Чердак или жизнь

Угол злополучного дома, в подъезде которого был избит председатель ТСЖ Михаил Шульман

Представьте себе неприбранный двор с кишкообразной входной аркой. Сра­зу за аркой — дверь, в которую колотит кулаками корпулентная женщина в се­ром зимнем пальто и зеленой шерстяной шапке. За ней — группка людей. Девушка в белой куртке с меховой оторочкой тщательно снимает происходящее на камеру.

Женщина в сером пальто кричит: «Шульман, сука, открой дверь! Е… твою мать, товарищи дорогие, он, на х…, дверь за­­­пер, он нас пускать не хочет! Шульман, сволочь, пусти!»

Она начинает бить в дверь ногами, после пятого удара дверь открывается. За ней стоит мужчина средних лет: худощавый, высокий, в темной куртке, в шапке-ушанке.

В руках у него видеокамера. Он снимает тех, кто снимает его.

Мужчину зовут Михаил Шульман.

Съемка была сделана 18 октября прошлого года во дворе дома 10/7 на Рождественском бульваре и выложена на RuTube с заголовками «Председатель ТСЖ Шульман Михаил не пускает жителей домой!!! Запер дверь!!!».

Через четыре месяца, 16 февраля, в подъезде того же дома Михаилу Шульману не­безуспешно пытались проломить голову бейсбольной битой.

Председатель ТСЖ дома 10/7, извест­ный специалист по творчеству Владими­ра Набокова, Михаил Шульман состоял в приятельских отношениях с половиной Москвы. Когда его жена, Екатерина Шульман, написала в своем блоге: «Дорогие мои, у нас беда, большая беда. Вчера око­ло восьми вечера на Михаила Шульма­на, председателя ТСЖ «Рождественский бульвар, 10/7», напали двое, и теперь он в нейрохирургической реанимации — говорят, сотрясение и гематомы мозга, семь ран на голове зашили и есть пере­ломы черепных костей», это тут же перепостили тысячи человек. Читать то, что написала Екатерина, очень страшно: ее мужа, которому она за три дня до нападения родила сына, избили поздним февральским вечером, хладнокровно и беспощадно. Катя сбежала вниз по лестнице, услышав Мишины крики. Он, держась за нее, поднялся в квартиру, на третий этаж. Жена промывала мужу раны в ма­ленькой ванной, а на кровати лежал новорожденный младенец, которому даже не успели придумать имя. Скорая увезла Шульмана в ГКБ №14, где он был срочно определен в отделение нейрореанимации.

Екатерина и Михаил Шульман в палате отделения хирургии 14-й больницы

На следующий день пятьдесят с лишним изданий написали примерно одно и то же: «Избит председатель Товарищества собственников жилья Михаил Шульман. По заявлению родственников по­терпевшего, нападение надо связывать с борьбой за чердак в доме на Рождественском бульваре. Борьба продолжа­ется уже пять лет. 9 февраля этого года Мещанский суд постановил отобрать ­чердак у частного собственника, Викто­ра Журбинова, и вернуть его жилтова­риществу. Известно, что Шульман вел активную борьбу с рейдерами. Суд удовлетворил иск Шульмана, и это повлекло за собой печальные для него события».

Журналистка Маша Гессен написала на сайте The New York Times пронзительную колонку, в которой сообщала, что они с Шульманом живут недалеко друг от друга. Маша была в курсе его борьбы за чердак, который был захвачен рейдерами, хотя по закону являлся общедолевой собственностью ТСЖ на Рождественском бульваре.

С ощутимой нежностью Гессен пишет: «В последний раз я видела Мишу осенью. Я ехала на велосипеде на работу, а Миша стоял на коленях над лежащей на буль­варе пожилой женщиной. Я притормозила. «Не волнуйся, я уже вызвал скорую помощь», — крикнул мне Миша и помахал рукой».

Я же говорю — с ним дружит половина города. И все его любят.

Кроме собственных соседей.

Воронья слободка

Снаружи злополучный дом на Рождественском бульваре выглядит вполне ­презентабельно: четырехэтажный, до­революционной постройки, располо­жен рядом с благообразной церковью из красного кирпича. В подвале — кафе «Мюнхен» с палисадником и оградкой. Во дворе, рядом с аркой, чахлая детская площадка: горка, пластмассовая лента Мебиуса, сиротского вида качели. За площадкой — редакция журнала «Легкая атлетика».

В дом я захожу вместе с Оксаной Мирутенко: ей 28 лет, она домохозяйка, проживает в квартире №11. Ее подруга, 36-летняя Ольга Балабанова, занимает две комнаты в коммунальной квартире №17–18, в которых живет вместе с сыном, семилетним Владом.

