Чайка моя
Золотой век «Белой гвардии» настал в разгар 70-х, когда идея противления державному злу дружеской пирушкой в теплых комнатах окончательно овладела просвещенными умами. На удачу Булгаков столкнул молодых офицериков дома Турбиных не с красными, а с той мутной сволочью, что вечно возбухает из подпола на перекатах российской истории и со временем становится главным пугалом читающего сословия. Театр и кино тех лет о гражданской усобице создавали впечатление, что красные с белыми воевали не промеж собой, а сообща против блатной атаманщины (в «Адъютанте его превосходительства» так и было). Выгородка тихого угла, куда спускаются сны и не суются бесы, стала главным делом переживших историческое поражение, но стойких в своей порядочности граждан. В такие дни принято оглядываться на Турбиных, аки на Святое семейство.
Сегодня, когда тихой сапой вызревает новый союз классовых антагонистов против торжествующего бычья, видно, насколько продвинулось варварство за минувшие годы. В академическом театре с чайкой на занавесе на драме чести и интеллекта ураганным откликом публики пользуются хохмы про водку, заклинания в духе футбольных краснобаев, что Россия-де не сгинула, и нищий набор украинских словечек «трэба-швидче-дуже-бач», которым рады смешить дураков недалекие конферансье. Артисты сериального разлива не в силах устоять перед соблазном задешево потешить зал, так что реприза М.Пореченкова (Мышлаевский) «Эти м-муѕ мерзавцы» исполняется дважды — для туго догоняющих. В итоге предсмертная фраза старшего Турбина «Я не участвую в балагане» звучит неубедительно — тем более что К.Хабенский для этой роли безбожно зелен и даже в рейтузах с кантом смахивает на Костика из «Покровских ворот». Выслушав разблюдовку ролей, хмурый литкритик буркнул: «Они б еще ментов для полноты счастья позвали» — и был прав, ибо на бесптичье главным героем действия негаданно становится Лариосик в исполнении Александра Семчева. Половина зала готова ему аплодировать за редкий дар настоящего артиста найти драму в цирке, а для остальных в компании с толстяком время летит незаметно. Покатая сцена, имитируя вздыбленную палубу корабля с фонарями-крестами-мачтами, при всем блеске выдумки выстреливает вхолостую: крушение государства и ужимание приватной территории до гостиной с венскими стульями не разыгрывают труппой «О.С.П.-студия».
Следуя гоголевской традиции малороссийских письменников, Булгаков был верен лубочному мистицизму, даже крах белого дела сдобрив лысогорьем, часом волка, строенной шестеркой и вихрем козлоногой нечисти. К несчастью, читающая публика перестала делать кассу, и поставить трагедию ее великого поражения без чечеточной суетни и убойной силы уже невозможно. Сделав круг, Россия вернулась к первопостановке «Белой гвардии» во МХАТе-1926, которую тов. Сталин ценил за зримую демонстрацию обреченности уходящих классов.
Город сдан.
Занавес.
Денис Горелов
