Демобилизация

Я познакомился с ефрейтором Российской армии Сергеем Анатольевичем Куприяновым в конце ноября в поезде Адлер-Москва. Поезд отходил поздно вечером, пассажиров на весь плацкартный вагон было всего пятеро, считая меня. Перед самым отправлением состава внесли спящего пьяного ефрейтора и уложили его на нижнюю полку. Офицер, сопровождавший тело, обратился к пассажирам:

- Парень хороший, сегодня демобилизовался, едет домой в Москву, присмотрите за ним, пожалуйста.

Поезд тронулся. Через полчаса, несмотря на ночь, в отсеке, где лежал дембель, собрались все пассажиры-мужчины – три человека. На столе появилась бутылка, и начались воспоминания – как сами служили, как увольнялись и возвращались домой. Время за разговорами текло незаметно. Ближе к трем часам ночи ефрейтор пришел в себя и присоединился к собравшимся. Вот его рассказ, несколько сокращенный и слегка приведенный в порядок.

Призыв

Летом 2000 года, после окончания средней школы, я пытался поступить в институт, но не получилось: сначала завалил вступительные экзамены на дневном отделении, а потом и на вечернем. Остро встал вопрос: служить или косить. Взвесив все "за" и "против", принял решение: отдам почетный долг Родине.

Шестнадцатого ноября, через два дня после моего восемнадцатилетия, мать обнаружила в почтовом ящике повестку из военкомата. Мне следовало явиться на районный сборный пункт к 7.30 утра 18 ноября. Устроили проводы, сидели допоздна, много пили, пели песни. Утром 18-го, с сильной головной болью, еле передвигая ноги, я прибыл в военкомат. Меня провели в комнату, где сидели человек десять призывников. В восемь пришел какой-то ветеран, что-то путано нес про почетную обязанность, а потом привел пару примеров из своей службы, чем сорвал аплодисменты. Часам к девяти подошел автобус, на котором нас должны были везти на городской сборный пункт. В это время перед дверями военкомата появилась процессия, состоящая из восьми парней. Первый держал на вытянутых руках кроличью шапку-ушанку. Шестеро других несли на плечах, ногами вперед, еще одного. Он не мог не только стоять, но и разговаривать.

- Призывник Семенов для убытия на военную службу доставлен, – сказал кто-то из провожавших.

- Несите ЭТО обратно, и чтобы завтра он пришел сюда своими ногами, – брезгливо сказал военком. – Если не придет, будем считать дезертиром. Со всеми вытекающими.

Нас привезли на городской сборный пункт – на Угрешку. В комнате со свежевыкрашенными стенами на лавках сидели человек тридцать. Все ждали своих «покупателей» – офицеров частей, к которым приписан призывник. Здесь я встретил своих приятелей, которых проводили служить еще неделю назад. Периодически к нам в комнату заходили солдаты-срочники: стреляли сигареты, пугали рассказами о "дедовщине" и о тяготах службы. Ближе к вечеру в дверях появился майор: на голове фуражка-аэродром с пижонски задранной тульей, уши растут практически под прямым углом к голове.

- Смирно! – закричал он и обвел взглядом всю комнату. – Воины! Услышав эту команду, вы должны вскочить и замереть, руки по швам, повернув голову в сторону командира.

Все лениво зашевелились и встали.

- Я – майор Прокопенко, – не унимался военный. – Кто приписан к семьдесят второй команде – ко мне шагом марш. Учтите, со мной два сержанта.

Призывники из названной команды, в том числе и я, направились к выходу. Прокопенко вывел нас в коридор, построил в две шеренги по росту и произнес речь:

- Сейчас я выдам вам инструкцию. Значит так: никуда от меня и сержантов не отходить. Они в Москве в первый раз, я – во второй. Можем потеряться. Маршрут следования Москва-Ростов-на-Дону. Едем на автобусе до метро, потом на метро до станции «Курская», далее поездом до Ростова. Вопросов, по-моему, нет? Вперед.

Распорядок

В качестве средства передвижения нам достался плацкартный вагон. Сержанты за пачку сигарет охотно начали посвящать нас в таинства службы. Мы узнали, что едем в учебку (учебную часть), где нас шесть месяцев будут обучать различным военным специальностям.

- Первые полгода службы вы – духи, и у вас нет никаких прав, – делились с нами сержанты. – Через полгода выйдет новый приказ – и вы станете молодыми. Еще через полгода – черпаками, затем дедушками и, наконец, дембелями, но это будет еще не скоро...