Мы беседуем на облупленной кух­не Балабановой — все, кроме Влада, поскольку тот говорить не умеет. «Ему в шестой больнице поставили диагноз «умственная неполноценность», — кратко объясняет Ольга и сразу же переходит к делу. Через минуту становится понятно, что ни о какой солидарности жильцов с Шульманом и речи нет.

Ольга говорит, постоянно повышая голос, как будто сама себя накручивает: «Жили мы тут спокойно, а в один прекрасный момент, шесть лет назад, пришла ко мне Шульман Екатерина Алексеевна, мама Миши Шульмана и сестры его, Ларисы. Говорит: «Оля, ты нас давно всех знаешь, я знала твою маму, давай создадим ТСЖ, подписывай, подписывай, давай скорее копии свидетельства о собственности! А я ей говорю: «А что вы бегаете-то один на один? Давайте все соберемся, поговорим». И не дала ей свидетельство о собственности. Потом, я так поняла, она по всему дому бегала».

Балабанова, стройная блондинка, продолжает: «Зимой 2006 года собрали мы собрание общее и решили, что не нужно нам никакого ТСЖ, поскольку дом у нас старый, находится на балансе ДЕЗа, своими силами мы эксплуатацию и ремонт не потянем. На том же собрании мы об­суждали вопрос чердачного помещения, поскольку Миша Шульман себе часть чердака забрать хотел. Мы говорим: «Да бери сколько хочешь! Там все равно бомжи угорают». В общем, живем спокойно, не жужжим, а Шульманы шуршат чего-то, создают ТСЖ».

Ольгу перебивает худощавая брюнет­ка Мирутенко: «Мы вообще не знали ничего о том, что у нас ТСЖ создано. ­Просто так получилось, что зимой 2007 года у меня батарею в детской прорвало, я звоню в ДЕЗ, а мне говорят: «Мы вас больше не обслуживаем, с на­ми договор расторгнут, звоните в ТСЖ». Потом сказали, что ТСЖ — в девятой квартире, на первом этаже. Я звоню. Поднимает трубку Лариса Шульман — дескать, они с братом-председателем у нас теперь за весь дом в ответе. Я говорю: «Надо же, как интересно. Ладно, давайте сейчас решим проблему, у меня горячая вода на полу в детской, батарею прорвало». Она говорит: «Сейчас приду, составлю акт», после чего ее не было два дня. Двое суток я не спала, мы с корытом бегали, а брата ее я вообще найти не могла. Так мы и узнали, что теперь у нас, оказы­вается, ТСЖ, и Миша Шульман — его председатель».

Ольга Балабанова из квартиры 17-18

Избиение Михаила Шульмана немедленно отступает на второй план: девуш­ки наперебой рассказывают про собра­ние собственников жилья от 27 февраля 2009 года, на котором было решено переизбрать председателя ТСЖ.

«Мы избрали нового председателя ТСЖ, Светлану Миронову. Она хороший человек, за дом душой болеет. И что вы думаете? Лариса Шульман на этом собрании Светлану Миронову по голове ударила, а еще одного жильца, Олега Власова, за руку укусила! А Михаил Шульман протокол нашего собрания опротестовал и опять стал председателем ТСЖ!» — ­кричит Балабанова.

Если судить по иску Светланы Мироновой, поданному в мировой суд Мещанского района, собрание проходило в такой обстановке: «Шульман Л.Ю. вступила в конфликт с жителями дома, находив­шимися в помещении редакции журнала «Легкая атлетика». Власов О.В., услышав шум и крики, увидел Шульман Л.Ю., при этом его соседка по дому, Миронова С.В., держалась за голову с выражением физической боли и страдания на лице. Желая прекратить конфликт, Власов О.В. подошел к женщинам и попытался разнять их, развести друг от друга. В этот момент Шульман Л.Ю., приспустившись на колено, схватила Власова О.В. за левую руку и укусила его за кисть левой руки, чем причинила последнему физическую боль. Действиями Шульман Л.Ю. причинен моральный вред, нравственные страдания, полученные от побоев в присутствии большого количества людей, ­соседей, унижения».

В один голос «люди, соседи» Оксана Мирутенко и Ольга Богомолова говорят о том, что Шульманам принадлежит чуть ли не треть квартир в их доме: «Куча помещений! Они нас отжать хотят! Выжить из дома! По миру пустить!»

Оксана Мирутенко из квартиры 11, активистка борьбы с ТСЖ Михаила Шульмана

На этих словах в кухню заходит соседка Богомоловой по квартире, Людмила Ма­монова. Театральный бутафор на пенсии, Мамонова, судя по всему, до сих пор считает себя человеком богемным и потому одета в потертую короткую шубу и черную замшевую кепку, из-под козырька которой лихо выбиваются крашеные ­смоляные кудри.

Она подключается к разговору без предисловий: «Лариса Шульман на собрании Светку Миронову избила и далматина, пса ее. Нет, пардон, далматина Светки Мироновой Мишка Шульман избил после собрания».

