Черкизовский бродвей

Темными московскими вечерами ярким жарким светом горят игровой клуб «Лотос», и игровой клуб «Оазис», и ресторан японской кухни, и ресторан «Стамбул», и заведение «Душанбе». И помельче — кафе «Белка», «Мусульманская еда», и магазинчик «Вино-водка. Низкие цены», и «Мясо халяль» (мясо «правильно» убиенных животных, предназначенное для правоверных мусульман). Идет снег, веселят сердце желтые нарядные огни, на улице много машин. Машины эти специальной породы — черкизовские лысошинные тяжеловозы. «Жигули» с низкой осадкой, обвисшими курдючными бамперами, привыкшие возить исполинские тюки «с рынка до трех вокзалов».

Эта улица — место вечернего отдыха населения Черкизовского рынка, его она и обслуживает. Можно было бы сказать, что наш черкизовский бродвей подчеркнуто немосковский, если бы испокон веков не считалось, что азиатчина Москве к лицу. А иной раз, как идешь по черкизовскому бродвею, чудится, что в воздухе есть что-то от атмосферы и обличья городков американских первопоселенцев. То были робкие аванпосты культуры, где культура — это любовь, игра и новые вещи. Оттого и похоже. Вторые этажи маленьких домов, в которых (по слухам, и только по слухам) бордели, номера. Частые столкновения возле игорных заведений — ничего страшного, кроме таскания за галстуки, — обычные ритуалы мужского досуга в местах, где не устоялась еще иерархическая лестница, многонациональная общность. Все девушки, гуляющие вечером по главной улице, небескорыстны. Так утверждают завсегдатаи: в лучшем случае — это авантюристки, дамы черкизовского полусвета, потому что в таком месте только «равные равных поймут».

Нет, главное сходство в том, что улица застроена домами-времянками, или временно приспособленными строениями. Это декорации: этнические московские кварталы еще не позволяют себе постоянства.

А днем, когда идешь по черкизовскому бродвею, видно, что постройки перемежаются с торговыми рядами. На улицу, подобно переулкам, выходят торцы торговых рядов — темные аллеи, тоннели, завешанные коврами, куртками, шубейками. И когда минуешь такой тоннель, тебя обдает теплым воздухом — то дышит рынок. Огромный Черкизовский рынок: его дыхание отапливает улицу и наполняет ее Шумом. Возле Черкизовского рынка Шум так же хорошо слышен, как на Тайм-сквер.

Он наплывает волнами; как и в тайм-скверовском варианте, в нем смешаны политика и сплетня, трагедия и порнография, стон и имитация стона.

Лишь изредка Шум бывает доступен праздному наблюдателю — иной раз выплывет какой-нибудь документ, потрясающий своей публицистической мощью. «Обращение таджикской общины в силовые органы» на сайте «Азия.ру». «Посылаем жалоба на систематические избиения. Избили Бечизова Вахида, который несколько недель находился в постельном режиме. Фаризбекову Оразу нанесли тяжелые телесно-мозговые нарушения».

Наша улица живет жизнью рынка, но использует, перерабатывает эту жизнь в теплоту и красоту вечернего досуга. Концентрация чувства сильна на нашей излюбленной улице. Но какого именно чувства? Чтобы понять улицу, попробуем понять рынок.

Черкизовский рынок (он же ТК «АСТ», «АСТ-1», «Новый АСТ») — самый большой и самый дешевый рынок Москвы. Все провинциальные челноки, которые не ездят сами за границу, закупают свой великий опт на Черкизовском рынке.

Рынок служит гигантской пересылкой, перевалочным пунктом колониального товара. Пять тысяч автобусов из российских городов и всех краев бывшего СССР ежедневно прибывают к рынку. Самыми тяжелыми днями считаются понедельник и вторник, ибо многие стараются «затовариться» в начале недели, чтобы «распродаться» в конце. Полтора миллиона долларов дохода ежедневно приносит эта фабрика бедной торговли.

Двадцать тысяч одних только узбеков работают на рынке! Именно на Черкизовский рынок страна и дружественные республики делегируют своих героев труда, самых активных, самых трудолюбивых маленьких людей. Где нынче можно снять сиквел «Свинарки и пастуха»? Только на «АСТ» могут случайно встретиться люди, которые не могли бы встретиться никак и нигде.

На рынке сложился общинно-родовой строй. Профессия и национальность, слившись, образовали понятие касты. Некоторые из общин (национальностей) заняли наиболее уязвимое место. Таджики и узбеки сформировали касту перевозчиков. Тележки грузчиков зовутся арбы, с дьявольской ловкостью носятся эти люди по лабиринту рынка.

