Черта оседлости

В семи минутах ходьбы от метро «Владыкино», между эстакадой и рынком «Марфино», есть анклав из дешевых гостиниц. Они носят разные названия — «Алтай», «Шерстон», «Восток», но при этом пора­зительно похожи друг на друга: незатейливые кирпичные прямоугольники, то ли фабричный модерн, то ли барачное барокко. В корпусе с космической табличкой «Восток-2» расположен офисный центр. На самом последнем, пятом, этаже живут одиннадцать армянских беженцев из Азербайджана.

Администратор по телефону лениво отвечает: «У нас никаких беженцев нет».

А они — есть. Занимают те же комнаты, что и раньше. Те, которые были выделены им в качестве временного жилья поста­новлением Совета министров РСФСР от 13 апреля 1990 года «О мерах по оказанию помощи гражданам, вынужденно покинувшим Азербайджанскую ССР и Армянскую ССР».

Позже им должны были предоставить постоянное жилье.

Не предоставили.

Возраст беженцев колеблется от трид­цати до восьмидесяти лет, но по большей части это, конечно, старики и старухи. Живут на пенсию, некоторые со взрослыми детьми, многие — в одиночку. У каждого из них — собственная комната и собственная жизнь. Общее только одно: погромы, из-за которых они уехали в Москву из Азербайджана в 1989 году, и выяснение отношений с нынешними собственниками «Востока-2».

С 2007 года беженцев перестали регистрировать в местном отделении УФМС. Еще через четыре года им отключили электричество. Скоро могут отключить отопление.

В 553-м номере вместо двери — кружевная застиранная занавеска. Сильно пахнет кошками. В двух комнатах живут трое человек: 70-летняя пенсионерка Зоя Арутюнянц и двое ее сыновей, 53-летний электрик Левон и 27-летний водитель Арбен. Вообще-то, когда-то сыновей у Зои было четверо, но двое из них, Артур и Лазарь, давно эмигрировали в США. Лазарь иногда приезжает навестить мать, а Артур не смог устроиться на новом месте и покончил с собой.

Арутюнянцы бежали в 1989 году из Баку, оставив на старом месте все. Они ехали в Москву, потому что это все-таки была столица, а больше им податься было некуда. После конфликта в Нагорном Карабахе в Баку началась резня. Из окон, вспоминает Зоя, выбрасывали армянских девушек. Внизу, около подъездов, разжигали костры — чтобы кинуть в них тех, кто был сброшен. Или вот такое еще было: идет по улице армянин, его окружает толпа азербайджанцев, загоняет к мусорным бакам и убивает.

«Я рос с азербайджанцами, — пере­бивает Зою ее средний сын, Левон. — Я с ними дружил, наши соседи плакали, когда мы уезжали. А людей убивали бандиты». Когда Зоя с мужем Лазарем и детьми приехали в Москву, они были увере­ны, что квартиру им дадут сразу же: «Мои сыновья в армии служили, один в Горьком, другой на Украине, третий — в Монголии. Я не знаю, что я еще этой стране была должна. Это страна была мне должна, не я ей».

В армянском посольстве в Москве им выдали книжки беженцев, а затем поселили в пустой школе. «Там было где-то триста пятьдесят семей, — рассказывает бывший бакинец Борис Айрапетян, энергетик, помогающий семьям, живущим в «Востоке-2», — нормальное жилье не выделяли. Так что с утра мы шли в приемную президиума Верховного Совета СССР, потом в приемную президента СССР, а после этого устраивали демонстрации на Красной площади». Через год после приезда, в 1990-м, несколько армянских семей прошли в гостиницу «Москва», где жили участники очеред­ного съезда народных депутатов, и просидели в вестибюле ровно три дня. После этого их стали развозить на автобусах по гостиницам, где были свободные номера. Семью Арутюнянц определили в «Восток-2» — временно, пока не найдется чего-нибудь лучше.

Этого лучшего семья Арутюнянц ждет уже более двадцати лет.

Синица в руках

По словам Айрапетяна, в Москву из Азербайджана бежали 40 тысяч человек, но в гос­тиницы селили далеко не всех. Часть людей получили жилье в пятиэтажках на улице Наметкина. Многие переехали в Америку по открытым ООН программам для беженцев. В 2000 году некоторым беженцам предоставили постоянное жилье в четырех многоквартирных домах в поселке Востряково.

А горстка людей, которым не досталось никакого жилья, до сих пор живет в Москве на птичьих правах: 11 человек в «Востоке-2», 10 человек в общежитии Метростроя. Еще 11 семей, живших в гостинице «Южная», этим летом выселили.

