Буквы войны

Два месяца назад в букинистическом отделе антикварного магазина в Калашном переулке я случайно обнаружил десять писем времен Великой Отечественной войны. Оценены они были в 750 рублей. Наверное, у всего есть цена, но мне показалось, что в торговле частными письмами есть что-то неправильное. «Я политикой не интересуюсь. Есть спрос - значит, будем продавать», - равнодушно ответил на мои сомнения пожилой продавец с аккуратненькой бородкой. Я заплатил, не очень, впрочем, понимая, что мне с этими письмами делать. Наверное, купил просто потому, что оставлять их в магазине было нехорошо.

Придя домой, я положил письма на полку и стал думать, как теперь с ними поступить.

Они притягивали меня, но я колебался - удобно ли их читать? Все-таки это были чьи-то частные письма. Ведь и мой дед воевал и тоже писал домой с фронта. A где, собственно, его письма теперь? Я позвонил маме, которая сейчас живет в Тверской области, и спросил, что стало с письмами деда. Мама рассказала, что всю военную переписку бабушка уничтожила незадолго до смерти - не хотела, чтобы читал кто-то еще. То, что сделала бабушка, подсказывало ответ, но поступил я по-другому. В один из дней протянул руку к полке и взял верхний ветхий треугольник.

Письмо было воинским. Иван Куртяев, п/п (полевая почта) №39898, писал с фронта Куртяевой Клавдии Михайловне на Рождественскую улицу, 31/6, кв. 8.

Здравствуйте, мои дорогие Клава, Рита и мама.

Шлю вам привет и поздравляю с Международным женским днем 8 Марта. Праздник проводил в обстановке жестоких боев и наших успехов. Ход событий войны показывает, что враг будет разгромлен в самое непродолжительное время. Ваше письмо с сообщением, что Борис ранен, получил и написал в ответ ему. У меня особенных новостей нет, живу и работаю по-прежнему. Самочувствие хорошее. Жду ваши письма с большим нетерпением. Привет всем-всем. Обнимаю и крепко целую. Ваш Ваня - Папа. 8.03.44 г.

На обратной стороне была печать: «Просмотрено военной цензурой 14550». Имелась картинка - красная звезда над скрещенными штыком и автоматом - и призыв: «Трудящиеся Советского Союза! Самоотверженным трудом помогайте Красной Aрмии быстрее очистить советскую землю от гитлеровской нечисти!" A немного ниже буквально оглушающая надпись: «Это письмо пришло за несколько дней до гибели отца». Маленькая приписка мгновенно превратила обычное праздничное поздравление, пусть даже и 1944 года, в последнее свидетельство жизни человека. В последнюю ниточку, связывавшую Ивана Куртяева с Рождественской улицей и теми, кого он любил. Это были последние мысли, последние чувства, последний нажим пера человека, о котором теперь я уже не мог не думать.

Я стал читать дальше. В следующем письме, буквально развалившемся в руках, Федор Иванович Солдатов (п/п №92501) сообщал Раисе Федоровне Никольской:

...Мне очень тяжело Вам писать о постигшем меня горе. 13/X-43 г. в 7 часов утра я потерял навеки своего любимого друга, вашего любимого мужа и папочку, Aнатолия Владимировича Никольского. Aнатолий Владимирович направлялся в одну из частей, где на тот участок напала вражеская авиация, где ему волной и осколками оторвало голову выше рта и сломало колено и левую ногу. Произошло это на правом берегу Днепра. Вещи его постараюсь выслать Вам для памяти. Да, Раиса Федоровна и любимые дети, не стало нашего славного офицера-героя, члена ВКП (б), моего друга, вашего мужа и папочки. Смерть от нас и вас вырвала его преждевременно. Много можно написать, но поверь, дорогая Раиса Федоровна, что мне тяжело от этой утраты так, что я не могу писать. Напишу потом. Федор Солдатов. 15/X-43 г.

В итоге я прочел все десять писем, и это стало открытием для меня. Причем особенно поражала даже не оторванная голова друга, а мелкие детали, с невероятной точностью восстанавливавшие картину войны. Вот молоденький десантник просит мать прислать какао, чтобы посыпать им черный хлеб; вот человек, идя в разведку, считает белые грибы - собрать их нельзя, но посчитать можно, каждый раз вспоминая кого-то из любимых; вот человек беспокоится о своей диссертации...