После выступления сержанты забрали у нас оставшиеся наличные деньги. Зная, что служить придется в теплом краю, мы продавали свою одежду проводницам или просто обменивали ее на водку и сигареты. Майор Прокопенко выбрал одного из нас и назначил дневальным. Дневальный стоял у входа в вагон и, как только майор выходил из своего отсека, кричал: «Команда, смирно!» Мы вставали, а Прокопенко шел, заглядывая в каждое купе вагона, и давал умные приказания типа: "Не смотри так в окно, шею свернешь". Или: "Не смотри в окно, косоглазие случится".

В обед майор достал из портфеля бережно обернутый в газету Устав и поставил нам задачу учить его. А сам отправился в соседний вагон, к начальнику другой команды. Сержанты кадрили проводниц, мы же сидели в купе и хвастались, кто и что делал на гражданке. В 22.00 дневальный прокричал «отбой», все разошлись по своим местам, но спать никто не хотел, сидели на полках и продолжали травить байки. Около пяти утра к нам в вагон принесли нашего майора. Он был в хорошем настроении. Отдал на прощание последнее в тот вечер приказание:

- Положите меня на бок, чтобы я во сне не захлебнулся рвотными массами.

Приказание выполнили, и майор тут же заснул.

В семь утра на весь вагон раздалась команда «подъем». Майор застонал и, двумя руками держась за больную голову, объявил выходной.

Около часа ночи прибыли в город-герой Ростов. Машина из части за нами не пришла, добирались пешком. Двенадцать километров прогулки по ночному городу – и вот перед нами зеленые железные ворота с красными звездами. Доложив о прибытии новобранцев, Прокопенко исчез.

Через десять минут за нами пришел прапорщик.

- Салабоны, стройся, идем в баню, – коротко сказал он.

На двери одноэтажной солдатской бани висела табличка «Не входить». Мы вошли, и оказались в раздевалке. Температура в ней была около десяти градусов тепла.

- Раздевайтесь, будем стричься и мыться, – скомандовал прапорщик и выдал каждому по полкуска мыла. Сложив две половинки в одну, мы прочитали его название – «Солдатское», хотя по внешнему виду и запаху оно очень напоминало обычное хозяйственное.

Мы разделись догола и замерли в ожидании. Появились двое старослужащих. Они внимательно рассмотрели нашу одежду, забрали себе что получше, а остальное сложили на деревянный чурбак и порубили топором. Нам же выдали механические машинки для стрижки волос и, узнав размеры обуви, удалились. Через 15 минут мы выбрили друг друга наголо и пошли в душевую. Из кранов лилась только холодная вода, но нас это не удивило. Быстро ополоснувшись, мы бросились в раздевалку. Здесь те же старослужащие выдали каждому комплект х/б одинакового для всех 52-го размера и 4-го роста, ремень, кирзовые сапоги и портянки. Как они наматываются, никто из нас не знал, поэтому мы просто положили их сверху на голенище и ногой протолкнули внутрь. Помытые и переодетые, отправились в казарму. Дежурный по роте показал нам свободные койки, и мы сразу же заснули.

В шесть утра раздалась команда «рота, подъем». Все вскочили и стали торопливо одеваться. Через несколько секунд посреди казармы стоял строй наголо выбритых людей, одетых только в штаны и сапоги.

- Три минуты – туалет, потом – построение, – объявил дежурный.

От казармы до туалета – 50 метров. Четыре посадочных места, полутораметровый наклонный желоб для отправления малой нужды. За три минуты через это заведение должны пройти 126 человек. Кто не успел, вынужден терпеть всю зарядку.

Пробежать с непривычки три километра, а тем более уложиться в нормативы – невозможно, поэтому две трети роты "задохнулись" уже метров через пятьсот. А после кросса – еще упражнения на турнике. Тех, кто не смог подтянуться и сделать подъем переворотом, сержант построил отдельно:

- В армии как? Не можешь – научим, не хочешь – заставим, – выдал он нам первую армейскую мудрость. – Так что в личное время встречаемся здесь и тренируемся.

После зарядки и пробежки, в семь утра, опять построение, для проверки внешнего вида. Солдат расстегивает верхнюю пуговицу х/б и двумя руками разводит воротник в разные стороны. Сержант осматривает каждого на предмет чистоты подворотничка. Затем еще одна замечательная проверка – содержимого карманов. Все личное имущество выкладываешь в шапку, а офицер ходит и смотрит, нет ли чего неположенного. Положено же немногое – расческа, военный билет и носовой платок. Разрешено еще иметь ручку, записную книжку и деньги.