И сразу вносит ясность в дело: «Семь лет назад поселился в нашем доме очень приятный человек, Журбинов. Сам художник, и мама у него художник, и все время по заграницам ездит. Умный, великолепный, все сделал нормально, во дворе детскую площадку поставил, с жильцами подружился, через год отремонтировал чердак, мастерскую огромную для себя сделал. А Шульманы бегают, кричат: «Ой-ой! Журбинов — рейдер! Мой чер­дак, мой чердак!» У них самих чердак поехал давно, они психически больные люди. Я вот, девочки, ходила в одно место, в «Справедливую Россию», я им все про нас рассказала. И еще я в «Единую Россию» ходила, и они мне дали телефоны, я их специально засунула куда-то, что­бы не потерять, и вот я еще в Думу хочу пойти, я знаю, куда ходить. Надо что-то делать, а то это все плохо для дома кончится».

«Ну для Михаила это уже плохо кончилось, разве нет?» — робко спрашиваю я.

«Это все игра, никто его не бил. Они взяли краску и на голову ему положили, — отрезает Мамонова, после чего бескомпромиссно добавляет. — И вообще, этот Шульман — еврей».

«Да он не еврей вовсе, у него немецкие корни», — почему-то говорю я.

«Не-е-мец? — недоверчиво тянет Ма­монова и ставит точку в разговоре. — Тем хуже».

Читать дальше

Коммунальные заслуги

Художник и антиквар Виктор Журбинов, владелец квартиры со спорным чердаком

История с чердаком проста только на первый взгляд: в 2005 году жители второго подъезда дома 10/7 на Рождественском бульваре заметили, что на верхний этаж носят стройматериалы, а чердач­ный замок снят. Мужчина, назвавшийся представителем БТИ, объяснил, что за­меряет общественный чердак. Оплатил работы хозяин квартиры №23, расположенной на последнем этаже. Хозяин квартиры — Виктор Журбинов, художник, по­селившийся в доме в том же году и, судя по всему, решивший присоединить к большой (сто с лишним метров) квартире и чердак.

Рабочих для выполнения перепланировки чердака нанимала риелторская фирма «Вотек-Эстейт», эта же компа­ния согласовывала проект в Мосжил­инспекции.

Одновременно с этим жильцу дома Михаилу Шульману удалось получить копии двух абсолютно одинаковых сви­детельств о регистрации собственности, выданных на имя Виктора Журбинова: оба датированы 15 августа 2005 года и имеют одинаковый номер, разница только в метраже: во втором общая ­площадь квартиры составляет не 107,6, а 211 м2, уже с учетом чердачной площади. Шульман предположил, что второе свидетельство — липовое.

В апреле 2007 года Михаил Шульман, собрав необходимые бумаги, подает уголовный иск о мошенничестве в связи с незаконным захватом чердака в прокуратуру Мещанского района.

В июне 2007 года в доме 10/7 на Рож­дественском бульваре регистрируется ТСЖ. С этого момента все нежилые по­мещения принадлежат членам товари­щества в равных долях. Председателем ТСЖ становится Михаил Шульман, который требует вернуть чердак в собственность ТСЖ.

И все пять лет, пока он бьется за чер­дак, на него оказывают давление: ма­шину Михаила дважды поджигают, ему постоянно звонят по телефону неизвестные личности и требуют, чтобы «Шульманы убирались в свой Израиль». А в конце 2010 года в сети появляется очень подробный сайт m-shulman.com с подзаголов­ком «Повесть о современном Остапе», анонимный автор которого утверждает, что Михаил Шульман никакой не борец с несправедливостью, а, напротив, «миллионер, накупивший квартир на целое состояние».

На сайте вывешены сканы официальных выписок, выданных Федеральной службой государственной регистрации, кадастра и картографии. Согласно этим документам, семья Шульман является собственником семи помещений в доме общей площадью 555 м2.

И эти семь помещений не дают соседям покоя, тем более что все происходит на их глазах. Так, две комнаты в кварти­ре №17–18 Ларисе Шульман подарил в марте прошлого года Анатолий Овсянников, сосед Ольги Балабановой. «Стоило Толе выехать, — причитает Балабанова, — как Лариса Шульман ко мне летом таджиков поселила, пять человек. Сейчас здесь жи­вет уборщица, которая подъезды моет, с двумя сыновьями, так один из них газовую колонку сломал! У нас горячей воды нет, одной холодной моемся! Меня вы­жить хотят из квартиры, Лариса ко мне приходит, берет утюг, говорит, ее! Стиральную машинку хотела вынести!»

Ее вывод такой — Михаил Шульман вовсе не гражданский активист, который бьется за лучшее будущее для всего дома, а та еще шельма.

Он сам рейдер и хочет весь дом себе за­брать. Вместе с чердаком.

