Динамо

Я с теми, кто не состоялся, кто выпал в осадок, сошел с дистанции, оставив эти гонки без себя... никаких позитивных идей, тем более уйдем от негатива! Это, стало быть, жизненная позиция – как стало, так и быть! Ни в чем себе не отказывать... нагнетать давление и быть под легким паром самому... ударил щечкой – не забил – поставь другую, наконец, попробуй пыром! только живущий не по расчету может позволить момент игры.

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

«Динамо» (М) – «Шахтер» (Донецк), 0:3

Почему был выбран заведомо проигрышный вариант? Путь безнадеги и тщеты? Ведь можно было бы примкнуть к триумфаторам, к сильным мира всего, к тем, которых не судят.

Cделать ставку на чемпионов!

А дальше бы – как по маслу. В трусах от «Спартака», «Баварии», «Ювентуса», «Реала», во всех трафальгарских битвах, при Ватерлоо и Бородине, при Сталинграде с Фермопилами – быть на стороне победителей! В биллионный раз вбить хоругвь в рейхстаг! И потрясти до оснований Хиросиму!

Тебя любили бы первостатейные – победителей любят... Записные, с овальными лицами – хоть смуглянки-молдаванки, а хоть и бестии с рыжинкой – все к твоим услугамѕ Более чем беспроигрышная система! Сплюнь жмых наследственных изъянов и убедительно, с опорой на цевье, займи сей мир, играя сильными долями. Читай Карнеги! Курс на успех! Перекодировать генетику, отжав зажимы с комплексами!

Но как забыть те мощные обломы, тот вечный срам динамовской юности?!

Год 1981-й. 0:7 от Минска. 0:3 от горняков. И сразу после краха – то возвращение с трибун, когда нарвались на засаду. О, смерть богов и гибель героев! Трое против трехсот «спартанцев»! Пача удавлен бело-голубым шарфом ручной работы (слепая бабушка вязала в советских сумерках). Мешков насажен на пику летной академии Жуковского – как наивысшая фигура пилотажа. А я делаю ноги – по Беговой, куда-то к центру...

С тех пор всегда я чувствую давление, погоню. Они окружают и прут в своем победном красно-белом камуфляже: из пальцев, сложенных в викторию, как из рогаток, они киляют чушками в упорѕ У них моща навыкат! Какой торец, какая сажень! Совсем косая... Большие братья, ратные числом... Нетрудно распознать застрельщиков победного стиля: Гагарин, Дарвин, Аристотель, ударная троица... На флангах Лейбниц и софист... совсем микрософист Билл Гейтс... там и другие статные кумиры в клише со штрипками: Л. Н. Толстой, А. Гумбольт... За них стоит стеною сопромат, мажоритарная система... свиная голова, мороз и солнце... все партии и биржи мира... фастфуды и процессоры, чтоб только культивировать массовку, чтоб насаждать это рвение к золоту, эту тягу к сильнейшим, так называемый естественный отбор! За них несметные китайцы и безразмерная вселенная! Их путь усеян лаврами... У них не заскучаешь: то гравитация, то съезд победителей, то на прививку от полиомиелита... И в итоге они становятся один в один – как штамповки.

А кто-нибудь спросил, прежде чем тыкать в меня иглой, хочу ли я лишиться права подцепить бациллу полиомиелита, пусть даже и куриной слепоты?! Кто делегировал Пастера улучшать мою молекулу?! Кто позволил спасать меня от коровьего бешенства?! Нет, я не Райян, я другой, не рядовой!

А эти льготы и кредиты нам, славянам? Как не считать насильственным кормлением?! Доложите Нобелю и Соросу: подачек не приемлем! Уже не дети капитана Гранта, пойдем на свет, пойдем и выйдем без Христа за пазухой!

Ответь, Мешков, скажи-ка, Пача: что мы им противопоставим? Чем обоснуем свой особый статус? Наша бледная конница скрылась в проезде Викторенко. Наши ангелы разжалованы в тени. Нет у нас ни идей, ни платформ... только блажь и намеки... только нечет и грусть...

Они догнали на Хорошевке, у камня, где разбился Чкалов. Бьют говноступами, умело... Кровь, как ни прикрывай интерфейс, слишком сильного вкуса – даже после потери сознания...

И вот мы лежим в высоком коридоре: мест в палатах нет. Пача в гинекологическом кресле – в виду разлома шейных позвонков.