В 7.30 – завтрак. Солдатская столовая представляет собой огромный зал, где стоят около трех десятков столов со скамейками. За каждый одновременно может сесть по десять человек. Солдаты выстраиваются вдоль столов, на которых стоят посуда, блюдо с хлебом и тарелки. Следует команда «приступить к раздаче пищи». Старший стола раскладывает еду по тарелкам. По команде «приступить к приему пищи» все садятся и начинают быстро есть. Столовая тут же наполняется характерным стуком ложек по мискам. Через несколько минут – новая команда – «заканчиваем прием пищи», частота ударов возрастает. A затем, почти без перерыва – «закончить прием пищи». Все встают и выходят строиться.

Меню солдатской столовой особым разнообразием не отличается: на завтрак – каша, хлеб, масло, сахар, чай. На обед – суп, картошка или опять каша с вкраплениями мяса, компот или кисель. Ужин – каша или картошка (с мясом или с рыбой). По воскресеньям в обед на второе дают по одной котлете.

В восемь утра построение на развод. Затем – строевая подготовка и занятия по специальности. От постоянных маршировок каблуки кирзачей стирают за неделю. Чтобы этого не происходило, мы "подковывали" сапоги кусками электрода. В 13.30 – обед, после – сорокаминутный отдых, и опять занятия. Самое сложное на них – не заснуть. Взвод, 30 человек, заходит в аудиторию площадью 20 квадратных метров, уже через десять минут там становится душно и тепло. После обеда и из-за накопившейся усталости глаза сами закрываются.

В семь часов вечера ужин. Потом наступает личное время, когда можно почитать газеты, написать письмо. В девять – просмотр программы «Время». После нее, в 21.30, следует замечательное изобретение военной науки – вечерняя прогулка. Взвод марширует строевым шагом, 30 человек поют задорную песню и одновременно с шумом пердят.

В 21.45 – вечерняя проверка. На первых месяцах службы кое-кто засыпает прямо стоя в стою и падает.

В 22.00 дежурный кричит «рота, отбой», все быстро раздеваются и ложатся. Если хотя бы один из 120 солдат замешкался, следует команда «рота, подъем», все одеваются по полной форме и опять встают в строй вдоль кроватей. Раз пять погоняв нас так туда-сюда, сержант успокаивается, и все тут же засыпают. Сон на первых месяцах службы выглядит примерно так: закрываешь глаза, и тут же раздается команда «подъем».

Служба

Четырнадцатого декабря мы приняли присягу. На следующий день нас отвезли на полигон, дали стрельнуть из автомата: три раза по одному патрону. Больше за всю службу я ни разу не стрелял. В учебке я осваивал специальность оператора радиолокационной станции. На 23 февраля мне присвоили звание ефрейтора.

Раз в месяц наш взвод заступал в караул. Поначалу мне доверили охранять знамя части, и я стоял на посту №1. Два часа стоишь по стойке смирно, носком одной ноги на тревожной кнопке: если ее отпустить, то в караульном помещении сработает сирена. Потом два часа – "бодрствующая смена" (чтение устава, мытье пола, уборка территории), следующие два часа – сон, и так в течение суток. Особенно тяжело ночью: никто не ходит, очень хочется спать, и – самое страшное! – начинаешь думать. Наверное, в такие моменты и происходит большинство побегов с поста.

Караул вообще отдельная история. Зимой часовой на посту надевает тулуп, ватные штаны и валенки. Руки и ноги двигаются с огромным трудом. Разводящий, одетый в обычную шинель, вынужден вешать автомат на шею часовому – сам часовой это сделать не в состоянии. Периодически каждый часовой должен нажимать на специальные кнопки, подавая условный сигнал в караульное помещение. Если такой сигнал не поступил, то на пост бежит "тревожная группа". Однажды зимой был такой случай: в назначенное время звонка нет. Прибегаем на пост, а часовой просто оступился и упал лицом вниз. Лежит и не может самостоятельно встать. Как он должен в такой одежде Родину защищать – до сих пор не пойму.

Через полгода я успешно сдал экзамены и отправился служить на точку. О "дедовщине" на точках ходили легенды, но мне, честно говоря, было все равно.

В отдельной радиолокационной роте, куда я попал, служило всего 20 человек срочников и 15 офицеров. Позиция наша находилась на горе, а офицерский городок – под горой, на берегу Черного моря.

