Чужие

Ответственный работник

The New York Times — это газета «Правда» всей мировой закулисы. Миллионы белых, серых и золотых воротничков во всем мире начинают день с того, что выкидывают в мусорку большинство тетрадок этой газеты, похожей на пухлую брошюру (что известно из бесчисленных фильмов, герои которых обязательно читают NYT). Соответственно, заведующий московским бюро Стивен Ли Майерс — это как минимум зав идеологическим отделом.

Офис The New York Times на Садовой-Самотечной, кажется, был в этом старом желтом доме всегда. Отгородившись стеклопакетами от шума Садового кольца, американцы строчат на компьютерах, висят на телефонах, перебирают папки архивов. Кабинет шефа похож на комнату подростка в квартире: повсюду валяется разбросанная одежда, на полу — тетрадки. Собственно, офис — бывшая квартира и есть. На стене плакат «Рыбы Азорских островов» (острова принадлежат Португалии; оттуда родом жена Стивена) и оранжевая ленточка с подковой — как память о революционной командировке на Майдан. Хозяин кабинета — парень в джинсах и свитере — не похож на пройдоху-дипломата или сотрудника всесильного Госдепа. Но это он формирует мнение о России у миллионов читателей The New York Times, в том числе у этих самых пройдох и всесильных госдеповцев.

Тем более странно, что нас в мире так любят — по крайней мере так об этом говорит Владислав Сурков. Потому что о геополитике Стивен рассуждает так, что сам Сурков заслушался бы: «Огромная проблема в мире сейчас — терроризм. Многие в Америке не думают о том, что происходит за границей. Даже большинство. Но у наших читателей огромный интерес к России, к тому, что происходит в Чечне. Не все согласны с Путиным, но многие, как наш президент, думают, что Путин добился прогресса в Чечне и в проблеме терроризма. Они ведь партнеры?»

Может, его просто завербовали? «У-у, это длинная история, как я оказался в Москве. — Стивен улыбается не щедро, как положено американцу, а как-то застенчиво. — Я думаю, это было ошибкой». Ошибка произошла так: Стивен работал в Вашингтоне, делал репортажи из Пентагона. Но очень хотел поехать корреспондентом в другую страну. Свободны были две вакансии — Россия и Япония. И он выбрал первую потому, что «Россия — огромная страна, и потому, что я был здесь один раз на переговорах министров обороны в 1998 году и мне понравилось». Вот случай, где Россия вчистую победила Японию в конкурентной борьбе.

Ошибка ошибкой, но кажется, что жизнью Стивен вполне доволен. «Москва кажется мне очень безопасной. Я вполне могу гулять ночью по улице». В Нью-Йорке он себе такого не позволял. Правда, гуляет Стивен строго в пределах Садового кольца. Есть у жизни в России и другие явные плюсы: Стивен пристрастился к бане. Каждое воскресенье ездит в Сандуны, а об американских банях отзывается презрительно: «Они ненастоящие». Как образцово-показательный интурист восхищается Василием Блаженным и монастырями Суздаля: «В Америке тоже есть православные церкви, но там это необычно. А здесь они везде. Даже в Кремле, кажется?»

И только в одном Стивен не похож на типичного московского экспата. Он не расхваливает матрешки, балалайки, частушки, потому что ценит более интеллектуальное искусство — Виктора Ерофеева и группу современных художников АЕС + Ф, с которыми познакомился в Галерее Марата Гельмана.

Вопросов нет

У Клауса-Хельге Доната не самый громкий голос, но слышно его очень хорошо: статьи Клауса о России в небольшой, но политически увесистой газете левой ориентации Die Tageszeitung больше всего любят цитировать российские СМИ, желающие продемонстрировать, как они на нас «клевещут».

Пламенный клеветник живет в доме на улице Вавилова, на котором развеваются флаги Мальтийского ордена, — в доме располагается его представительство. Это не мешает неизвестным людям из ЖЭКа все время проводить в доме шумные строительно-монтажные работы. Делают они это — конечно, из гуманизма — в рабочее время, чтобы не мешать жильцам. Но Клаусу с мальтийцами это точно не помогает: у них места жительства и работы совпадают. Так что телефонные интервью Клаус берет под вой дрелей и грохот молотков. А в день, когда к нему наведался корреспондент БГ, в доме на четыре часа вырубилось электричество. Клаус не особо скрывал свои чувства:

— Только в России можно встретить такое хамство. Я плачу сумасшедшие деньги за аренду, а со мной так обращаются. У меня уже три ноутбука сгорели из-за этих фокусов со светом.