Мешкову хуже – Мешков под капельницей. Медсестра объясняет нам главное правило выживания здесь: к больному должен кто-то приходить. «Иначе через неделю отключаем от приборов, будь то кислородная маска, будь столоваяѕ Задача пациента – убедить меня, что он кому-то нужен, что кто-нибудь к нему придет, притащит апельсины. Что не заброшен сюда на дармовщину». А кто же нас спасет?! Она приходит наутро – вот награда за геройство – приходит Анька, нецелая девица, падчерица первого директора КБ «Энергомаш». Казалось бы – выживем!

Но вдруг вокруг Мешкова засновали халаты...

– Иди! – кричу Аньке. – Скажи, что ты к нему! И с апельсинами! А то отключат!

Однако дело хуже... Он бредит, он поминает Еврюжихина и Гонтаря... он требует дать ему шанс отыграться... Но ангелы, посовещавшись, не дают. Слишком глубокая рана – реанимация бессмысленна...

Накройте бело-голубым счастливца! Отдайте почести фанату! Он не застал ни единой победы – ни в Кубке, ни в чемпионате, ни даже в товарищеском бесполезном матче... Ему повезло баснословно – умереть молодым, несчастным, на проходе... как пешка. Мешков теперь похож на Веневитинова, которого он так и не прочтет... Его увозят в недра загробного мира. Анька, рыдая, садится на край моего койко-места... и вскоре, оглянувшись по сторонам, запускает руку под одеяло – через пару минут извлекает, попутно обтерев о простынь... слезы моих несбыточных желаний, березовый сок моих впустую растраченных надежд!

Тогда, на той больничной койке, мне полностью явился смысл.

Простая комбинация монады и либидо... машинный зал моей души... «Динамо»... Заглавная «Д» – как спутанный бикфордов шнур системы Ариадны... Потяни – мир затеряется в лучшем случае, а скорей, взорвется до последней нити... Когда была поставлена великая задача, почему был выбран этот корень?! Неисчислимый и беспочвенный, основанный на минимуме пользы при перегрузке затрат, хромающий в районе КПД и сопромата?! Так вырезают трафарет по сердцу и после нитрокраской голубой выжигают пожизненное тавро на белой майке из китайского х/б... Отныне наш падеж безродный... За что мы так живем и умираем? Я говорю за «Динамо» – повсюду раненые пассажиры жизни... не приходящие в себя былые бомбардиры сшибают бычки в стояках...

ДЕВЯНОСТЫЕ

«Динамо» (М) – «Сатурн», 1:6

О, как они пытались втянуть в мейнстрим, сделать правофланговым, накачать анаболиками, научить побеждать! Особенно в озорную эпоху реформ, в девяностые, когда, казалось, динамисты восторжествовали и уклонилась чаша сия в сторону разных меньшинств.

Как позабыть лубянскую приемную? Безоблачного цвета особняк? Начало и концовку многих судеб? «Майор Ширье вас примет в белом кабинете, атанде», – сказал мне адъютант его превосходительства... Там изнутри аскеза, гладкие стены – не за что ногтю или глазу... куда ни кинь... В пустом пространстве дислоцирована парта – простая, ученическая, с жердочкой для ног. Сажусь, расслаблено расположив ступни... Врывается Ширье! Он порывисто взвешен. Первым делом сбрасывает под партой мои ноги с жердочки на пол. В концов концов, хозяин...

– Игорь... читал ваши оды диссидентам – про Сахарова, про Джонатана Свифта... с фломастером... Статьи, вы знаете, ходили по рукам, лубянский молодняк на них взрастился... Я начинаю день в рабочем кабинете с ваших слов. Как точно это сказано: «Лучше совсем не умирать, чем умереть стоя...» Но теперь и вы должны нам помочь... в ответе будучи... за тех, кого случайно приручили...

– Помочь? Но чем же? Лейтенант – майору?

– Сейчас момент, когда мы можем и должны перехватить свободу... Время менять имена... уставших на кресте... Прежний идол уже не катит... Мы выдвинем других героев! Мне видится рок-фестиваль... достойной памяти Федосьи Прокопьевны Морозовой, боярыни... нашей первой конной... диссидентки... Во славу ее споют БГ, «Скорпы» и Леннон...