Квартирный вопрос

История дома на Рождественском буль­варе поражает не только давно, казалось бы, забытыми коммунальными дрязгами из рассказов Михаила Зощенко: «А мы ему чайником по кумполу! Да у вас самих чай шваброй отдает и стакан в трех местах треснутый!»

Она поражает симметрией отчаянно предъявляемых обвинений.

У каждой из сторон есть свои козы­ри: Михаил Шульман предъявляет общественности поддельное свидетельство о собственности, выданное Журбинову на квартиру с чердаком. Жители коммунальных квартир пишут запросы в прокуратуру, требуя проверить, на какие средства Михаил Шульман и члены его семьи приобрели свою недвижимость. Сторонники Шульмана пеняют на сомнительное происхождение Журбинова: «Осетин, во Владикавказе родился». Противни­ки Шульмана недолго думая отвечают: «Сам еврей».

Обе стороны общаются друг с другом на повышенных тонах и с непременными видеокамерами в руках, благодаря чему в доме скопился уникальный видеоархив такого содержания: «Лариса Шульман выкидывает ботинки Влада Балабанова в коридор», «Ольга Балабанова кричит на Ларису Шульман матом», «Оксана Мирутенко вместе с работниками ДЕЗа выламывает из стены камеры видеонаблюдения, установленные ТСЖ», «Миха­ил Шульман ломает стену дома».

Председатель ТСЖ утверждает, что Журбинов обитает на чердаке незаконно, а жители дома кричат, что он сам, также незаконно, позволил хозяевам рестора­на «Мюнхен», занимающего часть дома, держать в палисаднике свинью на привязи. «Представляете, в центре Москвы свинка в палисаднике гуляет!» — возмущается жительница квартиры №14, пятидесятилетняя учительница физкультуры Ирина Таратина. «Жарко, лето, мухи, запахи, пока код на двери наберешь, с ума сойти можно. Народ ходит, над нами потешается, а тем, кто здесь живет, в общем, не сахар».

В двух шагах от того места, где когда-то гуляла свинья, я и встречаюсь с Виктором Журбиновым, хозяином злополучного чердака.

Журбинов, длинноволосый мужчина сорока с лишним лет, чем-то похож на певца Дмитрия Маликова — с кото­рым он, кстати, дружит. Несмотря на то, что жителям дома на Рождественском бульваре Журбинов отрекомендовался художником, в четырех поисковых системах мне не удалось найти ни одного упоминания его картин. Это импозантный мужчина: пальцы унизаны серебряны­ми перстнями, руки — браслетами. Он быстро признается, что основной источник его дохода составляет продажа картин: «Я продаю искусство — Оскара Раби­на, Кукрыниксов». Свою речь он пере­сыпает известными фамилиями: «Моя подруга Елена Ханга», «Мой друг Митя Кончаловский», «Моя приятельница Марина Лошак», «У меня сын от сестры дизайнера Алексея Душкина» — и так далее, без конца.

Историю покупки квартиры Журбинов рассказывает так: «В 2005 году я попросил своего однокурсника, бизнесмена Мехмана Чалабиева, помочь мне с по­купкой квартиры в центре Москвы. Тогда Мехман был одним из учредителей и владельцев компании «Вотек-Эстейт», он и переадресовал меня к своему другу и совладельцу компании, Александру Константиновскому. Тот предложил ­двухэтажную квартиру на Рождественском, цена вопроса — семьсот тысяч ­долларов. Всеми документами и оформ­лением квартиры с последующим при­соединением чердака занимались люди из «Вотек-Эстейт», я к этому никакого отношения не имел».

Если верить Журбинову, то разреше­ние на перепланировку чердака было получено в феврале 2007 года, и в том же году он получил новое свидетельство о собственности — взамен свидетельства старого, выданного в 2005 году. На вопрос о том, как же так получилось, что в деле о чердаке имеются два свидетельства от 2005 года, различающиеся только размером площади, Журбинов ответить затруднился и еще раз повторил, что всеми документами занимался Константиновский: «Но я с ним больше не общаюсь».

Ответить на вопрос о двух свидетельствах на одну собственность не смог и сам Чалабиев: «Витя мне просто ска­зал, что хочет купить квартиру в центре, я посоветовал обратиться к знакомым из «Вотек-Эстейт», это все было че­рез знакомых, а я долю свою в «Вотек-Эстейт» быстро продал — мне стал не­интересен этот бизнес». Об остальном же Чалабиев «ничего, вообще ничего не помнит».

В компании «Вотек-Эстейт» путани­цу со свидетельствами о собственности комментировать наотрез отказываются. Когда я звоню в офис компании, мне сперва говорят, что ничего о доме на Рождественском бульваре не знают и знать не хотят, затем — что «в этой истории про нас все время врут». На просьбу дать развернутый комментарий девушка, не пожелавшая представиться, отвечает, что «все передаст руководителю компании, Константиновскому, и он обязательно ответит».