Собственный корреспондент Die Tageszeitung в Москве вообще обижен на Россию. Не зол, а именно обижен — она его страшно разочаровала. В 1990 году родная редакция отправляла его в командировку в страну, к которой было приковано внимание всего мира, где происходило столько интересного, где на глазах творилась история! И что теперь? Теперь он звонит в пресс-службу партии «Единая Россия», чтобы задать какому-нибудь функционеру несколько вопросов в связи с принятием в партию миллионного члена, а ему неделю отвечают: пришлите факс… представьте газету… покажите удостоверение МИДа… Клаус уже почти не включает телевизор — противно. Даже мысль о том, чтобы взять интервью у Путина, не вызывает вдохновения: «О чем с ним говорить?» Клаусу тяжело работать журналистом в России, потому что он, как ему кажется, уже слишком хорошо понимает, что здесь происходит. У него просто не осталось вопросов.

Поэтому он хочет уехать. Например, в Турцию: там 10 месяцев тепло, а Клаус не выносит холода. Там можно изучать современный ислам, а это Клаусу интересно. Он даже начал учить турецкий. Но вот беда: собкор Die Tageszeitung в Стамбуле совсем не хочет оттуда уезжать, тем более — переезжать в Москву. Этого вообще никто не хочет. Начальство готово уже сжалиться над Клаусом и завершить его затянувшуюся командировку — тем более что места для материалов из России в газете все равно становится все меньше и меньше. Но сначала надо все-таки найти ему замену.

— А я сюда даже подарками никого не могу заманить! — с непритворным отчаянием говорит Клаус.

Конечно, он все равно уедет. Жена с младшим сыном уже с августа живут в Германии — поехали привыкать. Когда он навещает их, все время платит штрафы берлинской дорожной полиции: привык ездить на московских скоростях, не обращая внимания на знаки. Но это, пожалуй, единственный симптом обрусения. «Когда я в Англии учился, через три месяца стал своим в компании, хотя англичане очень плохо относятся к немцам. А русское общество и культура не помогают тебе стать своим. Я здесь столько лет, но все равно остаюсь иностранцем и чужаком». И даже вторая уже русская жена, когда он просит ее навести порядок, отвечает: «Фашист».

Третий раз

В 1991 году, после путча, редакция отправила Мари Жего вторым корреспондентом в Москву — описывать настроения в обществе. Настроения были что надо: эйфория и ожидание чуда, причем немедленного. Поэтому на мелкие бытовые неприятности вроде отсутствия кафе, магазинов и отдельных продуктов внимания можно было почти не обращать. Негде погреться во время прогулки по городу? Можно зайти в Музей Ленина на Красной площади. Мари так и делала, так что историю СССР она знает отлично. Такси до аэропорта стоит больше, чем билет на самолет? Ну и что, зато таксист рассказывает столько интересного. «Это была эпоха хаоса, нелогичности, сплошных вопросительных знаков, но не страха — наоборот, надежды».

Снова приехав в Москву в 1999-м в гости к друзьям, Мари не узнала города: «Я ходила по улицам, где бывала раньше, и ничего не узнавала. Все изменилось. Кругом что-то строилось. И люди тоже изменились, даже физически. Стали изящно одеваться, голову стали поднимать. И уже не такие агрессивные, как десять лет назад». Мари и сейчас нравится в Москве — в третью российскую командировку она поехала с удовольствием. Ей нравится говорить по-русски, и делает это она почти без ошибок. Ей нравится, что супермаркеты и рестораны работают круглосуточно, и родной 13-й квартал Парижа, где все закрывается в 10 вечера, уже кажется ей провинциальным. Летом она с детьми ездит на дачу к друзьям, а в ближайшие дни собирается наконец отправиться с подругой-француженкой в баню. Кое-что все равно раздражает, конечно: непреходящее хамство продавцов, например, или манера собеседников переспрашивать «Че?» вместо «Простите, что вы сказали?». Но Мари знает, что грубость и злоба у россиян — это напускное, а внутри они добрые, как дикари из песенки, которая наверняка нравится ее младшей дочке.