«Да, тяжелый труд, угнетение, невозможность выйти с рынка, но в деревнях принято гордиться сыновьями, работающими в Москве. Ведь они на месячный заработок три месяца могут кормить огромную родню!» — говорит Ильяс Гильямов, сотрудник народной лиги «Таджики».

Только побежденные и победители не стесняются своего положения. Во всех других случаях сложная система кастовых взаимоотношений призывает нас к осторожности.

На рынке торгуют (а на нашей излюбленной улице гуляют) вьетнамцы, китайцы, индийцы, уйгуры. Наконец, здравствует элита рынка, а именно азербайджанцы. Уйгуры красивые мужчины. Их присутствие придает рынку атмосферу восточного древнего варварства. Возле синтетических ковров стоит продавец с кривым шрамом через все лицо, как от персидской сабли.

А вот индиец, владелец нескольких торговых точек. Он образованный человек, с неплохим английским. На рынке многие выглядят небрежно, одеты по-домашнему, но наш собеседник подчеркнуто опрятен. Особенно хороша аккуратнейшая чалма, строгая, как чепец викторианской тетушки. «Какая красивая!» — «Что вы, она же склеенная». Оказывается, склеенная чалма дешева, как китайская бейсболка. Только свеженамотанная, к тому же грамотно намотанная, может быть дорогой.

Что ж, значит, чалма — это даже не чепец, это оксфордский галстук, который следует завязывать узлом «оксфордский лотос», это иероглиф культуры. С кротостью пешего голубя обходит наш индиец свои небольшие владения, толчея его не пугает. Его скорее бы испугало безлюдье. Только на рынке он чувствует себя хотя бы отчасти как дома. Он сын Бомбея, уроженец бесконечно многолюдных кварталов, в которых уголок материнского сари и лист пальмы уже создают уют для интимной семейной трапезы. Москва (вне рынка) кажется пустыней. Он говорит: «У вас на улицах такие большие дома, но по вечерам в них возвращается так мало людей».

Вьетнамские ряды выглядят бедновато. Бумажные носки, дешевое белье, вышитые тапочки, детские колготки — скромный товар. Уроженцы дельты Меконга — худые маленькие люди — продают свой хабар дешево, быстро. Для большинства черкизовских покупателей новые идеи поступают с новыми вещами, а не с новыми людьми, поэтому вьетнамская торговля не особенно обсуждается. Она нужна, но неинтересна.

Азербайджанцы торгуют свободно, темпераментно. Иные одеты невзрачно, но много, много других: винтом спускающиеся на туфли шелковые брюки, южный шик. Своеобразен метод продажи, предложения. Азербайджанец продает свой товар, как друга: в торговле много восточного коварства. Американцы учат менеджеров, что нужно любить покупателей. Азербайджанские торговцы учат нас другому: чтобы хорошо продавать, нужно любить не покупателя, а товар.

Товар и продавщица! Красивая женщина продаст самые неказистые вещи — согласитесь, азербайджанцы прежде всего мира поняли принцип рекламы. Неважно, что именно вызывает желание. Кучка товарной ерунды и юная блондинка — набор для солидного покупателя. По вечерам, конечно, блондинки гуляют на нашем бродвее с чудесными азербайджанцами: «Ах, Искандер Сейфалиевич, я пью только пинаколаду!» На уличном сленге — «спина-колоду». А в двух шагах от рынка в темных подъездах сидят черкизовские юнцы и деловито судачат: а спят ли их девочки со своими работодателями, с «черными»? с бандерлогами? Спят, конечно! Тут можно снимать сиквел фильма «Цирк»: «У этой женщины черный ребенок!»

Черкизовский рынок, входящий в компанию «АСТ», а также ресторан «Прага», а также «Военторг» (вернее, строительство на месте бывшего «Военторга»), и еще пленительное будущее офисного центра на Арбате, и другие крупные инициативы — все это есть имущество великого человека Тельмана Исмаилова. Он один из самых богатых азербайджанцев мира. Входит в дружеский круг г-на Лужкова. Великого человека и должны окружать великие люди.

Какую-то часть рынка (или какую-то часть акций «АСТ»), скорее всего, имеет уважаемый человек Зарах Илиев — один из владельцев люблинского торгового центра «Москва». Эксперты газеты «Ведомости» склоняются к тому, что недавно г-н Илиев приобрел еще и мебельный центр «Гранд» в Химках. Покупка эта не афишируется, но мы упоминаем о самой возможности вот почему.

Завсегдатаи черкизовского бродвея рассказывали, что в день открытия нового «Гранда» (под новым уже руководством) на рынке был устроен праздник. Вечером, как только рынок закрылся, в бочках горели костры, к центральному входу были пригнаны машины с мясом и коньяком. Маленькая империя сообща праздновала успех крупного царедворца.