Увы, Александр Константиновский со мной не связывается, а его мобиль­ный телефон постоянно отключен.

Риелтор Семен Юдинцев утверждает, что вся неразбериха с московскими чердаками связана с изменением законодательства: «В 1996 году действовало распоряжение мэра, согласно которому чердак могла присоединять к себе квартира, расположенная на последнем этаже. Позже, в 2005 году, вышел новый жилищный кодекс, согласно которому для присоединения чердака стала требоваться подпись всех жильцов дома. Тут же возникли массовые судебные процессы: допустим, верхняя квартира хочет присоединить чердак, а остальные жильцы — нет. На­чинается ожесточенный коммерческий торг — мы дадим тебе возможность жить лучше, а ты дай нам возможность жить так, как мы хотим. Консьержа посади, подъезды благоустрой, лифты почини, детскую площадку построй, перила покрась». И так — до бесконечности, до драк и скандалов.

По-видимому, тут и кроется ответ на вопрос, зачем для регистрации собственности на одну квартиру Журбинова по­надобилось два идентичных документа. Чтобы начать перепланировку чердака, риелторам нужно было иметь на руках документ о том, что до вступления в си­лу нового кодекса он был присоединен и входил в общую площадь квартиры. Задачка на самом деле простая: берем 107 м2 общей площади квартиры Журбинова, прибавляем к ним 104 м2 чердачного помещения, расположенного строго над этой квартирой, получаем те самые 211 м2 в свидетельстве.

«Есть такой эвфемизм — «неисправная проводка»

Но история, в которой слова «чердак», «скандал» и «Вотек-Эстейт» стоят рядом, как выясняется, не един­ственная.

Сорокалетний Федор Неронов, экономист, купил двухкомнатную квартиру в доме №2 по Орлово-Давыдовскому переулку в 1998 году.

В 2007 году он заметил, что на крыше его дома появилась непонятная надстройка: «Я ее, как ни странно, увидел уже постфактум, поскольку делали этот чердак летом, когда многие жители были в отъезде. Со слов соседей могу сказать, что была лебедка с внутренней стороны дома — поднимали стройматериалы с задней стороны дома, переустраива­ли чердак».

В качестве хозяина чердака числится Александр Константиновский, владелец квартиры №183 и одновременно с этим — владелец компании «Вотек-Эстейт».

Неронов утверждает, что «жильцы не давали разрешение на присоединение чердака к квартире Константиновского, так что он действовал незаконно. Схема такая: покупается квартира на последнем этаже дома, в МЖИ идет фальшивое свидетельство о собственности на чердак с квартирой или его нотариально заверенная копия, потом подаются поддельные кальки из БТИ».

В 2008 году Неронов подал заявле­ние в ОВД Мещанского района, требуя ­возбудить уголовное дело по статье 159 ч. 2 против «неустановленного лица, захватившего чердак». Дело было возбуждено 26 марта 2009 года.

Летом, когда шло следствие, которое ни к чему так и не привело, Федора Не­ронова избили.

«Позвонили около десяти вечера в квартиру, я как раз знакомого ждал, — вспоминает Федор. — Ну открыл дверь, увидел незнакомого человека в белой майке, высокого роста, славянской внешности».

Человек в белой майке спросил: «Вы Федор Неронов?»

Неронов ответил утвердительно, тут же из-за угла выбежал еще один ­человек.

Били Федора в четыре кулака.

Неронов считает, что его спасла соседка по лестничной клетке, которая неожиданно вышла из квартиры.

После чего люди в белых майках ­убежали прочь, а Федор отправился в соседнюю больницу снимать побои.

Уголовное дело по факту избиения Неронова возбудили сразу же, но виновных, как следовало предполагать, до сих пор не нашли.

Еще про одну историю с чердаком мне рассказывает Даниил Дондурей, известный киновед, а заодно — и председатель ТСЖ в доме №12 по Козихинскому переулку. «В марте 2005 года было заявление о присоединении чердака в нашем доме от одного из собственников, жильца квартиры №23 Александра Плешакова. Осенью 2007 года мы обнаружили, что на чердаке дома идет ремонт, а строители носят металлоконструкции. По Гражданскому кодексу дом принадлежит всем собственникам, а их в нашем доме — сто процентов, это очень важный момент, и ни один из них согласия на присоединение чердака не давал».

Тем не менее 27 апреля 2007 года Плешаков получил в Мосжилинспекции разрешение на переустройство чердака.

Подготовкой документов, проектом переустройства чердака и всем согласованием в инстанциях занималась компания «Вотек-Эстейт».

Дальше дело пошло по вполне пред­сказуемому сценарию: два года подряд, начиная с 2008 года, ТСЖ судилось с Плешаковым в Пресненском суде, требуя вернуть чердак в собственность дома.