Валерий Габисов, ответственный секретарь комитета «За гражданские права», принимал активное участие в судьбе армянских беженцев, выселенных из гостиницы «Южная». История, по его словам, развивалась так: здание гостиницы находится в собственности одного из банков, 3 июня 2011 года в гостиницу вошли судебные приставы и стали выкидывать вещи беженцев в коридор, требуя освободить занимаемые помещения.

Беженцы обратилась в комитет «За гражданские права». Габисов связался с генеральным директором гостиницы «Южная» Александром Маркиным. Тот сказал, что знает о проблеме армянских беженцев, и предлагал им «всякие варианты», но они на них не согласны.

По словам беженцев, каждому был предложен миллион рублей. Они же хотели понятно чего — любого жилья в Москве. «В итоге, — рассказывает Габисов, — через три дня после нашего разговора в гостиницу приезжают бухгалтер и нотариус, садятся в кабинет, вызывают беженцев и говорят: «Каждому из вас мы даем один миллион восемьсот тысяч рублей». Люди отказываются, потому что я их четко проинструктировал, чтобы они ни на какие уступки не шли: жилье в гостинице было выделено им в качестве временного в 1990 году, а постоянного жилья им не дали. К этому моменту беженцы выселены насильно из комнат с милицией, со скандалами, и живут в коридоре, потому что мы нашли правовую уловку и сказали администрации: «Вы претендовали на то, чтобы люди освободили комнаты? Так вот, комнаты освободили, а коридор не является объектом правового исследования». Так мы выиграли время».

Неделю люди жили в коридоре, и продукты им подавали друзья и знакомые — по веревкам, через окно. Через неделю администрация предложила каждой семье по три миллиона рублей, и после двухдневного противостояния люди стали оформлять документы. По мнению Габисова, его подзащитные достойны большего: «Я им говорил: «Вы неделю терпели, потерпите еще! Ведь вам осталось еще миллион или полтора выбить — и вы себе купите нормальную комнату!»

Впрочем, даже эти три миллиона рублей достались не всем: сварщик Андрей Гаспаров не получил никакой денежной компенсации по причине того, что на момент выдачи денег был на работе. Получит ли он эту компенсацию хоть когда-нибудь, неизвестно.

Не проживем без государства

До 2007 года учительница Эмма Калустова была прикреплена к районной поликлинике. Потом полис медицинского страхования ей выдавать перестали.

У Эммы Калустовой — рак груди, диагностированный в 1991 году. В том же году ей была сделана операция. Она живет в однокомнатном номере в «Востоке-2»: у нее есть две кровати, застеленные желтыми покрывалами, шкаф, тумбочка и хлипкий стол.

Давно, еще в 1994-м, городские власти выделили Калустовой комнату в поселке Вязьма, под Смоленском. Она было собралась переезжать, но почувствовала себя плохо, начались боли, и Калустова попала на обследование в онкоцентр на Каширском шоссе. Когда она вышла из больницы, ее комнату отдали кому-то другому, больше ей никто ничего не предлагал. И Эмма осталась на старом месте.

Наполовину армянка, наполовину ­русская, Калустова родилась в Баку и там же вышла замуж за иранского азербайджанца Алихана Гусейн-оглы. Муж ее был сердечником и умер от приступа стенокардии сразу после того, как они бежали в Москву. Эмма думает, что его сердце не выдержало тех ужасов, которые творились в Баку: «Моего соседа, пожилого мужчину, мальчишка отхлестал по щекам, начал бить. Рядом милиционер стоит и ничего не делает. Я смотрю — жить совсем невозможно. Нам постоянно по телефону звонили: «Уез­жай, армянка, за тобой народ идет». Потом опять: «Армянская сволочь, ты еще здесь?» К нашему дому шли люди, орда целая, мы стояли на балконе и смотрели на них из-за занавески. Муж весь покрылся красными пятнами, так он нервничал, а я закричала: «Мне здесь не жить, мне здесь не жить!» И мы уехали в Москву».

Через месяц после переезда муж Эммы умер у нее на глазах. Возможности похоронить его в Москве не было, и Калустова повезла тело в Баку. Когда она приехала, армян в городе уже не было, а до этого они были второй по численности национальностью — в Баку их жило больше полумиллиона. Какие-то армянские семьи уехали сами, кого-то эвакуировали, многих уби­ли. Везли, по словам очевидцев, по двум маршрутам: первый поезд шел из Баку в сторону Дагестана, второй — через весь Азербайджан, Грузию и Сочи. И вот в тот поезд, который шел через Азербайджан, на остановках заходили люди и искали армян. Кого-то успевали спрятать, а если в купе была молодая девушка, то кто-нибудь из сердобольных азербайджанцев, ехавших по своим делам в Москву, говорил: «Это моя жена». Но были и другие случаи: на армян показывали паль­цем, выводили из купе, и больше их никто не видел.