Время на точке из-за постоянных дежурств бежало быстрее. Безумными кроссами нас никто не изнурял, но и развлечений тоже не было. В двух километрах ниже нашей позиции начинались сады – мандарины, лимоны, персики. Воровать их не надо – достаточно подойти к сторожу и попросить. Не было случая, чтобы солдату отказали. Грецкие орехи росли прямо на территории точки. Мы их собирали и во время ночных дежурств чистили, чтобы потом отправлять посылками домой родителям. С выпивкой тоже особых проблем не было. Ее приносили прямо на точку местные жители: пол-литра чачи или литр красного вина мы меняли на пару канистр солярки.

Письма домой становились все короче и короче. Да и, собственно, о чем писать? «Привет из Aдлера! У меня все хорошо, жив-здоров» – и все, больше писать не о чем. Служба напоминает отдых в санатории строгого режима или работу в оздоровительном лагере. От нечего делать начинаешь накачивать мышечную массу. Из подручных материалов изготовили штангу: к лому приварили два катка от гусеничного трактора.

Как таковой "дедовщины" у нас не было – она кончилась в конце 80-х. Но тем не менее после шести часов вечера, как только офицеры уезжали домой, власть переходила в руки старослужащих. Здесь была четко налаженная система: черпак гонял молодого, дед гонял черпака и молодого, а дембель вообще ничего не делал – ему не положено. Он был занят искусством.

Искусство

Дембельский альбом – настоящее произведение искусства, священный, ритуальный предмет. Согласно традиции, делать его солдаты начинают задолго до окончания службы. Для этого покупается альбом для фотографий с листами из твердого картона. Его полностью разбирают, затем каждый лист красят гуашью: краску наносят на зубную щетку и, проводя по щетине большим пальцем, разбрызгивают по поверхности страницы капельками. Получается красиво, но чтобы было еще красивее, слоев кладут не меньше пяти. Затем обложку оклеивают бархатом, цвет которого подбирается в зависимости от рода войск. Из фольги вырезают буквы, заливают эпоксидной смолой, делая объемными, и складывают в надпись «Память о службе». Кроме надписи на обложке обязательно должна быть эмблема твоего рода войск, тоже вырезанная из фольги и украшенная художественным рельефом, выдавливаемым изнутри иголкой.

Между всеми страницами альбома обязательно прокладывается пергаментная бумага, на которой рисуют канонические сценки из армейской жизни: самоволка, тайная пьянка, избиение старослужащими молодых бойцов, посещение столовой и проч. Если в части нет художника, солдатам приходится самим переводить на пергамент творчество военных предыдущего призыва, поэтому дембельское изобразительное искусство традиционно называется "кальками" и живет в веках. Фотографии же, которые в последний момент вклеиваются в дембельский альбом – не самый важный его элемент. Они все, как правило, ужасающего качества и отличить с их помощью одного военного от другого практически невозможно. Но в любом случае существует установленный порядок: фото должны рассказывать о пройденном боевом пути. Необходимо сделать уточняющие надписи: что происходит, где, когда. На первой странице традиционно – фото первого дня службы.

Однако же альбом – далеко не единственный ритуал перед отправкой на дембель. Увольняющийся в запас военный должен определенным образом выглядеть. Сторонний наблюдатель может принять правильного дембеля за папуаса. Но в армейской среде каждый понимает: это красиво, так велит демобилизованному одеваться неписаная традиция. Прежде всего – шинель. Она не может быть просто шинелью. Ее надлежит расчесать щеткой с короткой металлической щетиной до состояния мохерового шарфа. Одевшись в такую шинель, демобилизованный становится похожим на взбесившегося воробья. Следует подготовить и погоны. Для этого надо положить на тыльную сторону погона бутерброд из полиэтилена, куска простыни и бумаги. Все это прижимается горячим утюгом, полиэтилен плавится и намертво склеивает все слои. Операция повторяется несколько раз. Излишки обрезаются острым ножом вровень с краем погона. Получается, что он как бы лежит на белоснежной субстанции. Обязательно привести в порядок и буквы на погонах. Их делают из латуни со старых автомобильных радиаторов. На металлическую пластину наносится рисунок буквы, затем ножницами обрезаются излишки, и потом все это вручную трудолюбиво вытачивается в размеры надфилем, а после полируется пастой гойя. На изготовление правильных дембельских погон уходит несколько недель.

Дембельскую шапку-ушанку делать проще. Головной убор сначала опускают в воду, а затем выжимают и натягивают на книги. Раньше для этого использовали томики В. И. Ленина – их формат точь-в-точь соответствовал голове военнослужащего. От этих процедур шапка становится высокой и квадратной. Остальные переделки в форме (если не вдаваться в крайности) – незначительны.