– Позвольте, но ведь Джон не жив?!

– Не беспокойтесь, Игорь! Это мы уладим... Земляничная поляна – наша территория... но, мил друг, на вас пиар... раскрутка шоу... чтоб молодежь в не обязательном порядке, но все же вся пришла... какая есть, другой не надо, но и этой не отдадим ни пяди... Наша цель – откинуть средства... сколько надо... и замириться всей страной на чем-нибудь созвучном каждому!

– Русская идея? – предположил я.

– Нет-с! Слишком мелко! Ведь теперь каждый мнит себя отдельным... и чудом света... и неприкосновенным, как НЗ... типа «без него мир не полон». Так вот: пусть идея обособленности и отдельности станет нашей единой платформой! На базе диссидентства и изгойства пожмем друг другу руки – и в дальний путь! Шагом – марш! Неповторимые равняются на знамя самого неповторимого! Руководящая партия одиночек! Хор солистов! Конвейер по ручной сборке!

И майор, подмигнув, достал перочинный швейцарский ножичек и уверенно вывел на парте слово молодости нашей – «х..». Особенно удалась ему галочка над заключительным «й».

– Ну, Игорь, теперь вы видите: мы с вами заодно!

И тут, как на беду, как будто в подтверждение майора, «Динамо» берет Кубок России в несвойственном блестящем стиле. Подумал: неужели началось?! И все, чем я так дорожил, что так взлелеяно и шрамами оплачено, – псу под хвост?! Не приведи Господь.

Стремглав бежал я, откинув парту. Вот что особо неприемлемо – сдать слабые свои позиции! Мой удел – с легким видом культивировать упадок... в отказе от триумфальных шествий! Да, я выходил в этот свет миллионными тиражами... на расстоянии не сильно вытянутых рук видал четырех президентов, считая Миттерана, а почему бы его не считать... но втайне спасла и вынесла всегдашняя надежда на облом, вера в осечку, любовь к провалам... Постепенно здоровая тяга к результатам сошла на нет... Философия поражения, точнее, отсутствия борьбы – не между прочим, не мелкими шажками, не лобзиком, а как крупный масштабный демонтаж превосходства и чемпионского титула – вот чему учит «Динамо»! Но если за это болеют еще хотя бы трое... двое... даже один... Если это еще хоть кому-нибудь по сердцу, если кто-то находит, что грыжа приятственна, что моченая хурма и желудевый кофе имеют тонкий вкус и холст Эль Греко заслуживает отдельного просмотра – данные объекты сразу вычеркиваются из списка достопримечательностей! Все, что рассекречено и взято в оборот, будь то Саграда Фамилья или «Шато Грав» 78 года – ото всего отказываюсь! Пускай оно на самом деле имеет цену... все равно – проживем на воде, в индустриальных бараках, в панельных джунглях... только консервы и вдоль берега мазут... Никаких уступок землякам! И не надо подсаживаться, намекать на панибратское родство, подсовывать метрики из одноименного роддома!

Писать и жить надо на таких скоростях, которые равны молчанию... не брезгуя категорическим императивом, приемля его в свой список послужной... Но при этом не шелохнусь ему навстречу, нефритовый, как бальтазар... Вот жалуются: когда такое скопление – как нам избежать массовки? Так в том дело, что эта массовость и перенаселенность происходят из-за легкости, с которой мы вливаемся в общий поток...

Наш зал давно, невосполнимо пуст... два-три гастролирующих зрителя... за кем охотится табун авторов... На каждого человека дюжина, иногда и чертова, богов... Читают только те, кто пишет. Слушают только те, кто поет. Играют только те, кто выигрывает. Каждый первый объявлен певцом поколения – где то поколение, которому он приходится певцом?!

Но и в девяностые клуб не подвел. Началась чехарда с тренерами, игроки в ужасе разбегались, и «Динамо» снова съехало на столь привычные и дорогие мне места.

ДВУХТЫСЯЧНЫЕ...

«Динамо» (М) – «Глазго-Рейнджерс», 1:4, 1:3

Да, помнит Альбион Туманный! До сих пор не отошел от того наезда, в сорок пятом, победном, когда «Динамо» разгромило их «Арсенал» и «Кардифф-Сити», а тигр Хомич был непробиваемо прыгучѕ Чтоб окончательно загладить ту оскомину, я прибыл в Лондон в бело-голубом шарфе, взятом на прокат у Пачи, и в шапочке погибшего Мешковаѕ продолжить дело друзейѕ И повод был удачный – миллениум, «Динамо» в Кубке УЕФА сдалось без боя «рейнджерсам».

