Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева
Я всегда считал, что от детей нельзя скрывать правду. Мой старший сын Глеб, которому 8 лет, уже знает, откуда берутся дети, почему умирают рок-музыканты и как зарабатываются деньги. Еще он вроде бы понимает, зачем он учит английский язык и что девочек обижать нехорошо.
Помимо этих базисных знаний, в его голове довольно много совершенно лишних. Например, что Range Rover Vogue стоит дороже Range Rover Sport. Или что следующий чемпионат мира по футболу пройдет в Южной Африке, или что Роже Федерер играет только ракетками фирмы Wilson. Еще он откуда-то знает, что сейчас — кризис.
Его познания о кризисе настолько глубоки, что мне иногда становится страшно. Например, он откуда-то знает, что у банков теперь нет денег, что доллар сильно вырос, а рубль — упал и что всех либо увольняют, либо платят в два раза меньше, чем раньше. В его картине мира те, кого увольняют, поголовно уезжают в Индию (так сделал один наш друг), а те, кому платят в два раза меньше, завидуют тем, кого уволили, и иногда плачут по ночам (такое предположение сделала недавно моя жена).
Недавно в машине по дороге в школу Глеб в очередной раз начал расспрашивать меня про кризис. Но если раньше его интересовали вопросы из области макроэкономики («Почему теперь у всех нет денег?»), то на этот раз он спросил не в бровь, а в глаз: «Пап, а у нас деньги не кончатся?»
Честно говоря, я чуть не выпустил из рук руль своей машины. Тем более что машина была куплена в кредит в самом начале кризиса, когда казалось, что все еще не так страшно.
— Не знаю. Посмотрим, — честно ответил я. Вообще, я давно заметил, что за рулем врать сложнее и на прямые вопросы, заданные пассажиром водителю, пассажир может неожиданно получить ответ, идущий из самой что ни на есть глубины водительского подсознания.
Сын, впрочем, совершенно не удивился. И не очень расстроился. То есть, видимо, он предполагал, что с деньгами у нас в семье могут наступить перебои, и внутренне к этому приготовился.
— Слушай, — после короткой паузы сказал он, — а давай тогда все подарки, которые я хотел на Новый год попросить у вас, попрошу лучше у Деда Мороза. Ведь у него же нет никакого кризиса?
— Давай, — согласился я. — У Деда Мороза точно нет кризиса. — И добавил: — А поскольку сейчас все вокруг подешевело, ему можно заказать даже больше подарков, чем обычно!
Сначала мне казалось, что я удачно пошутил. Я представил себе Деда Мороза, который приходит в огромный магазин, видит там во всю витрину надпись «Sale» и понимает, что теперь ему потребуется не один мешок для подарков, а минимум два. Потому что если он не потратит в этом декабре весь свой подарочный бюджет, то на следующий год ему его явно урежут.
Но когда Глеб закончил загибать пальцы на второй руке, я понял, что в оставшееся до праздников время мне будет не до смеха:
— …Пожалуй, десяти подарков мне хватит. Давай сегодня же отправим Деду Морозу письмо, чтобы он успел все купить. И нам надо предупредить его, что на этот раз Новый год мы будем встречать во Франции, — чтобы все эти подарки он привез нам в отель.
— Нет, Глеб, — взмолился я. — Давай лучше попросим его, чтобы он принес нам подарки домой до нашего вылета. А то во Францию их будет тащить Дед Мороз, а обратно — мы с мамой.
Сын не стал спорить.
— Так даже лучше. Значит, подарки будут 27-го рано утром!
Пути назад не было.
Получалось, что после всего вышесказанного я уже не мог открыть ребенку глаза на тайну Деда Мороза.
Более того, я теперь даже не знаю, как сделать это в будущем? Ведь если сказать что Деда Мороза нет, получится, что рухнет одна из немногих в этом мире инстанций, не подверженная никаким кризисам.