Все это к тому, насколько обособлено и ярко живут рынок и главная его улица. Дело в том, что население Черкизовского рынка несколько ограничено в передвижениях. Большинство технических работников, не имеющих денег на приличные документы, годами не выходят с территории «АСТ». Благо там есть и скромные общежития, и «помывочные» пункты. Более состоятельные товарищи переживают все возможные интриги местного беззакония. Картографы семнадцатого века неисследованные области помечали каллиграфической надписью наискось: «Здесь львы». Такую же карту следовало вручить черкизовскому народцу.

Хотя «Здесь шакалы» было бы грамотней.

Но тем более привлекает наш черкизовский бродвей. По вечерам он вполне доступен. Там можно выпустить пар, проиграть дневную выручку.

Именно здесь мы узнали, что проститутку-китаянку в Москве найти более чем сложно, а на главной улице их вовсе нет. А отчего? А оттого, что в Китае, с тех пор как появились подпольные кабинеты УЗИ, случилась евгеническая революция. Рождаемость контролируется, второго ребенка может иметь только крестьянин или член партии, а мальчик в китайской семье (исторически) чрезвычайно важен — даже более, чем в русской или кавказской. Китайские женщины «с высокой частотой вероятности» делают аборты в случае, если беременны девчонками. И уже сейчас юношей в Китае на сорок миллионов больше, чем девушек. И вот в чем прелесть — хотели подтвердить власть мужчин, а утвердили власть женщин. Девушки в новом поколении приобрели такую половую власть, что о проституции и речи нет.

На главной улице можно встретить разве вьетнамку. Вьетнам — страна небогатая, там мало кабинетов УЗИ.

А что же любовь? Черкизовский рынок, настоящая империя, огромная территория, моржовый рог изобилия, одних узбеков двадцать тысяч, кавказцев немерено, тут же дома терпимости — неужели нельзя найти историю любви?

И мне рассказали историю любви — про отмороженные уши. Продавщица Марина Украинка отморозила себе уши. Это очень больно. Лучше было бы надеть Марине ватную шапку, а не кудряшки на морозе демонстрировать, но вот в чем дело: был у Марины лирический интерес. И вот приходит Марина вечером домой, в квартиру, где живет с подругами (квартира недалеко от рынка, в черкизовской глуши), а войти-то туда не может. Потому что температура на лестничной клетке еще туда-сюда, а температура в квартире для ее ушей непереносима. Девочки вынесли Марине стул, табуретку и одеяло. И она жила перед дверью три дня. Представляете, что говорили ей коренные жители соседних квартир? А причем здесь любовь? А притом, что уже в первую же ночь, узнав про Маринины беды, пришел к ней в подъезд ее возлюбленный, благородный юный азербайджанец. И сидел там с Мариной, и ругался с соседями, и ни в чем не упрекал беспечную мученицу.

Но вот идем мы по излюбленной улице, по черкизовскому бродвею, доходим до конца и видим перед собой что-то совсем уж особенное. Ну ладно, серые ужасные башни измайловской гостиницы. Простые, украшенные косой метелью, корпуса «Гамма» и «Бета». Но вот проходишь между, и — батюшка, где твоя матушка! — стоит на пустом еще пять месяцев назад поле Владимирский Кремль. Палаты боярские. «Воссозданный дворец Алексея Михайловича». Это в нынешнем-то Измайлове. Трудно вам объяснить, господа, как выглядит гигантское деревянное строение с белокаменными вкраплениями, да в пять гектаров, а если подходишь ко входу, там зев белокаменных ворот и красный транспарант «Welkome!». Особенное землевладение называется «Русское подворье». Это нынче рынок «Вернисаж» для иностранцев. Да еще и город ремесел, да лицей «Данила-мастер». И к тому же — «Дворец русской трапезы». Какой неожиданный подарок сделало городу московское правительство и АНО «Русское подворье»! Чрезвычайно хорош руководитель АНО Александр Федорович Ушаков. В былом мерцает графский титул, в предках, мол, великий адмирал Ушаков. И главное, сохранен семейный принцип — служение Отечеству! Деревянный храм, выстроенный на территории «Русского подворья», самый высокий в мире, сорок метров. Там уж и службы служатся, и приход окормляется.

Тверская улица тоже считается в Москве главной. Она идет от Кремля к вокзалу. С умственной точки зрения лучше бы наоборот — от вокзала к Кремлю. Так сказать, русско-американская мечта: приехать бог знает откуда и стать сановником.

Черкизовский бродвей ведет от чингисханского рынка до чудесного «Русского подворья». Что может быть величественнее — навязать рынку национальный колорит, этнографическую идею? Величественнее может быть вот что: не навязывать. Свободно бежит наш бродвей от торжища к торжищу, и прелесть его — это прелесть начала, пионерства. Тропа первопроходца, юность нового городского устройства — потому что не может большой город жить настроениями мещанской слободы.