Мари грустнеет, только когда речь заходит о политике. Во-первых, потому что российская политика, причем кремлевская, — это практически единственное, что интересует ее редакцию. «Когда во Франции хотят увидеть Россию, они смотрят в Кремль». Во-вторых, персонажи, с которыми приходится иметь дело, больших симпатий тоже не вызывают. Она не против, к примеру, взять интервью у Дмитрия Медведева: «Вы не знаете, он не начал разговаривать с журналистами, перейдя в правительство?» Я спрашиваю: а с Сурковым не интересно? Мари морщится так, как будто проглотила рыбий жир, потом заговорщицки смеется: «Может, мне еще и с Сечиным интервью сделать?»

Впрочем, она в отличие от многих коллег не любитель апокалиптических сценариев и не считает, что Россия катится в пропасть. «Одна женщина недавно очень хорошо мне сказала: время, в котором мы живем, очень похоже на то, какое было в конце советского периода. Только сейчас мы не знаем, начинается этот советский период или заканчивается». Я спрашиваю Мари: так начинается или заканчивается? «Я думаю, заканчивается, — улыбается она. — Все будет хорошо».

Чтоб не взорвалась бомба

Раед Джабер, шеф бюро газеты Al-Hayat, выходящей на арабском языке в Лондоне (и печатающейся также в Бейруте, Франкфурте, Каире и Вашингтоне), уже девять лет работает журналистом в России. Это очень влиятельная газета, поэтому Раед своей работой искренне гордится. «В арабском мире мало либеральной прессы: в основном она государственная и похожа на советскую. Но это не значит, что ее нет вообще. Мы в нашей газете иногда критикуем Россию, иногда защищаем. Журналист может писать как хочет, никаких запретов».

Раед прихлебывает крепкий кофе, затягивается сигаретой с золотым кольцом на фильтре и рассказывает, как 18 лет назад оказался в СССР по квоте, предоставленной палестинцам по линии Комитета солидарности с народами Азии и Африки.

— Меня, студента, направили в Ташкент. Сначала думал, что это ужасно, — три дня на поезде ехал. Потом, правда, понравилось: город теплый, красивый… Только закончилось все это нехорошо: нам сказали, что «русские вас приняли, пусть сами за вас отвечают».

А теперь Раед отвечает за Россию. Он много говорит о политике, об истории отношений «российского народа» и арабов. Говорит он об этом по-восточному высокопарно: «Глаза всего мира направлены в сторону России». В сторону Америки направлены какие-то совсем другие части тела.

— Политика США в регионе провалилась. Мы видим, что происходит вокруг Ирана, видим историю с Арафатом. После этого провала роль России стремится к первому месту. И она может занять это место — единственного посредника между Востоком и Западом. Россия — большой друг, великий сосед.

Раед говорит и прикладывает руку к сердцу, как герой «Тысячи и одной ночи».

О чем интереснее всего поговорить с палестинцем? Конечно, о евреях. «Я отрицательно отношусь к правительству Израиля, к его политике в регионе, — как по писаному говорит он, — а к самим евреям нормально. У меня всегда были друзья евреи, я люблю своих друзей», — едва ли не обижается Раед. С другой стороны — «методов „Хамас“» я не одобряю, но я их понимаю«. Он много чего понимает, законопослушный гражданин подозрительной наружности, сознательно помогающий органам в борьбе с террором. «Милиция иногда спрашивает у меня документы, и я с пониманием к этому отношусь: не хочу, чтобы я сел в автобус, а там вдруг оказалась бомба». Хочется, конечно, спросить Раеда, кто, по его мнению, подкладывает бомбы в автобусы, но тогда он, наверное, опять обидится.

К тому же Раед чаще за рулем. «Ненавижу, что закон для гаишников заключается в 100 рублях. А так я уже чувствую себя в Москве почти как дома, особенно с тех пор, как здесь появились арабские рестораны». Но по-настоящему душой Раед отдыхает в Чувашии, откуда родом его жена.

— Там очень гостеприимные, теплые люди. А теща ко мне иногда относится лучше, чем к моей супруге.

