Дед нас предал

В ночь с понедельника на среду металась в постели, как броуновская частица, пытаясь скрыться от лунного света. В итоге проснулась, буквально зависнув над пропастью. Огромная белая луна висела прямо напротив окна. Я уверена, что именно из-за полнолуния мне приснился сон про неизбежное предательство.Сначала был ресторан. Я выхожу из ресторана в сад. Деревья давно облетели, все пусто и голо. Земля в саду посыпана разноцветным порошком. Я сажусь на корточки, смотрю себе под ноги и беру щепотку порошка, который оказывается раскрошенными сухими листьями. Невероятно красиво.

«Это сделали маленькие японцы», – уверенно думаю я и иду к скамейке, стараясь не испортить узор. Из кармана достаю небольшого таракана, ставлю его на скамейку, чтобы покормить очистками семечек. Таракан очень аккуратно берет лакомство лапами и откусывает от него небольшие кусочки. Я испытываю что-то похожее на умиление, когда, шумно отодвигая ветки кустарника, на дорожке показывается полицейский. Он истерично орет:

– На улицу домашних животных выносить нельзя!

– Да его почти не видно! – начала я возмущаться, но тут же поняла, что это бесполезно – в стране сменился режим. Домашние животные отныне запрещены.

Прямо из осеннего сада я отправляюсь в тюрьму по адресу Ярославское шоссе, дом пять, куда посадили всех моих знакомых и родственников, а я должна написать про них заметку, как про врагов. У меня ужасное настроение. Ясно, что надо либо садиться вместе со всеми, либо помочь им бежать.

«Лена, – говорю я себе, – осенью в городе совершенно нечего делать».

В следующий момент я нахожусь в пригороде Калининграда (на Балтийском море). Проселочная дорога, которая ведет на дачу к моим дедушке с бабушкой, абсолютно пустынна и аккуратна: ни обычных поломанных тракторов на обочине, ни пьяных соседей. Рядом со мной идет Андрей – невысокий плотный блондин. С Андреем я сидела за одной партой в четвертом классе. Он помнил наизусть все даты по истории. Сейчас Андрей выглядит так же, как в четвертом классе, и даже одет в ту же синюю школьную форму с красным галстуком на шее. Единственная разница в том, что теперь он мой муж. Мы идем по улице мимо глухих заборов, над которыми виднеются только крыши домов.

Внезапно попадается коттедж без забора. На просторной веранде, удобно устроившись в креслах, сидят три гигантские свиньи и молчаливо смотрят в разные стороны. Я замечаю, что тела у них желтые, бугристые, похожие на перезревшие груши, а носы влажные, бледно-розовые. Перед следующим домом в пыли валяются две огромные рыси и целая стая их котят. Мелкие рыси вцепляются мне в ногу, так что я какое-то время волоку их за собой.

– К власти пришли дикие звери, – говорю я, а Андрей молча кивает.

Наконец дошли до забора нашего огорода. За ним я вижу дедушку, но не своего, а какого-то постороннего, что меня нисколько не смущает. Чужой дед подходит к забору:

– Внучка, купи мне «Сельскую жизнь», – просит он меня, но внутрь не пускает.

Я иду в киоск «Cоюзпечать», покупаю там газету. На первой полосе в «Сельской жизни» моя разоблачительная статья о новом режиме.

– Как только дед прочитает это, он нас предаст, – снова говорю я Андрею, который бегает за мной, как Пятачок. Я протягиваю деду газету через забор, а сама краем глаза вижу, что через поле в сторону города Гурьевска движется толпа моих знакомых и родственников, сбежавших из тюрьмы.

– Это единственный шанс догнать их, – кричу я Андрею и запрыгиваю на грузовик (откуда взялся на пустой дороге?). Андрей говорит, выпятив губу:

– Я не смогу жить в стране, где люди говорят на другом языке.

Я понимаю это как отказ. Надо признать, потеря мужа Андрея меня не очень расстроила.

Беглецов я настигаю в зарослях пшеницы. Все очень рады меня видеть, но настроение у всех довольно безнадежное. Чтобы как-то поднять боевой дух, усаживаемся в траву и начинаем петь колыбельную «Спи, моя радость, усни».

Под покровом ночи мы проникаем на мою нынешнюю дачу (то есть за несколько часов совершаем марш-бросок в Московскую область). Под окнами тот же дед то ли сажает, то ли выкапывает картошку. Рядом с грядками стоит боевой вертолет, выкрашенный темно-серой краской.

– Интересно, предаст ли нас дед? – спрашиваю я вслух, и в этот момент перед глазами появляется такая картинка: у дедушки внутри головы вместо мозга находится розовый резиновый мяч, поделенный синей линией пополам. Когда дедушка двигается, мяч тихонько раскачивается. Если он слишком качнется влево – дед пойдет стучать в полицию.

В комнате, где мы сидим, нет никакой мебели, зато все стены увешаны барометрами.

– Ужас. У нас совсем не осталось давления, придется отсюда уходить, – в отчаянии восклицает мама.

– Подожди до утра, – деловым тоном отвечает моя сестра Оля, – я вызвала сантехника, он починит барометры.

Все вроде немножко повеселели, даже зажгли свечку, и тут прямо на уровне нашего окна зависает вертолет. У меня холодеет сердце, но вертолет уносится вверх. Совершенно очевидно, что наша поимка – дело пары дней.

Наутро дедушка из огорода исчез. Несмотря на страх, нам всем приходится выйти на улицу – давление в доме все-таки закончилось. Идет дождь. Соседи по участкам старательно отводят глаза. Внезапно, сломав ворота, на участок въезжает двухэтажный автобус с туристами. Они сыплются из открывшихся дверей, как спелые сливы: африканцы, монголы, шведы, французы.

«Дед нас предал», – понимаю я в этот момент.

И просыпаюсь, как в детстве. В детстве мне всегда не спалось в полнолуние. Я тогда лежала и часами напролет просила Бога, чтобы он исправил мне неправильный прикус и не допустил ядерного взрыва. С ядерным взрывом вроде бы обошлось. Сейчас я не стала ничего просить, а отправилась по холодному полу за сонником. Несмотря на то что мне сон не понравился, он оказался удачным во всех отношениях: здоровые, упитанные свиньи, освобождение родственников из тюрьмы, старики – все вело к благоприятным переменам в делах. Но мне было грустно, потому что во сне мое далекое прошлое, неразрывно связанное с Калининградом, предало меня, окончательно прогнало в Москву, на Ленинградский проспект, на третий этаж кирпичной хрущевки, на синий диван в углу комнаты.

Утром я вышла в город, который тоже был печален. Он тоже переживал свое прошлое. Более того, мир замер и перестал выдавать будоражащие новости. Эту ночь не пережил создатель водородной бомбы Эдвард Теллер, а вулкан Ключевский на Камчатке перестал выбрасывать пепел из кратера. В этом замершем времени я ехала на встречу в район ВДНХ, когда в одиннадцатом троллейбусе объявили: «Следующая остановка – Ярославское шоссе». Естественно, я тут же вышла и пошла разыскивать дом номер пять. Он оказался огромной железобетонной высоткой, которую охраняли люди в штатском. В подъезд без опознавательных знаков то и дело заходили корейцы и военные.

– Что здесь? – спросила я охранника, подозревая, что это все же какая-то тюрьма.

– А что вам надо? Здесь ничего нет, – ответили мне.