День знания

На классном часе первого сентября бородатый классный руководитель Евгений Михайлович Фридман рассказывал, какие трудности и опасности поджидают в учебном году десятиклассника. Мы внимали. Потом Фридман убеждал, что мы, лентяи, с этими трудностями не справимся и не найдем своего места в обществе. Мы внимали. Наконец, Евгений Михайлович перешел к глобальным вопросам: стал говорить, что именно на нас лежит обязанность исправлять XXI век, сильно подпорченный в самом начале войной в Чечне, 11 сентября, «Норд-Остом», вчерашним взрывом у «Рижской» и прочими трагедиями. И тут какой-то печальной полифонической мелодией зазвонил телефон у одноклассницы. Звонила ее подруга, чтобы рассказать, что где-то – кажется, в Москве, да, скорее всего, в Москве – шахидки захватили школу, у них 400 человек заложников, 200 детей. Одноклассница без паники, но с пониманием ответственности момента прервала Фридмана, в пяти словах изложив ситуацию. Тот, увлеченный собственной речью, попросил повторить. Катя повторила. Сердечник Фридман изменился в лице и попросил повторить еще раз. «Школа-шахидки-400-заложников», – повторили хором все. Евгений Михайлович сказал, что он, пожалуй, выйдет на три минутки, и пошел к двери. Выйдя из класса, он бросился в учительскую.

Наш класс разбрелся. Я, даже не восприняв новость, пошла ее разносить. Оказалось, существуют люди с лучшей реакцией. Одиннадцатиклассница Мари побледнела так, что стали видны все веснушки, и, выкрикивая: «Ненавижу террористов, ненавижу террористов, ненавижу!» – помчалась звонить младшей сестре. Я пристыдилась: в последнее время при словах об очередном захвате или взрыве я как-то механически возмущалась.

Одношкольники старались отыскать где-нибудь радио, звонили родителям, друзьям. Я попыталась вспомнить утро сегодняшнего дня. Вот школа. На крыльце что-то патетически вещает директор. Одиннадцатиклассники – такие важные. Каждый держит за руку первоклашку. Лена наклоняется и говорит малышу, что еще не поздно, он еще может убежать и скрыться и что легче прожить всю жизнь в лесу, чем так мучиться 11 лет. Первоклашка испуганно мигает. Кругом стоят мамы, папы, братья, сестры. Стою я и, не слушая директора, рассказываю подруге, что я делала летом. Но обрываю себя на полуслове и иду смотреть на одиннадцатиклассниц – какие все нарядные. Вот, я идуѕ И тут, собственно, должен был бы произойти захват. Но этого я как раз не могу себе представить! Как ворвался кто-то совсем не нарядный, оборвал гимн школы, стал что-то кричать, чем-то размахивать, может, стрелять. Первоклашка не понял бы, в чем дело. Я бы не поняла. У меня в ситуации опасности реакция заторможенная.

Намного позже узнали, что не в Москве. Всех отпустило на секунду, потом опять забегали: новости, радио, Интернетѕ Сейчас никто из моих друзей-товарищей не говорит об этом: не хочет быть обвиненным в пафосности или слезливости. Но я знаю, что они все время думают о том, как много школьников и их родителей там погибло, как много раненых; кто расстрелян, а кто умер под обломками взорванной крыши. Еще думают о том, что много террористов сбежало, и они вполне могут появиться на День учителя в Пироговской школе.

Вечером, когда я гуляла с подругой Соней, мама просила пораньше вернуться домой. Соня ответила: «С нами ничего не может случиться».