Главный специалист

Чжунгу Бьенгсану офис не нужен. Писать можно и дома, в новенькой квартире на проспекте Вернадского, — тем более что роль секретарши исполняет жена. Мы сидим с Чжунгом на кухне под православными иконами. В розовой рубашке Paco Rabanne, светло-сером галстуке и роговых очках он похож на аналитика фондовой биржи. Так и должен выглядеть сотрудник едва ли не самой консервативной газеты Южной Кореи.

Открывается дверь, и на кухню выходит дед. Дед седой и сероглазый, в синем трико, майке-«алкоголичке» и со свежим номером «Советской России» в натруженной левой. Чжунг тут же начинает объяснять про жену: «Я был в Будапеште, там учился русскому языку, когда еще было нельзя в Россию поехать. Она тоже была там студенткой, в русской группе». Тем временем народа на кухне прибавляется. Входит старшая дочь Чжунга, говорит «здравствуйте» и почтительно кланяется.

— Россия, — объясняет Чжунг солидно, — очень важная страна. — Говорит он с хрестоматийным акцентом из анекдотов: «осень вазна». — Россия недалеко от Кореи. Очень близкая. Я учился в Сеуле в университете, на факультете русского языка и литературы. Поэтому я хорошо понимаю Россию. Мне она интересней, чем Америка, Китай или Япония. Россия считается в мире самая главная страна. Но в Корее о ней мало информации, мы дипломатические отношения заключили всего в 1990 году. В нашей газете про Россию никогда ничего на первой полосе не печатают. А я давно сюда хотел. Хочу теперь стать в Корее самым крупным специалистом по России. Для этого надо много-много еще трудиться.

Трудиться приходится действительно много: в России, сетует Чжунг, очень сложно собирать информацию или добиваться встречи с чиновниками. В смысле информационной открытости его кумир — Жириновский. То ли дело на родине. «В Корее журналисты считаются важными людьми, они часто становятся депутатами, членами команды президента. Поэтому к нам прислушиваются». Чжунг вообще человек официальный: состоит в Обществе российско-корейской дружбы, опекает корейскую общину, проводит культурные мероприятия. Например, помогает одному московскому режиссеру ставить спектакль про Виктора Цоя. Цоя, говорит Чжунг, вообще очень любят в Корее.

А вот в России никакого к людям уважения, особенно у милиции: «Неправильная система, если на улице гуляем, очень много милиции. Она только мешает». Так что на улицу вечером он старается не выходить. Полный минор. Оживляет Чжунга только разговор о национальном символе. «Символ? Может, водка? Да, точно водка. Почти каждый день встречаться с кем-то за столом и пить. Для атмосферы, для разговора». Сразу видно, человек владеет материей, настоящий главный специалист.

Стивен Ли Майерс, 41 год

Заведующий бюро The New York Times. Работает на The New York Times 16 лет. В Москве 4 года. Родился в Калифорнии, закончил Калифорнийский университет в Беркли. Русский язык учил в Вашингтоне перед командировкой. Женат. Жена португалка. Где бывает: рестораны «Каретный двор», Vivace, Сандуновские бани. Московское бюро NYT — одно из самых крупных среди иностранных изданий: три корреспондента и спецкор по культуре и искусству (такой штат газета позволяет себе еще только в Лондоне и Париже).

Майерс об армии:

«Федор Созонтов… медленно читает труднопроизносимые медицинские термины: остеохондроз, арахноидит и церебральная ангиодистония. Тем не менее призывная комиссия отнеслась к этим диагнозам скептически. Во время первого посещения призывной комиссии, которое обязательно для всех юношей — учеников средней школы, Федора объявили годным к военной службе… 17-летний Федор, юноша с мягким голосом и атлетическим телосложением, проходит ритуал, распространенный среди молодых людей в современной России: процедуру уклонения от армии. Этой цели сейчас подчинены все его планы. Он входит во взрослую жизнь с намерением поступить в институт, хотя еще не определился с выбором профессии. Если же не удастся поступить, тот он намерен убедить власти — и, видимо, самого себя — в том, что у него есть проблемы со здоровьем. Федор во многих отношениях — типичный российский подросток, но не во всем. Он не употребляет алкоголь в отличие от 40% российских школьников, которые регулярно употребляют алкогольные напитки. Он не употребляет наркотики, не курит и упрямо сопротивляется давлению со стороны своих сверстников, настаивающих на том, чтобы и он последовал их дурным привычкам. „Некоторые из моих друзей говорят, что они не хотят умереть здоровыми“, — говорит Федор. Он живет в Купчино, в микрорайоне многоэтажек советской эпохи, который находится недалеко от исторического центра Санкт-Петербурга. Двор его дома — пугающее место, здесь можно увидеть пьяниц, бандитов и „людей с несчастными лицами“. Федор всячески старается избегать таких людей, а также скинхедов — представителей субкультуры российской молодежи, которых особенно много в Санкт-Петербурге»