В бакинской квартире Эммы и Алихана поселились чужие люди, и Калустова, похоронив мужа, вернулась в Москву. Российское гражданство Эмме дали в 1997 году, и она была уверена в том, что жизнь ее наладится: «Это же было наше государство, оно же должно было обо мне позаботиться, разве нет?»

Эмме 82 года. Родных и близких у нее нет.

Частная собственность

В 2010 году к Зое Арутюнянц пришел один из собственников здания «Восток-2», предприниматель Ильмар Костяной. Зоя пересказывает его слова: «Зоя Михайловна, я не дикарь, я все понимаю. Давайте я подам на вас в суд? Вот у меня и причина есть: вы за электричество не платите. УФМС не чешется, жилье вам не выделяет, и непонятно, когда вашу пробле­му решит. А так, может, суд миграционную службу пошевелит, и они вам дадут жилье». До этого момента оплату коммунальных услуг брало на себя правительство Москвы. Вскоре Зоя получила официальное письмо: «Вы используете в целях проживания принадлежащее мне по праву собственности помещение и часть коридора общего пользования, при этом, пользуясь коммунальными услугами, а также услугами по эксплуатации помещения, вы их никогда не оплачивали. Такое положение вещей неприемлемо, предлагаю вам в десятидневный срок заключить со мной договор аренды используемых вами помещений, в стоимость которой будут входить вышеописанные услуги».

Идентичные письма получили все армянские беженцы: часть писем была подписана Костяным, часть — вторым собственником, Борисом Фатеевым. В том же 2010 году собственники обра­тились в Останкинский суд, требуя ­выселить беженцев из занимаемых ими помещений.

Впрочем, суд принял решение в пользу беженцев — комнаты они занимают совершенно законно, на основании стародав­него постановления Совмина 1990 года, согласно которому люди, вынужденные покинуть свое постоянное место жительства, должны получить от государства полную компенсацию за причиненный им ущерб. А до этого времени имеют право на проживание во временном жилье, причем все расходы по его коммунальному обслуживанию должны брать на себя городские власти.

Но тех властей уже нет. И того государства нет тоже. Беженцы обращались в префектуру, в прокуратуру, в мэрию, в Федеральную миграционную службу, но в ответ им предложили «самостоятельно договориться с собственником о предоставлении им другого жилья в обмен на бывшие гостиничные номера».

Собственники отказываются давать комментарии — и предоставлять жилье, конечно, тоже.

Левон Муканян, вице-президент Союза армян России, утверждает, что его организация принимала участие в урегулировании вопросов, связанных с делами беженцев, и восемьдесят процентов тех, кто тогда переехал в Москву из Азербайджана, получили постоянное место жительства в Москве и области. По поводу остальных беженцев Союз тоже изыскивал ходы: два года назад он пытался договориться с Лужковым, чтобы город выделил землю под строительство дома, а расходы на строительство взяли бы на себя армяне. «Лужков сказал: «Мы подумаем», — и год мы не могли понять, что и как, а потом его уволили и этот вопрос заново не поднимался. Мы не государственная структура, у нас нет волшебной палочки, чтобы взять и решить все проблемы. Гостиницы и общежития приватизированы, ими ­владеют частные собственники, и в этом случае мы получить ничего не можем», — говорит Муканян.

1 июня 2011 года на пятом этаже «Востока-2» без предупреждения отключили электричество. Продукты в холодильниках испортились. Вместо чая люди пили заварку, настоянную на технической воде. Позже они купили газовые плитки, но использовать их в ветхих комнатах, где сыпется потолок и отслаиваются стены, как минимум опасно. «Эта страна стала непредсказуемой, — возмущается Владимир Карапетян. — Тут все президенты без исключения — подонки. Как можно было развалить такую страну? Такой Союз? У меня отняли все: и квартиру, и имущество — и ничего не дали взамен». Бывший бригадир монтажно-разведочного управления «Бухта Ильича», семидесятилет­ний пенсионер Карапетян живет в номере с котом Борькой. На стенах комнаты — пестрые коврики, маскирующие жухлые стены. Потомственный нефтяник, Карапетян не смог устроиться по специаль­ности в Москве и в 90-е годы работал ­слесарем в кооперативе «Годы молодые». На книжных полках — книги по производству и переработке нефти, детек­тивы Александры Марининой и объемистый том по истории Европейского суда по правам человека. В этот суд Карапетян регулярно направляет жалобы — на прокурора России, на собственников «Востока-2». На собственную судьбу он пытался жаловаться президенту, но в приемной Медведева его бумаги не взяли.

