Чем мы хуже?

иллюстрация: Кирилл Новиков

Недавно мне на глаза попалось любопытное интервью с предпринимателем Сергеем Выходцевым, создавшим бренды «Ин­вайт», «Быстров» и Velle. Там, в частности, упоминалось, что он не любит Москву (как, впрочем, и города в целом) и делает исключение только для культурной столицы. Далее приводилась цитата: «Суровые условия — это мегаполис. Синтетические отношения между людьми, улыбающиеся лица с холодными глазами…»

Любопытно, что человек, откровенно неравнодушный к Санкт-Петербургу, Москву назвал всего лишь «мегаполисом», то есть обычным большим горо­дом с сопутствующими ему проблемами, а не средоточием вселенского зла, как часто характеризуют Москву жители других российских городов. Как ни странно, именно питерский взгляд на Москву, вроде бы самый пристрастный, чаще всего оказывается и самым интересным: питерцы привыкли к методу парных сравнений и вечному дуэту Москва — Санкт-Петербург и все время подмечают что-нибудь новое. Думаю, без них я никогда бы не заметил, что «виадук» в Москве называют «эстакадой», — и это самое незначительное из местных наблюдений.

Когда-то именно в Санкт-Петербурге я узнал, что пригласить кого-то на завтрак — это что-то невероятное, удивительное, нелепое, антигуманное и невозможное. «Говорят, что такое есть в Москве». Никто не поверил, что, во-первых, в Москве предложение вместе позавтракать в 9 или даже 10 утра не вызывает шока, а во-вторых, что лично я, живой и хорошо знакомый, а не абстрактный москвич, с кем-то уже не раз встречался утром. Традиция приглашать на завтрак означала непостижимую деловитость, публичность москвичей и готовность жертвовать святыми, интимными утренними минутами в интересах дела. Никто даже помыслить не мог, что кому-то может прийти в голову «просто так», «бескорыстно» позавтракать вместе с другом или подругой. Для этого есть вечернее время с возможностью выпить или, на худой конец, обед. До сих пор, когда кто-то из моих питерских друзей, теоретически способных хоть что-то делать в 9.00, оказывается в Москве, я всегда стремлюсь устроить утреннюю экскурсию-аттракцион по местам, где подают прекрасные завтраки (для проснувшихся утром, а не отходящих ко сну тусовщиков). Это их неизменно удивляет, а необходимость утром заказывать стол в отдельных заведениях — так и просто ошеломляет.

То, насколько сильно многие из нас, москвичей, срослись с местом своей работы и делом, мне тоже указали именно в Питере: «Только москвичи, представляя своих спутников в питерской компании, непременно прибавляют, где они работают. У нас так не принято». Последнее, на что обратили мое внимание питерцы, — это неприлично открытая, по-детски прямая экспансивность московских компаний, их стремление физически пометить территорию. Крупные компании часто снимают в городе целые здания, и московские компании среди них можно узнать мгновенно. Они сразу же отгораживаются от остального города забором. Наши клиенты, снимающие офис на улице Тобольской, теперь не могут привычным путем дойти до ближайшего кафе, ибо москвичи отгородились так, что перекрыли кованым забором путь к традиционному обеду и шансу начать завтракать вне дома.

Что до «синтетических отношений», то в чем-то подобном нас подозревают не только питерцы. По всей России уве­рены, что в поведении москвичей и их отношении к другим людям очень много имитаций, искусственного и формаль­ного. По мнению иногородних, мы чрезмерно озабочены тем, как выглядим в глазах значимого для нас окружения, и утрачиваем способность искренне проявлять себя и быть естественными. Даже прекрасных, культурных и цивилизованных жителей Москвы все время подо­зревают в том, что они следуют не внутренним убеждениям, ценностям и нормам, а внешним по отношению к себе правилам и движимы желанием «казаться правильными» и «просто выглядеть лучше других».

Тут есть о чем спорить и есть что сказать в защиту. Проблема в том, что лишь говорить бесполезно. Наличие внутренней, обоснованной системы ценностей проявляется прежде всего в действиях. И гневное желание изменить поведение других, увы, придется подтверждать не только словами. Нужно быть гото­вым ко всему: к звонку в милицию, например, а то и к физическому проти­востоянию. Если же готовности к поступку нет, то придется позорно ретировать­ся, что лишь усилит образ выпендрежного, да еще и трусливого москвича.

В начале проспекта Мира около бюджетной иномарки с воронежскими номерами стоял молодой человек и ел банан. Прикончив его, он посмотрел по сторонам и, не обнаружив урны, забросил кожуру под свою машину. Это действие заметил проезжающий водитель Porsche Cayenne с московскими номерами. Он притормозил, дал задний ход и гневно произнес: «Ты в деревне у себя, что ли? Давай-ка, поднял шкурку и выбросил вот туда». Правда, на заднем сиденье у бдительного горожанина сидела девушка и во время его тирады выбросила в окно окурок. В ответ гость столицы произнес без малейших колебаний, мужественно и бесстрашно: «Пошел на х…». Немое противостояние продлилось доли секунды. Водитель-москвич изобразил брезгливое и надменное выражение лица, нажал на газ и шумно сгинул. Проверка на дорогах не прошла.