Давай в попу!

Так случилось, что я упала, поскользнувшись, и разбила селезенку, которую впоследствии пришлось удалить. Но поначалу я встала и с разбитой селезенкой еще неделю пыталась вести нездоровый образ жизни: много курила, похабно шутила и охотно отзывалась на флирт.

В день перед операцией даже сходила в клуб «Петрович» на танцы для тех, кому нравятся девушки за тридцать и у кого при этом есть клубная карта. Сама не плясала, так как двигалась уже с большим трудом. Зато учинила небольшой перформанс.

Моя нездоровая бледность и раздувшийся живот наводили на мысли о положении, вот мы и сговорились с другом Камионским, что будем представлять меня самовольно от него забеременевшей. Некоторые приняли ситуацию близко к сердцу. А после до пяти утра я сидела в караоке на Беговой, не пела – сил не было, но очень радовалась, наблюдая, как другие затягивают «Владимирский централ». Вообще, караоке – это чудесное место. Какие типажи там проводят досуг! Мужчины трудной судьбы, женщины со стажем, но сумевшие преодолеть невзгоды, холеные и сытые. Вот выйдет одна такая, запоет «Гуляй, шальная императрица!», и сразу представляешь, как лет пять назад она приехала покорять Москву, стояла на Дмитровкеѕ Когда выздоровею – обязательно пойду в караоке вновь!

С утра, правда, пришлось вызвать скорую, так как боль уже стала невыносимой. В районной больнице выяснилось, что на селезенке два разрыва и ситуация достаточно критическая, надо удалять. Я быстро порыдала и согласилась на операцию.

Что и говорить, внутриполостная операция под общим наркозом – дело неприятное и невеселое. Таких операций пришлось сделать две. В результате несколько суток я провела то на операционном столе, то в реанимации.

Все врачи и хирурги были со мной приветливы и шутили (думаю, это из-за моих прозрачных накладных ногтей длиной в сантиметр). А что еще могло стимулировать их чувство юмора, если я лежала все время голая, ненакрашенная и в бинтах?

Помню, один меня спрашивает: «У тебя кровь хорошо сворачивается?» – «Ну не знаю, – промямлила я. – Под водой плохо останавливается». – «А что ты под водой делаешь?» – удивился он. – «Ноги брею, порежусь – кровь долго не сворачивается». – «Так надо эпиляцию делать, а не брить!» Так, слово за слово, мы ушли от темы свертываемости крови.

Неизгладимое впечатление произвели на меня кафельные стены реанимации. Такой же «розовый мрамор» с кантиком орнамента на уровне талии у меня дома в туалете. Дежурили в реанимации трое необычных людей: женщина с небольшой бородой, гей-психопат, который увлеченно разговаривал сам с собой, оставаясь один, и молодой человек лет восемнадцати с короткой стрижкой и серьезным лицом, на первый взгляд – типичный представитель РНЕ. Звали его Ваня, он за мной и присматривал, то есть делал инъекции и ставил капельницы. Делал он все ответственно и вовремя, и претензий у меня к нему нет, кроме как насчет внутримышечных уколов. Уколы эти достаточно болезненные (если кто не имел счастья испытать это на себе). Обычно делают их в мягкие места. Так вот, этот Ваня стал первым и единственным мужчиной, которого я умоляла: «Ваня, пожалуйста, давай в попу!» – «Нет! – он был непреклонен. – Нельзя поворачиваться после операции». И всаживал три шприца с антибиотиками мне в ногу, отчего нога болела пуще разрезанного живота.

После я еще десять дней уныло провалялась в палате с тремя старушками без всяких приключений. Вспоминала мое предыдущее томление. В тот раз было куда больше романтики и куража. Я попала в инфекционную больницу, в отделение вирусных гепатитов. Контингент там – от пятнадцати до тридцати лет. Процентов 90 употребляли героин. Но это не мешало нам искренне веселиться: устраивать танцы по ночам, маскарады с полиэтиленовыми костюмами, а один раз даже поэтический вечер! О чем подробнее расскажу в следующий раз.