Все иски ТСЖ были отклонены. «Дальше мы бороться не стали», — устало говорит Дондурей. Я могу его понять — кому нужны лишние неприятности?

Тем более в доме на Козихинском переулке их и так хватает: например, в ноябре этого года был пожар.

«Огонь вспыхнул в двух местах. Пожар был такой силы, что рухнул лифт», — констатирует Дондурей.

Я спрашиваю, что послужило причиной пожара. Дондурей задумывается и отвечает: «Есть такой эвфемизм — «неисправная электропроводка».

«Дело — выгодное»

Офис компании «Вотек-Эстейт» расположен в доме №25/2 по Новой Басманной улице. Впрочем, найти его практически невозможно, поскольку ни одной вывески с названием компании на этом доме нет. Если же позвонить в офис по телефону, ­то мужской голос с интонациями охран­ника говорит, что просто так, с улицы, зайти в компанию нельзя. Тогда я го­ворю, что ищу квартиру для своего бра­та, который хочет купить жилье именно в этом районе. Мужчина просит пере­звонить через одну минуту и только по­том говорит: «Видите на углу корич­­невую дверь без вывески? Заходите, вас примут».

Внутри «Вотек-Эстейта» три комнаты офисного типа, в которых сидят обычные с виду юноши и девушки. Меня проводят в кабинет заместителя директора компании, Елены Мерсье — крайне дружелюбной блондинки сорока с лишним лет.

«Какую квартиру ищет ваш брат?» — спрашивает она. «Что-нибудь с чердаком, он личность творческая», — вру я.

«Это можно, мы подыщем квартиру на верхнем этаже, вот только главное, чтобы жильцы в доме не очень скандальные были, а то по судам затаскают», — честно признается Мерсье.

«А разве по закону для того, чтобы получить разрешение на присоединение чердака, не нужно добровольное согласие абсолютно всех собственников?» — уточняю я.

«По закону — да, но на практике мы можем договориться, даже если не все из жильцов согласны, двух третей собственников хватит», — успокаивает меня Мерсье. А потом сетует, что многие считают тех, кто живет на чердаке, захватчиками и рейдерами. «Хотя какие же это рейдеры, если они собственные деньги заплатили?» — искренне удивляется она. По словам Мерсье, квадратный метр площади на чердаке до сих пор стоит смешные полторы тысячи долларов, так что «дело — выгодное».

Самого председателя компании «Вотек-Эстейт», Александра Константиновского, в офисе нет. Зато он есть на одной из видеозаписей, сделанных Михаилом Шульманом. Съемка велась два года назад возле дома на Рождественском. В кадре Константиновский, полноватый брюнет невысокого роста в квадратных очках, кричит на Шульмана, что тот его «говном в блогах поливает ни за что ни про что».

Рядом с Константиновским — крупная блондинка Светлана Миронова. Юрист Миронова живет в квартире №26, а ее дочь, Ирина Руднева, арендует тот самый злополучный чердак у Виктора Журбинова. В 2009 году Миронова стала новым председателем ТСЖ вместо Михаила Шульмана и утверждает, что была переизбрана законно и обоснованно: «Ме­ня все знают, у меня и мама здесь жила, и бабушка». А в 2011 году председателем ТСЖ опять стал Михаил Шульман. Миронова говорит, что «он оспорил протокол общего собрания жильцов и сам себя на­значил. Мне возиться с этим уже надоело. В доме бардак и дурдом, и мы с семьей Шульман в последние три года исключительно в судах общаемся».

В первый раз они встретились в суде в июне 2010 года. Светлана Миронова подала иск против Ларисы Шульман по факту «нанесения насильственных действий» во время общего собрания жильцов. Ларису Шульман приговори­ли к выплате штрафа в 15 000 рублей, но на этом дело не закончилось.

Писательница Лариса Шульман, сестра Михаила, с сыном Федором

В следующий раз стороны встретились в Мещанском суде в сентябре 2011 года, когда Екатерина Шульман, мама Михаила и Ларисы, обвинила Светлану Миронову и ее мужа Сергея в том, что они ее изби­ли. Согласно материалам дела, Екатерина Шульман сделала супругам Мироновым замечание о том, что они выгуливают со­баку породы далматин без намордника, не обеспечивая сбор экскрементов (факт выгуливания собаки без намордника неоднократно фиксировался на видео­камеру Михаилом Шульманом). В ответ супруги Мироновы якобы накинулись на нее с оскорблениями, прижали к перилам лестницы, били по ребрам и пояснице и пытались пальцами выдавить глаза. В связи с невозможностью установить преступление Мироновы были оправданы и теперь планируют подать против 80-летней Екатерины Шульман иск по обвинению в «клевете и ложном доносе».