Дембельская форма – для солдата вещь святая. У нас на точке во время грозы молния ударила в один из кунгов управления радаром, и он загорелся. Боец вылил на себя ведро воды и вошел в горящее помещение. Первым вынес дембельский альбом, затем дембельскую шинель и шапку и напоследок – клетку с волнистыми попугайчиками. Кунг при этом пожаре выгорел дотла, вместе с ним сгорели секретные документы, которые, как требует инструкция, нужно выносить в первую очередь. Вот что такое дембель.

Похороны Дембеля

В части жил кот по имени Дембель. Случайно он попал под колеса командирской машины. И мы решили похоронить ротного любимца со всеми почестями. Местный столяр изготовил коту настоящий гроб соответствующего размера и обил его красной материей. Кота уложили на спину, скрестили лапы на груди, вставили в них свечу для торта и накрыли по пояс покрывалом. Гражданская панихида прошла в помещении солдатской столовой, где покойный провел большую и лучшую часть своей жизни. У каждого нашлось несколько добрых слов о Дембеле. Вспомнили, как он не давал нам спать своим ором в марте, как весело маршировал вместе со всеми по плацу, как нагадил в новые ботинки заместителя командира роты, как, поймав большую крысу, полдня носил и всем показывал ее. После панихиды гроб с телом Дембеля на руках пронесли через всю часть до могилы, вырытой на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на Черное море и горы Кавказа. Забили крышку. На веревках опустили гроб в могилу. Бросили по три горсти земли. Прогремел траурный салют из деревянных ружей. Затем сформировали могильный холм, возложили венки и установили полутораметровый крест с надписью: «Дембель. 2000-2002». Вечером организовали поминки.

Через несколько дней один из офицеров, справляя малую нужду, случайно обнаружил могилу. Был большой скандал. Чтобы доказать, что в могиле действительно похоронен кот, нам пришлось проводить эксгумацию и перезахоронение. Крест разрешили оставить.

Домой!

По старой традиции, сто дней до приказа об увольнении из армии – главный праздник Вооруженных сил. В этот день дедушка бреется наголо и перестает есть сливочное масло – главную ценность солдатского рациона. Отныне он отдает его молодым. Он покупает себе портняжный метр и каждый день отрезает от него ножницами по сантиметру, он ждет. После приказа всякий физический труд дембелю становится противопоказан. Командиры это знают, поэтому из года в год придумывают так называемые дембельские аккорды – последние поручения военнослужащим, выполнив которые, они имеют шанс пораньше отправиться домой. Задания такие – починить ворота, построить или сломать какой-нибудь сарай, сделать ремонт в комнате отдыха или на солдатской кухне.

Вообще увольнение происходит поэтапно. Сначала идет нулевая – самая первая – партия, потом первая и т. д. Обычно в нулевую партию попадают отличники боевой и политической подготовки и дембеля, досрочно отыгравшие свой аккорд. Так как выполнение такой работы считается делом чести, дембеля выполняют ее исключительно своими руками, не привлекая солдат другого призыва.

И вот приказ зачитан, дембельский аккорд сделан, остается самое сложное: дождаться того заветного дня, когда у тебя в военном билете появится штамп об увольнении. С очередной партией меня отправляют в бригаду в Ростов, для увольнения. Неделя, проведенная там, кажется длиннее всей службы. И вот наконец меня вызывают в строевую часть, поздравляют с окончанием службы, ставят заветную печать в военный билет. Все! Свобода! Остается только забрать из родной части дембельскую форму, альбом и подарки, попрощаться с товарищами, и – домой, в Москву. Однако тут выясняется, что финансист уехал, и проездные деньги сегодня уже не получить. Да подавитесь вы моими деньгами, думаю про себя. Получаю только воинское требование на проезд – и бегом на вокзал. На вокзале проводница бесплатно разрешает доехать до Aдлера. Через несколько часов я на месте. Сходил в магазин, попрощался с оставшимися в части друзьями, а как попал в поезд – не помню...

Чем ближе подъезжали мы к Москве, тем чаще Сергей Aнатольевич Куприянов замолкал и смотрел в окно. Было видно, что он волнуется все больше и больше. Неожиданно он сказал:

- Дома не был два года... Что там происходит на самом деле?

Я не знал, как ответить на этот вопрос. То есть, может быть, и знал, но не ответил. Ну что там может происходить? Наверное, ничего особенного. Просто прошли два года...