Мутное бремя

Большую часть пространства в комнате Левона Григоряна занимает плазменная панель. На дверце фанерного шкафа висят аккуратно сложенные брюки, к обоям пришпилены фотографии молодого Левона в ушанке, рядом с танком. Тридцать лет назад Григорян служил бронетанковым механиком в Афганистане. Он пошел в армию в 1980 году, год провел на Украине, а затем его полк эшелоном вывезли в Афганистан. Григорян говорит, что процентов семьдесят людей из его полка болели брюшным тифом и гепатитом и месяцами не видали хлеба. Многие, конечно, погибли.

В 1982 году Левон вернулся туда, где вырос, — в азербайджанский город Кировабад. Шесть лет он работал наладчиком станков на заводе, потом начались погромы. Его квартиру разгромили 23 ноября 1988 года, но для Левона это не было неожиданностью: за два дня до этого ­Григорян тайком ходил на азербайджанский митинг и слышал, как районные депутаты говорили, что «армян надо убивать, а их гробы отправлять в Армению».

Он успел выехать вместе с матерью в отдаленный район города, а позже узнал, что их соседку, пожилую женщину, жестоко избили: «Ей было семьдесят семь лет, астматичка. Били бутылками с отбитым горлышком». Мама Левона поехала в Армению, он сам — в Москву, поскольку ему сказали, что там воинам-интернационалистам дают квартиры.

Но никто ему ничего не дал, кроме комнаты в «Востоке-2». Бывший секретарь Объединения ветеранов войны в Афга­нистане, инвалид II группы, Левон обращался к Лужкову, за него просили все ветеранские организации города, но Григорян, как и раньше, видит из своих окон один пейзаж — эстакаду и рынок «Марфино».

Александр Галков, директор эксплуатационной конторы, обслуживающей «Восток-2», разделяет интересы собственников здания и настроен решительно: «На каком основании этим людям отключили электричество» — вы что, прокурор? Почему вы меня об этом спрашиваете?! Все комментарии по поводу отключения от электроэнергии были даны мною в УВД, в управу и в прокуратуру. А вам я ничего озвучивать не должен». Он задает вопросы до того, как ты успеваешь раскрыть рот: «Вы москвичка, нет? Вы представляете, что это такое — двадцать лет жить в Москве и не платить за это ни копейки денег? Если государство обязано этим людям помогать, то пусть оно и платит». Последнее слово Галков произносит как и положено типичному управдому из рассказов Зощенко — «плотит». А насчет того, что у государства есть не только права, но и обязанности, предлагает рассказать «институтам по правам человека».

«Бабушек и дедушек из Москвы, — кипятится Галков, — выселяют в социальное жилье за город. А тут люди живут двадцать лет и ни копейки не платят!» Он не знает и не хочет знать, как живут эти люди без электричества. Но он, без всякого сомнения, их видел: да, ходят по темному коридору тусклые тени советского прошлого, старики в вельветовых шлепанцах, старухи в застиранных байковых халатах. Ему, конечно, очень жалко людей, бежавших от погромов. «Понимаете, — почти кричит Галков, — у нас была большая страна, Советский Союз, и она развалилась. Мы из социализма перешли в капитализм, частная собственность незыблема, а Союза больше нет. Какие теперь могут быть вопросы?!»

Некоторые вопросы, пожалуй, все-таки остаются — например, есть ли на этом свете хоть кто-нибудь, кто может сделать так, чтобы этих несчастных людей не выбрасывали на улицу. Они не нужны больше никому — ни России, ни Армении, ни Азербайджану, ни даже московской армянской диаспоре. Все, о чем они помнят, — это погромы, ярче воспоминаний у них нет и, по видимому, не будет. Еще они помнят свою старую жизнь в интернациональной стране и обещания, которые им когда-то дали и которые, кроме них, не помнит уже никто. Той страны давно уже нет, законы придуманы не для них и не ими. Двадцать с лишним лет беженцы живут на чемоданах и на чемоданах же растят своих детей. Со стороны может показаться, что куда разумнее просто снять квартиру, чем долгие годы ждать милостей от государства. Тем более такого. Но они верят, что уже отдали Советскому Союзу все, что у них было: свои квартиры, своих мужей и жен, свою молодость и здоровье. Они до сих пор считают Москву столицей своей родины. Вот только родина развалилась в 1991 году, а в этой, сегодняшней, для них нет места.

В новом времени для беженцев возможен следующий сценарий: «Выселение велось в такой грубой, нечеловеческой форме, что нашу соседку, Авачян Г.А., выволакивали из комнаты, выворачивая ей руки. Она упала, но никто из приставов ее не поднял». Это — цитата из заявления армянской беженки Людмилы Степанян, насильно выселенной из гостиницы «Южная». И дальше: «Это было ужасное зрелище. Соседка плакала, просила помощи, объясняла, что она 1923 года рождения, работница тыла Великой Отечественной войны, но они продолжали действовать». Как во время погромов.