Что немцу хорошо
Казалось бы, какое нам, азиатам, дело до «остальгии»? До того, что жители бывшей ГДР стали вдруг с умилением разглядывать портреты Хонеккера и пачками сниматься на фоне перекрашенных «трабантов»? Неужели для нас самих такая ностальгия не пройденный этап и вчерашний день? И зачем обо всем этом еще и книжки читать?
В издательстве «Слово» полагают, что читать все же стоит, потому и выпустили повесть Томаса Бруссига «Солнечная аллея», посвященную как раз теме «остальгии». Повесть вышла в не слишком успешной серии «Вот эта книга!»: клееная, в мягкой обложке (спасибо, хоть страницы не вываливаются). И все же прочесть ее следует. Дело даже не в Бруссиге, кумире немецкой молодежи, и не в снятом по «Аллее» фильме (кто-нибудь его видел?), а в исключительно ценном этнографическом материале, в книге содержащемся.
Судите сами. Середина 80-х, западная граница Восточного Берлина, вполне себе проницаемая. Родители главного героя Михи Куппиша спят и видят, как бы отдать парня в «красный монастырь» (просоветский элитный вуз). Матушка Михи, чтобы изобразить лояльность режиму, не только выписывает консервативную «Нойес Дойчланд», но и набивает почтовый ящик резаной бумагой, чтобы газета более явственно торчала оттуда. А еще ходит к соседу-гробовщику, которого считает работником органов, за надувными матрасами, нужными на тот случай, если придется разместить у себя гостей с фестиваля молодежи и студентов. В то же самое время эта же самая матушка Куппиш, найдя на дороге паспорт гражданки ФРГ Хелены Хлам, начинает усердно гримироваться под эту самую Хелену (которая, судя по фото, старше ее лет на двадцать) и мечтает перейти границу. Границу ей перейти не удается, зато когда ставшего буйным Миху в «красный монастырь» не приняли, мама с папой не расстроились. «Русскими нам не бывать!» — гордо заявили они друг другу и отправились домой кушать контрабандных мармеладных медвежат.
В общем, «Аллея» — замечательный очерк быта и нравов тевтонов. Это у нас двойные стандарты: тут хамство, а тут подхалимаж. У немцев же никакого раскола — монолит. Это у нас какая-то безбрежная квашня, а не характер. Там — поголовная методичная активность. К примеру, когда сам Миха, пацифист и правдоруб, задумал достать любовное письмецо, которое унесло ветром за Стену, на нейтральную полосу, он решил добровольцем записаться в погранвойска, «чтобы с ближайшей караульной вышки при помощи самодельного оптического устройства прочесть злосчастное письмо». Ключевое слово тут — именно эпитет «самодельный».
Способна ли эта книга порадовать великороссов? Весьма вероятно. Кто-то даже задумается о несовпадении понятий «цивилизация» и «культура», вспомнив, что цивилизация — это, конечно, они, а культура, видимо, мы. Только странное дело: ни то ни другое не спасает ни от лагерей, ни от холуйства — искреннего и звонкого.