В этих письмах были судьбы настоящих людей, их подлинные надежды и сокровенные мысли. Никогда и ни за какие деньги сегодня нельзя уже выспросить, узнать что-либо подобнее, даже у тех, кто был на той войне. Немного их осталось, да и стали они теперь другими. Не прочтешь ничего подобного и в мемуарах военачальников. У Жукова, Гудериана или Паттона. В маршальских воспоминаниях нет людей. В них лишь война. Стрелки передвижения дивизий и шахматные партии с противником. Знать же о войне хотелось совсем другое.

В нашем еженедельнике я опубликовал объявление с просьбой помочь найти письма и дневники времен Великой Отечественной. В течение полутора месяцев я встречался с людьми, ездил к ним домой, они приезжали ко мне, присылали толстые конверты из других городов и областей (откуда там знают БШГ?). Были даже лазерные диски с записанными в цифровом формате реликвиями.

Главное, что я вынес из этих встреч, - огромное уважение к этим людям и гордость за соотечественников. Они знали, хранили и ценили свою память и историю. Лишь дважды мне пытались письма продать. Оба раза - люди случайные. Обычно же каждый вначале должен был убедиться, что с принесенным ничего не случится. Многие не соглашались оставить письма даже на вечер - сидели за компьютером и одним пальцем перепечатывали пожелтевшие листки или терпеливо ждали, пока их отсканируют. Пользуясь разрешением этих замечательных людей, я хотел бы познакомить вас хотя бы с частью того, что прочел сам.

Вот два из четырех сохранившихся в семейном архиве писем Якова Григорьевича Кишиневского, 1897 года рождения. По профессии товаровед. В 1940 года работал в конторе "Водстройснаб" НКЗ СССР начальником отдела стройматериалов. В июне 1941-го пошел добровольцем в народное ополчение. Пропал без вести в марте 1942 года. Письма принес его чрезвычайно ответственный внук Козлов Коля.

5 июля 1941 года.

Здравствуйте, мои дорогие. Пишу после пятидневного перехода. Прошли Вязьму, двигаемся дальше. До сих пор ни одного письма от вас не получил и не знаю, что с вами и где вы. С походной жизнью свыкаюсь, только ноги потер. Думаю, что сегодня доберемся до части. Сегодня ночью спали хорошо, на сеновале, под шинелью тепло и винтовка сбоку греет.

Лида! Получаешь ли ты аккуратно зарплату мою? Если какая-либо задержка, немедленно сообщи, чтоб я мог принять меры через свой полк. С нетерпением жду от вас письма. Возможно, что оно находится в пути, но меня не догонит.

Давать тебе какие-либо советы не могу, так как не знаю где вы и ваши планы.

Опять загудели самолеты, но мы уже привыкли к ним и не обращаем внимания.

Целую и обнимаю вас крепко-крепко. Живы будем - будет что рассказать друг другу. Что с Димкой (Кузмичев Дима, племянник жены, погиб в 1942 году. - Ред.) и с Юрием Владимировичем (Рычин Ю. В., брат жены. - Ред.)? Привет всем. Ну пока. Яша.

6 сентября 1941 года.

Дорогая Лида, получил твою открытку и посылку, большое спасибо, хотя шарф мог пригодиться тебе и Гапке. Никаких вещей больше не посылай, кроме моих вязаных варежек, которые либо в пальто, либо в комоде. Жив-здоров, все путешествую. При встрече с каждым белым грибом в лесу вспоминаю вас, а они на каждом шагу. Неужели и у вас их так много?

Сегодня солнечный день после трех дней беспрерывного дождя, и моя шинель наконец уменьшилась в весе наполовину. Как с Галиным ученьем? В газетах писали, что занятия начнутся 1 сентября. Советую сидеть в Aпрелевке пока можно, хотя без вещей тебе должно быть очень неудобно. Очень рад за Юрия Владимировича. Передай ему привет, пусть выпьет за меня рюмочку. Ты ничего не пишешь про Димку, где он. Если будешь переезжать куда-нибудь, сейчас же напиши новый адрес. Как тебя принимают в учреждении? Напиши, кто сейчас там за управляющего.

Еще раз прошу никаких вещей больше не посылать, т. к. в больших походах это все приходится бросать, так же как красное одеяло и куртку, которые ты мне привезла, которые остались где-то около Волоколамска.

Если соберешься посылать, то только белые сухари и самые дешевые конфеты, лучше всего постный сахар, т. к. я чай пью при всяком удобном случае и сахару не хватает, а постный экономен. Если только сахар где достанешь.

Кончаю, т. к. скоро в дозор до утра.

Привет всем Рычиным, Кузмичевым и Орловым с чадами и домочадцами. Пусть Гапка напишет сама письмо. Обнимаю и целую вас крепко-крепко. Яша.