Сумасшедший дом

В квартиру №20 дома на Рождественском бульваре, где проживает пенсионерка Та­тьяна Пищулина, я захожу, опасливо озираясь. За каждым углом мне уже мерещатся собаки породы далматин, экскременты, утюги, стиральные машинки и судебные иски.

В этой же квартире живет подтянутая учительница физкультуры Ирина Тара­тина. В опрятной комнате Пищулиной сидит 34-летняя домохозяйка Татьяна Семина из четырнадцатой квартиры.

Ничего принципиально нового я от трех женщин не слышу: «Шульманы в любую квартиру заходят, как к себе домой», — говорит домохозяйка Семина. «За то, чтобы Миша Шульман был председателем ТСЖ, вообще никто не подписывался. Разве что Аб, английский подданный, он на втором этаже живет и очень плохо на русском языке разговаривает. Сам английский подданный, а при этом — араб, у него 141 метр жилплощади», — просвещает меня Пищулина.

«К нам от Журбинова приходили: «Хо­тите детскую площадку?» — «Хотим». — «Подпишите бумагу, что не возражаете против того, чтобы он на чердаке жил». Мы подписали, и площадку нам построили, а теперь Шульманы нам на ней гулять не дают, — докладывает Семина, — и во­обще они вытяжку у себя в квартире заложили и когда рыбу жарят, то у нас вонь такая, что глаза слезятся».

Подключается Таратина: «И вот удивительно, почему же мы не слышали, как Шульмана кто-то бил! У меня окна во двор выходят». «И у меня, — подхватывает Пищулина, — и окно у меня настежь открыто, потому что Вовка мой курит!» «И вообще, мы в это время ужин готовим. Неужели б мы такое пропустили?» — выносит свой вердикт Семина.

Теперь мне нужно спуститься на два пролета вниз, в квартиру №9, где меня ждет Лариса Шульман.

«Стоять! — шепчет Таратина. — Папа Шульманов по лестницам ходит, прячемся!»

Мы опять забегаем в двадцатую квартиру. Таратина приникает к дверному глазку. Через пять минут она говорит: «Все чисто, проходи».

К дверному глазку постоянно подбегает и Лариса Шульман. Похоже, что все жители этого дома безостановочно следят друг за другом.

Лариса объясняет мне, что за этот дом ее семья держится потому, что в нем жил писатель Борис Шергин: «Наша мама — наследница писателя Шергина, и мы хотели в этом доме музей его устроить, чтобы все было, как при его жизни. А потом появился этот человек, Жур­бинов. Он никогда не был художником, не нарисовал ни одной картины. Он художником себя назвал, чтобы жить в мансарде, как в Париже. А так он — ­торговец антиквариатом, перекупщик и мошенник. Он незаконно захватил в нашем доме чердак и настроил против нас жильцов коммунальных квартир».

Борьбу за чердак Лариса считает главным делом последних пяти лет и уверена, что они с братом победят.

Лариса снова кидается к дверному глазку, чтобы посмотреть, кто подходит к двери: «Я всех соседей по голосу различаю, всю их подноготную знаю».

В квартиру заходит уборщица Нина, подруга Ларисы. Нина одета, мягко го­воря, экстравагантно: под длинным пуховиком бордового цвета пестрый халат, на голове — фетровый котелок малино­вого цвета с аппликацией в виде розы. «К нам, — говорит она с порога, — сегодня с телевидения приезжали, с новостей. Сейчас коммунальщиков так накачают, что они будут говорить: «Михаил бил своей головой Миронову, и она постра­дала». В общем, черт знает что несут».

С того дня, как в доме на Рождественском бульваре избили Михаила Шульмана, прошло ровно трое суток. Я прошу Ларису, свидетельницу событий, рассказать об этом вечере. «Они караулили Ми­шу в течение трех дней и прятали биту за гараж. Я стояла у окна, все видела. Я сама Мише в тот вечер позвонила, ­сказала: «Миша, не заходи в дом че­рез двор, они в арке стоят». Он дошел до подъезда с другой стороны, вошел в подъезд, а потом выполз обратно, весь окровавленный. А у входа стояли наши соседи и смеялись».

После долгих часов, проведенных в доме на Рождественском бульваре, мне начинает казаться, что поколотить Шульмана тут мог практически любой, и это если не считать интересную компанию, специализирующуюся на московских чердаках. Мотив, как в детективах Агаты Кристи, есть у всех.

Больница

Михаил Шульман лежит в одноместной палате отделения хирургии ГКБ №14. На его коротко остриженной голове вид­ны следы ран. От лекарств голос Шульмана плывет, и сам он честно признается, что его все время «покачивает». На нем — чистая белая майка и синие спортивные штаны.

Два человека напали на него прямо в подъезде дома, где почему-то не го­рел свет. Там же и били — очень быстро и очень сильно.

Шульман предполагает, что лампочку предусмотрительно выкрутили. А в подъезде били для того, чтобы никто из соседей не слышал его криков.