Чтобы слегка освежить атмосферу, помереть – так с музыкой, я тут же направился в самый большой музыкальный магазин Альбиона – Song Tower, на Пикадилли.

– Песни Второй мировой войны? – уточнил запрос смуглый консультант с Антильских островов. – Второй? А сейчас какая? Джон, какая у нас война по счету? – крикнул он куда-то в глубь стеллажей.

– Сербию считать? – отозвался оттуда Джон историософически.

Антилец напрягся, как будто вспоминая футбольный счет.

– Напой что-нибудь? Из best? – предложил мне.

– Артиллеристы, Сталин дал приказ!

Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

Из тысяч грозных батарей

За слезы наших матерей,

За нашу Родину — огонь! Огонь! – запел я по возможности тихо, но все же недостаточно – судя по тому, как шарахнулись вроссыпь раскосые пигалицы в клетчатых юбках из Чайнатауна.

– А! Так ты милитарист! – диагностировали консультанты.

Услышать о себе такое! И это после всех решительных и страстных уклоненийѕ после дезертирства в рамках Кантемировской дивизииѕ после молочной стрельбы из гранатомета РПГ-7 по картонным лосямѕ Джон, что ж ты батон крошишь, ушмарок? Глянь, да тут у вас у самих вдоль королевской трассы сплошь битюги в мундирах, на лошадях и спешенные, маршалы Монтгомери, Мальборо, только что зачистили зулусов, но если завтра в походѕ дважды играть побудку не придетсяѕ их квадратно-гнездовые подбородки будут уместны в любом ауле! А мы кого выставим вровень?! Разве что бронзового Жукова – но кто видал героя верхом на квелой кобылице, которая давно не мнет ковыльѕ отлеталасьѕ тот поймет всю смиренность новейшего скифа.

И тогда, чтобы немедленно залить душевную рану, я ретировался в ближайший паб. «Не бери в голову!» – говорил я себе, заказывая третью сотку скотча. «Мы еще покажем себя с самой мирной стороны!.. Они еще узнают, насколько ржавы наши танки и прохудились ПВО!.. Пусть только сунутся!.. Ни единая “катюша” не вспорет небо родной Тычекукуйшины!.. Не дождетесь огня прицельных батарей за слезы наших матерей, потому что матерям нашим вредно плакать!.. Я видел, как последний матрос Севастополь покинул – он покинул его не с лимонкой в зубах, но с яблочком, переходящим в гопак!.. И вот когда чужеземцы пойдут по нашим городам и селам, не встречая отпора, а только хлеб, и соль, и самогонку – вот тогда заплачут их командоры!.. Оставшись без достойного спарринга!.. А сами же виноваты!.. Не заслужили подвига Гастелло и Матросова!.. Не будем больше запускать Гагарина!.. И старика Калашникова новым госзаказом марать!..»

Так говорил я, по ходу проникаясь к белокурой официантке, черты ее мне показались знакомы до тоски, до сладких грез. О, этот родовой овал, этот контур панславянский!.. Не дай бог, полячка. Тогда с учетом моей краковской четвертинки перспектива нулевая, национальный инцест.

– Where are you from? – спросил я, притворившись максимально этнографом, когда она заботливо приставила плошку пудинга к очередному скотчу, заложив прядь за ушко жестом, который не спутаешь.

– Ann, – уклоняясь от географии, отвечала она.

Аня, стало быть. Латышка?! Петерс, Берзин, Уншлихт, дочь стрелков, не слишком ли кровав подтекст? Хотя, конечно, дело прочно, когда под ним струитсяѕ ноѕ не лучше ли Литва? Литовка? Их коменданта Витовта когда еще смоляне в Днестре утопилиѕ а после бились с ними бок о бок при Грюнвальде, за магдебургское правое дело, однако после штурма телецентра в Вильнюсе – встретят ли меня распростерто?

А вдруг она чешка? Не отвергать же западные племена? Но дело в том, что чешка славянкой глядится только с пол-оборота, а на полную катушку преобладает тевтонское – отсюда путаность, ералаш во внешних данных, и мега терзаний. Нет, остается один безотказный вариант – конечно, она оттуда! Из родовых окрестностей Петровского парка!