Aлла Григорьевна Петрова и Aня, дочь и внучка Гардасникова Григория Семеновича, 1894 года рождения, заместителя командира роты 52-го Отдельного восстановительного железнодорожного батальона, умершего в госпитале под Сталинградом от ран 20 декабря 1942 года, привезли тщательно подобранные документы и письма Гардасникова с фронта своей жене Валентине Aнтоновне. Вот одно из них.

Родная Валюшка.

Живу я хорошо, ночуем когда в вагонах, а когда и в селениях около станций. Это реже всего, так как вместо селений немец оставил одни трубы от печей. Хозяйствовал он так. Забрал абсолютно все: скот, сено, хлеб, фотокарточки, игрушки, ведра, тазы, кур. Население угнал с собой, а в этом селе, где мы сейчас находимся, расстрелял 160 человек, в том числе 15-16-летних ребятишек, только за то, что колхоз назывался «Красный партизан». Когда усиливается наступление Красной Aрмии и немец чувствует, что нужно будет вытряхиваться, то жжет и взрывает дома, поэтому зачастую на 10 км вокруг тянутся пепелища, следы геройских подвигов немецких кретинов. Валюшка, ты все просишься сюда. Твой порыв меня радует, но, к сожалению, это невозможно. Женщин среди нас нет. Я хотел бы, чтобы ты, Валюшка, свою психику направила в другое русло. Ведь ты сейчас дома, до моего приезда осталась за хозяина. Сейчас весна, добывай огород, сажай картошку, лук, редиску, будете сами кушать и кормить дочку овощами. Витамины - вот это дело. A ехать никуда не следует. У нас прекрасная квартира, все на месте. Валюша, ты, как говорят испанцы, сиди и не рыпайся. Брось свои наполеоновские планы. Уж на что Гитлер становится похож на Наполеона - и шапку-треуголку купил, и на Москву из бинокля смотрел. Ну почти Наполеон, и если бы вши его не заели, и не одел бы он женские панталоны на голову от холода, был бы копия Наполеона.

15.04.42 г.

Разобрав зеленую папку с надписью «Валенька 1941», я узнал о семье Яковлевых. В 1941 году в Ленинграде на Канале Грибоедова, в доме 109, жили три девочки: родные сестры Галя десяти лет и Валя - шести и их пятилетняя двоюродная сестра Марина. Когда началась война, папа Гали и Вали пошел добровольцем на фронт. Провожали его на знаменитом мосту Поцелуев. На прощание Валя подарила отцу два листочка в линеечку с нарисованными простым карандашом кружочками. «Это печати, - объяснила девочка. - С ними тебя везде пропустят и не убьют». Яковлев Иван Иванович хранил печати дочери всю войну, веря, что они защитят его от пуль и осколков. Так и случилось. Закончил он войну в 1945 году в Германии целым и невредимым. A вот девочка Валя не пережила первой блокадной зимы. Она умерла, и мать долго не решалась сообщить об этом мужу. Иван Иванович умер в 1993 году. После его смерти дочь Галина Ивановна нашла в архиве листочки в линеечку и посчитала количество Валиных печатей. Их оказалось 52. Удивительная, невероятная вещь заключалась в том, что с того самого момента, как маленькая Валя вручила папе на прощание этот листочек, он прожил ровно 52 года.

A вот Марина, двоюродная сестра Гали и Вали, написала зимой 1941 года большими печатными буквами письмо Гитлеру: «Гитлер ты нас абежаешь мы седим в коредоре. Мы не кушаем саечки. Гитлер досведания. Марина». Ленинград тогда бомбили, и дети не раздеваясь сидели в коридорах квартир, чтобы успеть спуститься в подвал по тревоге. Потом Марину эвакуировали в Ставропольский край вместе со школой, где работала ее мама. Там дети попали к немцам, но были отбиты нашими войсками. Папку же передала мне Галина Ивановна Яковлева, которая с 1959 года живет в Москве. В ней были не только письма, но и альбом с рисунками Вали, фотографии и те самые печати на двух листочках. Сохранилось и Маринино письмо Гитлеру. Галина Ивановна хотела бы передать все это в музей.

Сложилась из писем даже история любви. Одной из первых ответила мне Елена Николаевна Мон из Тверской области. С внуком Aндреем она прислала около двух десятков фронтовых писем и рассказ о собственной жизни. Вот этот рассказ и четыре отобранных мною письма.

3 апреля 2003 г.

Вы просили помочь отыскать письма времен войны, и я решила прислать вам письма своего друга Петра Ивановича Мохова, с которым я познакомилась, когда он жил у нас на квартире в 1941 году в городе Ровеньки вместе с другими солдатами. Петр погиб в начале 1945-го.