Тех владельцев квартир, которые на­строены против него, Шульман называ­ет своего рода «пятой колонной»: «Да, в доме есть ряд соседей, которые действуют против нашего ТСЖ. Поймите сами, если бы все в доме были за меня, то у нас и проблем никаких бы не было».

С его слов складывается такая картина: раньше все в доме жили дружно и мирно и никого не волновало, в каком месте гадит собака и сколько у кого квартир. «А с появлением Журбинова обстановка накалилась. Я стал бороться за то, чтобы чердак вернули в собственность всего дома, а против меня стали выступать жильцы коммунальных квартир. Их на­строили против меня, понимаете? Они считают, что я при помощи ТСЖ хочу весь дом обанкротить, а их на улицу выгнать. А зачем мне это нужно, сами посудите».

Про свою обширную недвижимость Михаил рассказывает довольно открыто: «Изначально, двадцать лет назад, нашей семье принадлежала квартира №12. Затем в течение пяти лет мы купили квартиру №13. Мы просто пытались все ресурсы, которые у нас в разных местах были, сводить в этот дом. Лариса работала на трех работах, в нашем же ЖЭКе, за жилье. Все, что мы заработали, мы в этот дом и вкладывали, хотя, наверное, нельзя складывать все яйца в одну корзину».

Шульман долго рассказывает, что на одну из квартир он брал кредит в банке. Другую квартиру взяли в ипотеку. Третью квартиру его семья выменяла за жилье в переулке Васнецова, а четвертую — за отдельную квартиру племянника, Федора Шульмана. За пятую квартиру отдали дачу в Одинцово. Две комнаты в коммуналке получили по договору да­рения. Так и накопилось.

«Семью Шульман нужно всю уничтожить»

У противников Шульмана есть к нему и еще один упрек: «В квартирах 12–13, переведенных по инициативе семьи в нежилое помещение, должен быть музей писателя Шергина, а вместо этого там си­дят коммерческие фирмы». Но Михаил это объясняет также просто — планировали в одной, а устроили в другой: удалось купить квартиру №6, в которой Борис Шергин жил, и музей теперь там. «Да, мы сдаем часть помещения под ­офисы, а еще одно помещение занимает книжный магазин «Додо», но у нас все договоры аренды белые, я с них налоги плачу — на эти деньги мы и живем», — комментирует Шульман.

В общем, если внимательно просмотреть все документы, вывешенные на сайте m-shulman.com, то становится понятно, что всю свою недвижимость семья Шульман купила совершенно законно. Опубликованные там же слухи о том, что ради одной из квартир «Шульман погубил двух скульпторов», а ради другой втерся в доверие к простодушному жите­лю коммуналки, документально ничем не подкреплены. А вот то, что Шульман не бескорыстный гражданский активист, живущий в палатке на Рождественском бульваре, а удачливый рантье, и защи­щает он не что-нибудь, а свою частную собственность, многих, конечно, раздражает. Борис Буренин, собственник квартиры №5, объясняет это так: «Шульман владеет большой долей собственности, но на совершенно законных основаниях, а человеческая натура вы сами знаете какая: «Почему эти имеют такой объем жилья, а у меня — почти ничего?» На одном из судов Светлана Миронова даже сказала: «Семью Шульман нужно всю уничтожить, до одного». Можете себе представить?»

Быть рантье — не преступление. Преступление — бить рантье. Как, впрочем, и любого другого человека. И вот уже один из жильцов дома и член правления ТСЖ архитектор Геннадий Вязьминов, чья мастерская расположена в кварти­ре №4, честно признается, что после избиения Миши Шульмана «и сам боит­ся за свою жизнь».

«Миша, а может, вам всем помириться? Вам самим-то по судам ходить не надоело?» — наивно спрашиваю я.

Шульман отвечает: «Это в принципе невозможно. Как можно перестать судиться? Чердак отдать? Прекратить борьбу? Ни за что».

Проклял все на свете и Виктор Журбинов — он всерьез подумывает о том, чтобы продать свою квартиру. Что ж, нового владельца, если он вдруг найдется, ждет веселая жизнь, полная судов, скандалов и экскрементов.

Я же не понимаю одного — если случит­ся чудо и чердак будет передан обратно в собственность ТСЖ, то есть вот этому дому вот с такими жильцами, — что же там будет? Как его будут делить?

«Там, — мечтает Лариса, — можно будет устроить общее пространство для всех жильцов». «Что же, — говорю я потрясенно, — вы там будете все вместе делать? Бить друг друга чайниками? Пи­сать коллективные жалобы? Снимать друг друга на видео? Выдавливать глаза?» «Ну почему, — говорит Лариса. — Можно проводить поэтические вечера. Спектакли общими силами ставить».

Пока единственной уместной пьесой для постановки выглядит разве что «Зойкина квартира».