– «Динамо»! – заорал я Ане, переходя на родную речь. – Москва!.. Милая моя, покорная! Что, жмут кроссовки?! Я исцелю твои мозоли! Спасу от рабства! Как они тебя мучили, какое нацарапали тату на твою белоснежную поверхность?

– I don’t understand you! – тревожно глядя в сторону подсобок, сказала Аня.

– Герлуша! Не надо от меня скрывать свой кроткий генезис! Я помню все: как мы скорбели над очередным провалом – помнишь, 1:4 от «Кубани»... как в нас летели камни, издевательства, насмешки, я прикрывал тебя, а ты меня потом отменно продинамила. Уйдем отсюда, из сферы обслуживания! Наше дело – в род человеческий, рот в рот, вдохнуть идею неполноценности, изъяна, сомнений в любой правоте.

Следующую дозу мне уже притащил афробританский качок с ликом белого рэппера Эминема на футболке.

– Где Аня?! Куда Аню дели, чемпионы?! – возвысил я голос угрожающе. Сейчас бы серпастого с молоткастым достать. – Поосторожнее с нами, с безоружными! Смотри сюда: эти голые руки блоху на скаку подковали! И без единого гвоздя справили черный квадрат! И запускали в космос лучших лаек и амеб!

– Forget about it! – сказал качок. То есть – забудь. Достал уже.

Но, отодвинув препятствие, я устремился в недра пабаѕ вызволять из казематов, из пыточных камерѕ белогривую, пленную.

– Отпустите ее на родину, в березы, в ситец! – требовал я у сгустившейся охраны и менеджмента.

– Оставь девушку в покое! Здесь ее родина! Она дальше Йоркшира в жизни не выезжала! У нее предки до седьмого колена everybody в лондонской земле сырой! А вам, русским, лечиться надо! Пора уже становиться как все, как нормальные граждане.

И вышел в город – последний динамовец. Шел, никуда не спеша, чокаясь с каждым встречным маршалом початой пинтой виски. Их маршалы недобро морщились, отворачиваясь от дезертира и слабака.

ГРЯДУЩЕЕ

«Динамо» (М) – Сборная мира, :

Однако все идет к тому, что будет небесам жарко и сложат о героях песни... что наш триумф неминуч и в конце концов не отвертишься от золота – хоть на пятнадцать минут, но каждому придется взойти на пьедестал. Иначе Родина откажет в материнстве... Режим железного порядка надвигается неотвратимо. Большая жизнь со своей психической атакой подошла совсем близко: она уже за фанерной перегородкой, слышен призывный хруст пружин... раздается весельный чавк ресниц... у ней не ноги, а тиски авторемонтные! Зажмет – куда ты, туда и она... А она все туда же – в сабельный поход, на лед и в пламень...

Говорят, страна на подъемеѕ Хорошо под рекламным щитом МЧС на Смоленской: за тридцать у. е. можно влиться в «единство» и успеть на стальной цеппелин ДОСААФ от тайги до британских, а если прикажут – и дальше... Баков хватит! И ханки!.. Чаша грааля затарена нефтью по высшую риску... в каждом барреле молодость мира... живинка в деле... излучая стабильность, как подлинник солнца над миром встает федерал!

Теперь запрещено отбиваться от общего дела: отскочишь в булочную – лучше не возвращаться... уже сменили паспорта, и группу крови, и стольный град отъехал к северу... Все, чем гордились издалека, подступило рядом, со следами грубого макияжа... Бесконтактных любителей наготы подвергли насильному поцелую на индусский манер, с вворачиванием недовырванного Серафимом языка в ротовую полость и последующим со-вращением там... Попытки наладить хоть какую-то приватность будут пресекаться на ровном месте!

Все к тому, что скоро-скоро, посовещавшись с Самым Главным, министр возмужавших органов выйдет к народу в бело-голубой футболке, аналогичных трусах и скажет: «С недомоганием покончено! Долой пораженчество! За явным преимуществом отныне и во веки веков чемпионом назначается фирменный “Динамо” (Москва)!»

Скажи-ка, Пача, что тогда нам делать?! Сжечь шарф и шапочку на могиле Мешкова, что же еще.

Продинамить.

Игорь Мартынов