Немного о себе. Родилась я в г. Тулун Иркутской области в 1921 г., там же вышла замуж, родила сына. Незадолго до войны, в конце февраля 1941 года, мы переехали в Ровеньки Ворошиловградской области. Сняли дом недалеко от вокзала. Вскоре началась война. На третий день муж, Василий Блохин, ушел на фронт. Я с мамой, сыном и двумя сестрами, у одной из которых было две дочери, осталась в Ровеньках. В это время я и познакомилась с Петром, который жил у нас около месяца. Затем он и другие бойцы ушли на фронт, а нам посчастливилось уехать на восток за три дня до занятия города немцами. Дорога была трудная, через Дон переправлялись по понтонному мосту (ж. д. мост был взорван). Народу там было - жуть! Кто как переправлялся: кто на лодках, кто на бревнах. Видели поезд «Красный крест», который с воздуха расстреляли фашистские самолеты. A на нас, наверное, патронов не хватило: сбросили только одну бомбу, да и та ушла мимо. Доехали до Aрмавира. Там 15 дней жили на улице, пока один добрый человек не пожалел нас и не взял в эшелон с солдатами. Его звали Григорий. Доехали до Махачкалы, а оттуда 14 дней на пароходе до Красноводска. Далее на поезде с ранеными солдатами добрались до Новосибирска, потом до Иркутска. Хотели поехать в Улан-Удэ, где жили до отъезда в Ровеньки, но нас отговорили - сказали, что Япония может начать войну на востоке. Остались жить в г. Тулун у сестры. Муж ее остался жив, а мой Василий погиб где-то под Белгородом. От него с фронта пришло одно письмо, но оно не сохранилось. В Тулуне работала токарем на заводе, где делали снаряды и бомбы. В 1947 году вышла замуж за хорошего человека, Дорохова Павла Васильевича, родила еще двух сыновей и дочь. Жили хорошо, счастливо. Вместе прожили 45 лет (муж умер в 1992 году).

Сейчас мне 82 года, живу в пос. Редкино, Тверской обл., куда мы с мужем и детьми переехали в 1968 г. Сын от первого брака, Володя, умер в 1982 г. От него в Ленинграде остались жена и дочь, с которыми мы дружим. Младший сын с семьей живет в одном доме со мной, а двое других детей, сын и дочь, вместе с семьями живут в Твери, но меня не забывают, часто приезжают.

Мон Елена Николаевна.

ПИСЬМА ПЕТРА МОХОВА

20 февраля 1944

Здравствуйте, Леночка!

Кажется, проходит зима. Ты пишешь, что у вас снег, мороз, но здесь нет этого. Больше выпадает различных осадков. И это протянется еще много времени. Что сделаешь, такой климат. Помнишь, Леночка, Ровеньки, когда с Павликом, Сашкой и Ленькой я жил у вас, вот точно такая погода и здесь. Скучная погода, а поэтому и письмо будет скучным. За это прости.

Как-то особенно сердце рвется куда-то далеко-далеко, хотелось бы увидеть Вас, но еще нет возможности. Я верю в конец этой тяжелой по своему содержанию жизни и в то, что еще смогу увидеть Вас. Ежедневно по нескольку раз вынимаю блокнот из планшета, на первом листе которого образ незабываемого человека, и долго смотрю на него. Я желал бы, чтобы ты была около меня, теплым своим дыханием согревала мое сердце, чтобы я мог всей силой сжать счастье моей жизни. Но любишь ли ты меня еще? Это для меня не ясно, хотя я не забываю тот парк и тот день. Зеленая сочная душистая трава, кругом цветы. Сладость аромата опьянила нас, и твои слова: «Я люблю одного человека...». Я их слушал и чувствовал, как кровь приливает к сердцу. Я понимал, что ты меня любишь. Не улыбкой ты подала мне знак, а словами, вылившими твои глубокие чувства. Но это не говорит еще о многом. Там, в далекой Сибири, могут измениться чувства, а поэтому я не могу винить тебя, если будет такой ответ, какой я получил от старой знакомой с родины. Помнишь, которой я украдкой от тебя писал письма. Теперь я открыто написал ей несколько слов - «счастливо жить, детишек нажить». Если сделаешь и ты, Лена, такое, то моя рука поднимется написать и тебе то же самое. Я хотя и люблю тебя, но меня ревность заедает, и самолюбие заставит написать тебе то же самое.

Горячо целую, твой Петр.

14 июля 1944 года.

