвечают за все. Священник даже на работу не оформлен, он висит в воздухе, поэтому его легко уволить. Но на работу его никто не оформляет, никакого документа или трудового соглашения не составляют. Поэтому для увольнения священника достаточно сказать: «Пошел вон!» Все.

— А зарплату вам на каком основании выплачивают?

— Ни на каком. Я спрашиваю у бухгалтеров: на каком основании вы выплачиваете зарплату священнику, если он нигде не оформлен? Они разводят руками: нам сказали платить, мы и платим. То же самое с налогами — на каком основании мы их платим, если не получаем зарплаты? У нас в соседнем храме служит дьякон, который получает зарплату 600 рублей. Всем понятно, что это способ ухода от налогов. Настоятелю выгодно не платить за него государству 40%. Но за него не платят и пенсионные взносы. Когда он проработает 25 лет, никаких пенсионных накоплений у него не будет и он получит социальную пенсию. Никому нет дела до его положения.

— Если это такая общая проблема, почему другие священники открыто о ней не говорят?

— Вот отец Георгий Митрофанов высказывался — и ему запретили вести «Живой журнал».

— И вообще разговаривать со СМИ.

— Да, он примирился с этим и молчит. А что остается делать? Он преподаватель духовной академии, у него приход свой, и что же, он должен всего этого лишиться? Он прекрасно понимает, что приносит много пользы людям своим служением, а если его лишат служения, то эту пользу он приносить не сможет. Так и другие священники молчат не только потому, что кусок хлеба необходим. Они делают нужное и важное дело для других людей. Архиерей утратил пастырскую задачу, религиозные проблемы от него далеки. Он управленец, его проблемы — политика, администрация, финансы, и ему безразлично, будут ли люди получать окормление, заботу. Священники же продолжают жить пастырством и потому уязвимы. Для них важна богослужебная, пастырская и богословская деятельность. А архиерей всего этого может лишить, и это — главное его оружие.