Майерс о разном (заголовки):

«Поиски самогона в лебединых стаях — ради Европы»; «Даже улица мечты в Чечне ведет в тупик»; «ГУЛАГ за Полярным кругом»; «Не перечьте Путину»; «Инфекция. Народные восстания на постсоветском пространстве».

перевод Inopressa.ru

Клаус-Хельге Донат, 49 лет

Собственный корреспондент Die Tageszeitung. Учился в гуманитарной гимназии, которую закончил Томас Манн. Выучил там греческий, иврит и немножко русский. Выпускник философского факультета Берлинского университета. Приехал в Россию в 1990 году на 2—3 года и остался на 16 лет. В 2001 году судился с челябинским студентом — автором стихов про Путина, который обвинял его в клевете на него лично и президента России (иск удовлетворен не был). Женат вторым браком, имеет троих детей — двух сыновей и дочь (она живет с первой женой в Германии). Обе жены русские. Где бывает: МХТ им. А. П. Чехова, «Ленком», Консерватория, грузинский ресторан «Гурия» в Хамовниках.

Донат о Путине (заголовки):

«Путинская молодежь снова на марше»; «Путин учится на своих ошибках»; «Путин держит Думу в кулаке»; «Путин указывает на дверь тем, кто его критикует»; «Новый бонапартизм Владимира Путина»; «Безрассудный правитель»; «Путин — это плохо, но другой был бы еще хуже»; «Истинное лицо президента»; «Путин, заложник Кавказа».

Донат о русских женщинах:

«Россиянки придают большое значение одежде и внешнему виду. 12% ежемесячной зарплаты они тратят на косметику — в процентном отношении это в два с лишним раза больше, чем готовы потратить женщины из Франции, Германии или Англии. На официальный прием или на вынос мусора — русская женщина никогда не покидает дом, не приведя себя в порядок. Если бы Марья Ивановна не сидела изо дня в день уныло за кассой в супермаркете, никто бы не подумал, что она продавщица. По российским мужчинам постоянное воздействие раздражителей видно редко, по крайней мере на людях. Быть может, здесь кроется тайна обильного потребления водки? Водка как транквилизатор, бета-блокатор и социально-гигиеническое седативное средство? Русские женщины неадекватно реагируют на сублимацию своих морально устойчивых мужчин и отсутствие интереса к себе с их стороны объясняют недостаточной привлекательностью. Поэтому они что-то наносят на свои лица, а что-то, наоборот, снимают».

перевод Inopressa.ru

Мари Жего, 49 лет

Собственный корреспондент Le Monde. Родилась на острове Рэ в Атлантическом океане, изучала лингвистику в Университете Ла-Рошеля. Русский выучила в лицее в качестве третьего иностранного языка, предпочтя его немецкому, из-за того что учительница немецкого была слишком строгой. Первый раз оказалась в СССР в 1981 году в качестве преподавателя французского в Пятигорске. В 1991—1995 годах была собкором Le Monde в Москве. «Третий срок» в России начался в августе 2005-го. Две дочери — Полина (12 лет) и Анна (8 лет). Замужем, муж турок. Где бывает: клубы «Бункер» и «Б2», ресторан «Босфор» на Арбате.

Жего о солидарности:

«„Ельцину, первому российскому президенту, можно многое поставить в упрек, но при нем таких вещей произойти не могло. Он все же был более открытым“, — говорит Марина Ходорковская. Ее муж показывает фотографию, подаренную их сыну в 2000 году Владимиром Путиным, только вступившим тогда на президентский пост. „Сплошное вранье“, — шепчет он. Его жена предпочитает вспоминать свидетельства симпатии. Заходил Андрей Илларионов, бывший экономический советник Путина. Звонил Лех Валенса. Не говоря уже о торговцах с соседнего рынка, охотно выражающих свою солидарность с семьей „предпринимателя, преследуемого властью“. „Время от времени эти молодые люди приходят ко мне и пожимают мне руку, хотя я их первый раз вижу“, — говорит Марина».