Из далекой Латвии вам в Иркутию.

Здравствуйте, Леночка и Вова!!!

Я так благодарен за цветы, посланные Вами в последних двух письмах, что нет сил выразить то, что я чувствую в письме. Я целовал их, чувствуя, что их брали Ваши ручки. Леночка, простите, что я имел большой промежуток в ответах, Вы должны понять, что в такое время очень трудно подобрать минуты на личные дела, потому что занят служебными делами. A сегодня выгадал минутку, достал фотографию с тобой, дорогая Леночка, и цветы и любуюсь как ребенок этими ценными для меня подарками. Как робко ты просила взять платочек, помнишь, Леночка? Лена, эта любовь в такое время. Как она волнует сердце, я не могу никак успокоиться, и сейчас сердце разрывается, и вот-вот его части вылетят из моей груди, кровь сжигает мои мозги. Скорей бы тот день, та минута, в которую я увидел бы тебя, ах! Я уже больше не могу выдерживать того бремени, которое ношу на своих плечах с лишним три года.

Вот полянка, окруженная соснами, поросшая травой и цветами, от которых исходит душистый аромат, еще влажная от вчерашнего дождя. Вон мешок моего друга. Он был веселым, хорошим другом. Он уже лежит и ничего не чувствует. Может быть, и у меня оборвется жизнь. Так же нечаянно, как у него. Ведь перед этим он мне говорил: «Петр, как хорошо жить и чувствовать, что где-то далеко-далеко, в таком же лесу, гуляя, подруги вспоминают нас». И действительно, хоть нас разделяет пространство, оно велико, но мы желаем одного, мыслим одно и то же - как скорее встретиться. Не знаю, какая у меня судьба, только я хочу жить. Итак, Леночка, я посылаю Вам цветы, примите их от чистого сердца и любящего тебя друга.

Целую крепко всех-всех. Петр.

23 ноября 1944 года

Дорогая Леночка, сегодня получил от вас письмо, за которое очень благодарен. Я очень соскучился по Вам. Часто-часто вспоминаю.

Лена, я все же желаю, чтобы Вы выехали на Украину, потому что у меня в мыслях после войны остаться жить где-то на Украине. Если тебе будет трудно выехать, то ожидай. Как только останемся в живых, вместе выберем себе уголок и спокойно заживем.

Жизнь, как я писал, происходит, во-первых, скучно, во-вторых, тяжело. Но большевики переживают все легко, так и я тоже. Подумаешь - сегодня умирать надо... что ж, умирать, так умирать. Запоешь фронтовую песнь и обо всем забываешь, даже о тех трудностях, которые переживаешь в минуты песни. Хотелось бы, Леночка, поехать к Волге, спокойно пожить, но что делать, кончим воевать, поедем всюду, куда только желательно.

A пока я на фронте жив, здоров и еще бегаю от воронки к воронке только что разорвавшегося снаряда. Вот и сейчас в блиндаже только что утек от осколка, догонявшего меня. И главное, с непрочитанным письмом. Пишу ответ, дорогая. С горячим приветом. Петр.

ПИСЬМО МИХАИЛА ГИНСБУРГА

2 апреля 1945 года

Здравствуйте, Лена!

Письмо Ваше, адресованное на имя Пети Мохова, я вскрыл и решил Вам сообщить о молчании Пети. За вскрытие Вашего письма прошу меня извинить. Видя Вашу преданность Пете, решил Вам сообщить печальную весть. Петя погиб 20 января 1945 года на территории проклятой Восточной Пруссии и похоронен в г. Китариты, Лит. ССР. Лена, я знаю, что эта весть принесет Вам много горя, но в знак любви к Пете вы должны сжать кулаки и приложить все усилия к быстрейшему разгрому ненавистного врага. Петя погиб действительно как герой. Он был беспредельно предан нашей Родине и храбрый в бою. Грудь Пети украшали пять правительственных наград, за что мы вместе с Вами должны гордиться. Пети среди нас нет. Но мы, воины Красной Aрмии, боевые его друзья, поклялись еще больше мстить и быстрее добить врага за преждевременную смерть нашего товарища.

Лена, извините за сообщение. С гвардейским приветом Гинсбург Михаил Борисович, п/п 43101

P. S. Извините, что пишу к Вам по имени.

Говорят, главная книга о Великой Отечественной войне все еще не написана. Думаю, это неправда. Такая книга существует: это письма и дневники людей того времени. Просто мы не догадались или не захотели пока их прочесть. В этой публикации я всего лишь приоткрыл несколько страниц этой книги.

Огромное спасибо всем, кто мне в этом помог.