Жего о дружбе народов:

«У большинства россиян кадры, которые они видят на телеэкране, вызывают шок — прежде всего потому, что они демонстрируют им не ту Францию, которую они, как им самим кажется, знают и культурой которой они восхищены, — Францию Бальзака, Виктора Гюго и Александра Дюма. Именно на этой Франции остановился их взгляд в советскую эпоху, именно ее они считают квинтэссенцией цивилизации. Те, кто побывал в Париже (а их становится все больше), с трудом оправляются от потрясения после увиденного. „Столько африканцев, столько арабов! Для меня было таким унижением стоять с ними в очереди в префектуру!“ — говорит Витя, студент, два года назад проживший во Франции несколько месяцев. Страсти накалились настолько, что в адрес московского корпункта газеты Le Monde из российской глубинки стали поступать письма в поддержку Франции — „против этих злых арабов и неблагодарных негров“».

перевод Inopressa.ru

Раед Джабер, 36 лет

Шеф бюро газеты Al-Hayat. Палестинец, гражданин Иордании. Долгое время жил в Лондоне. В России с 1988 года. Окончил журфак Ташкентского университета. Знает английский, русский, узбекский языки. Женат, жена из Чувашии. Где бывает: арабские рестораны «Паша» на 1-й Останкинской и «Касбар» на Остоженке, любит гулять в парке Горького.

Джабер о базарной торговле:

«Действительно ли российское руководство исчерпало все мирные средства, прежде чем атаковать террористов? Действительно ли оно было вынуждено начать штурм школы, как утверждает официальная версия? И почему весь мир обрушился с критикой на Кремль за методы разрешения возникшего кризиса? Очевидно, ответить на эти вопросы крайне трудно, потому что тот, кто сделал первый выстрел, несет ответственность (по крайней мере теоретически) за произошедшее кровопролитие. Однако гораздо важнее всего этого те заявления Москвы, которые последовали за терактом в школе. Она незамедлительно использовала инцидент для достижения целей, намеченных задолго до него».

О чем еще пишет:

«Тегеран заинтересован в обогащении урана в России, чтобы обойти СБ ООН»; «Опросы прогнозируют победу Лукашенко, а оппозиция толкает сторонников на митинги»; «Лавров: „Россия продолжит помогать палестинцам, и мы просим „Хамас“ стать политической партией“»; «Россия удовлетворена сотрудничеством с Сирией».

перевод Inopressa.ru

Чжунг Бьенгсан, 41 год

Корреспондент южнокорейской газеты «Чосон Ильбо». В «Чосон Ильбо» с 1995 года. В России с 2001 года. Закончил Сеульский университет. Учился в Техническом университете в Будапеште. Окончил магистратуру журфака МГУ. Работает над кандидатской диссертацией. Знает русский, английский и китайский языки. Женат. Жена русская. Где бывает: корейские рестораны «Юджунг» в гостинице «Международная-1» и «Силла» на Смоленке, играет в гольф в Нахабино.

Чжунг о ненцах:

««Цивилизация» негаданно изменила и их жизнь. Оленьи упряжки заменяют снегоходы, кочевники все больше уезжают в города, и людей в кочевьях даже не хватает. Разработка энергоресурсов наступает на оленьи тропы. Разводя костер, ненцы говорили: «Для нас олени и танцы — это все. Нам не нужны ни нефть, ни газ». Один из них, 47-летний Дмитрий, сказал:»Если нефть и газ иссякнут, уйдут и горожане, которые пришли вместе с «цивилизацией», а мы — вечные хозяева тундры«. Только в морщинах на его лице просматривалась печаль».

О чем еще пишет:

«Треск слышен между США и Россией»; «Пляж нудистов в городе Москве»; «Россияне настроены на доллары»; «Большой театр стал стройплощадкой для средних и малых предприятий Кореи».

перевод Ивана Захарченко